— Возьми его, — говорит он.
— Целиком? — спрашивает она.
— Для начала, — говорит он, улыбаясь.
Он сидит в темной гостиной, ружье на полу возле кресла. Если явится еще кто-нибудь искать и вынюхивать, Гнев Господний падет на их головы. Вот бы взять ружье и прямо сейчас выпустить заряд в ниггера на экране…
Она смотрит на него.
— Это как молочный шоколад, — говорит она.
Снова берет…
Поднимает голову.
— С медом, — произносит она.
Опять…
— М-м-м…
Поднимает лицо. Смотрит. Восхищается. Закатывает глаза.
— М-м-м…
Снова берет, ее губы достойны жалости, но язык ее должен быть отрезан. Ее губы шевелятся.
— Подожди, — говорит она.
Она что-то шепчет.
— Вот так, Кошечка!
Она стонет.
— Не останавливайся, Кошечка!
— М-м-м…
— Вот, сейчас…
Все заливается белым.
— О-о-о! — Черные руки сжимают ее рыжую голову.
— М-м-м!
Снова закатывает глаза.
— Тебе понравилось, Кошечка?
— М-м-м-м-м!!!
— Вот оно, — сказал Тик.
— Точно, оно, — согласился Моуз.
Спрятавшись за кустами у окна дома, они видели сцену с Джейком Делани и Конни на экране.
Человек в комнате сидел уставившись в экран.
Здоровенный блондин в комбинезоне.
Глаза уперлись в экран.
Он был словно в трансе.
На экране же…
— Ты думаешь, ты сможешь