Я попытался не думать об этом, но мне было нелегко сосредоточиться на чем-нибудь другом. Рядом с Эдом, в углу, справа от меня, на экране телевизора появились голова и плечи диктора новостей.
Исключая телевизор, в комнате не было ни звука, и, хотя голос диктора был тихим, я четко слышал его слова:
«…На Филберт-стрит, а сейчас демонстранты начнут подниматься по Хевнли-Лейн, ведущей к церкви Второго пришествия. Мы еще не получили подтверждения, но, по слухам, леди намерены проделать часть марша обнаженными, дабы подчеркнуть свой протест против, по их мнению, фанатичной, антиженской и антисексуальной позиции пастора Лемминга. На данном этапе это всего лишь слухи…»
Всего лишь слухи… Тем не менее они идею подали мне, а вместе с ней надежду.
— Эй, Эд! — окликнул я своего стража. — Ты слышал это?
Эд нахмурил брови.
— Что?
Я ткнул пальцем в сторону телевизора:
— Последние новости. Когда я был здесь около полудня, Кэссиди показал мне десяток самых аппетитных девочек из «Граждан ЗА», которые собирались провести марш к церкви пастора Лемминга. Когда я уходил, они говорили о том, чтобы пройти хотя бы часть пути обнаженными. Совсем без одежды. Но я не думаю, чтобы они в самом деле…
Губы Эда медленно приняли круглую форму, словно он собирался причмокнуть. Но он не издал ни звука и не отвел от меня взгляд.
— Пастор Лемминг, — продолжал диктор, — только что заявил, я цитирую: «Членам подрывной антихристианской организации, именующей себя „Граждане ЗА“, не позволят осквернять земные Эдемы Господа Всемогущего. Бог поразит и сметет их. Я призываю прихожан церкви Второго Пришествия присоединиться ко мне. И вместе противостоять действиям „Граждан ЗА“, ибо, хотя силы зла наполняют землю, мы не проявим слабость и встанем, объединенные Господом, на Его защит…»
Последовало еще кое-что, но все это звучало совсем по-другому, чем в устах Лемминга. Я опасался, что внимания Эда хватит ненадолго.
Однако даже в спокойном голосе диктора зазвучали нотки возбуждения:
«…Из-за противоречивых сведений, поступавших к нам ранее, главным образом вследствие отсутствия согласия между десятью представителями „Граждан ЗА“, мы не смогли показать начало марша, теперь продолжающегося на Филберт-стрит, на окраине Уайлтона. Но два наших автомобиля с камерами сейчас приближаются к месту события…»
— Как тебе это нравится? — осведомился я. — Они в самом деле собираются сделать это?
— Сделать это? — переспросил Эд.
— Не знаю, но что бы они ни сделали, нам покажут это по телевидению. Ты ведь слышал, что сказал диктор. Неужели эти шикарные малышки разденутся догола и телекамера их снимет?
Губы Эда снова беззвучно округлились.
— Возможно, на самом деле они не сбросят одежду — или сбросят, но не все десятеро и не всю одежду. Хотя я сам слышал, что они хотят проделать такую штуку. Но даже если они разденутся, ты же не думаешь, что это станут показывать по телевизору, а?
— Я… не знаю.
— Не сомневаюсь, что парни со студии постараются снять побольше. Но я знаю этих ублюдков. Наверняка они приберегут весь материал для себя и станут крутить его дома.
— Ты думаешь?
— Уверен — особенно самые интересные части. Должен тебе сказать, Эд, что у девочек таких частей хоть отбавляй. А эти ублюдки снимут всех роскошных «персиков» без одежды и сами станут тайком на них смотреть. Парням вроде нас с тобой ничего не достанется. Не знаю, как насчет тебя, Эд, а меня такие вещи просто бесят. Эти грязные…
— Ублюдки! — закончил он.
— Вот именно. — Разговаривая, я прислушивался к словам диктора, который сообщил, что студийные машины уже на месте.
Я поднял руку, сделал очень маленький шаг вперед и громко сказал:
— Слушай, Эд!
«А теперь, — возвестил диктор, — прямая трансляция из Уайлтона…»
На сей раз Эд громко причмокнул губами. Его большая квадратная голова на дюйм повернулась влево, но тут же остановилась. Он знал свои обязанности и не собирался терять меня из виду.
Я напряженно уставился на телевизор в углу и сделал еще один шажок вперед.
— Эй! — произнес Эд.
— «Эй!» — как раз подходящее слово, приятель, — возбужденно отозвался я. — Мне не совсем видно, что там творится…
Десять девушек несли маленькие плакаты на шестах. Их показывали общим планом, и я не мог разобрать текст, но это были те самые красотки из «Граждан ЗА», причем полностью одетые. Хотя я иного и не ожидал, но был слегка разочарован. Они двигались гуськом по Хевнли-Лейн в сторону церкви, проходя мимо стоянки и собираясь шагнуть на траву.
Камера приблизилась, продемонстрировав десять хорошеньких мордашек, и послышался глубокий мужской голос:
«Девушки уже приближаются к церкви, где они, как заявили ранее, должны…»
— Слышишь? — воскликнул я. — О Господи!
— Что они делают? — спросил Эд. — Они…
— Лучше не смотри, Эд! — воскликнул я. Выпучив глаза в сторону экрана, я снова шагнул вперед. Постепенно я приближался к Эду, но в мои намерения входило не только это. Я пытался приблизиться к длинному полированному столу, на котором недавно лежал, и добился успеха. До цели оставалось чуть более фута. Еще один шаг — и я смогу коснуться стола.
— Что там такое? — хрипло осведомился Эд. Его глаза были устремлены на меня, на бычьей шее вздулись сухожилия. Голова слегка склонилась к телевизору, словно притягиваемая магнитом. — Они раздеваются?
— Не спрашивай, Эд. И как только такое могут показывать?
— Они совсем голые — сняли всю одежду, как ты говорил? И трусики тоже?
— И трусики, и все прочее! — взвыл я, шагнув вперед, взмахнув руками и опустив их на стол. — Глазам не верю! Неужели я вижу по телевизору десять аппетитных, сексуальных и совершенно голых девочек? Голых, как ощипанные курицы?! Голых?!
Мне пришлось трижды сказать «голых», прежде чем Эд наконец сдался. Возможно, ему пришлось сражаться с низменной стороной своей натуры дольше, чем когда-либо. Но он бы просто не был мужчиной, если бы не посмотрел на экран, где якобы творилось подобное.
Поэтому он посмотрел.
Решив, что он просто не может себе позволить пропустить этот кульминационный момент в истории телевидения, Эд не просто слегка повернул голову и скосил глаза на экран. Нет, он сделал то, что сделал бы любой настоящий мужчина, — дернул голову на семь дюймов влево, словно ею выстрелили из пушки, выпучил глаза и уставился на экран, ухмыляясь в предвкушении захватывающего зрелища.
Это его погубило — не только ухмылка, а все вместе. Еще один здоровый, сильный мужчина, подобно многим грешникам до него, поддался слабости и получил свое. Его судьба была предрешена в тот момент, когда он решился взглянуть на телевизор.
Я действовал быстро, хотя полагаю, что мог бы чуть помедлить. Эд смотрел на экран с напряжением и сосредоточенностью, какие я до сих пор наблюдал только у собак, охотящихся на птиц. Возможно, в первые секунды он и в самом деле думал, что видит то, о чем мечтал, так как все еще ухмылялся, когда я ударил его столом.
Должен признаться, я почти ненавидел себя за это. Я чувствовал себя похожим на бессердечных ученых, которые заманивают самцов-долгоносиков в ловушки, пахнущие самкой в период течки, и обрекают на смерть самцов коста-риканских попугаев ара при помощи записанных на пленку криков самки, кладущей яйца. Но тем не менее я это сделал.
Прыгнув вперед, я ухватился за крышку стола и поднял его. Когда три из четырех ножек оторвались от пола, я изо всех сил швырнул в Эда стол, словно огромный угловатый диск. Правый край стола описал дугу, движение левого слегка замедлила волочившаяся по ковру ножка, а наиболее быстро двигающаяся часть — острый угол — ткнула Эда в живот, удалив бы ему аппендикс вместе с тазовой костью, если бы двигалась чуть быстрее.
Эд издал крик, в котором сочетались боль, шок, недоверие и страх. Разумеется, этот жуткий вопль не был следствием только физической боли. Эд все еще смотрел на экран, слегка склонившись вперед, и, вероятно, не видел моего рывка и не осознал, что я готовлюсь его атаковать. В таком случае, даже чувствуя страшную боль, он не понял, что я являюсь ее причиной, и приписал ее внезапной закупорке сосудов или прободению. Не знаю, успел ли Эд разглядеть, что десять шикарных девочек, вопреки тому, что он ожидал увидеть, не сбросили с себя ни трусиков, ни других предметов одежды.
Вопль сопровождался мощным выдохом, по-видимому опустошившим легкие Эда. Он так сильно наклонился, что моему правому кулаку пришлось преодолеть всего лишь фут, чтобы добраться до его подбородка.
Эд взмахнул рукой и нажал на спуск пистолета — пуля 45-го калибра пролетела рядом с моей ногой, а дуло находилось так близко, что выстрел едва не прожег мне брюки.
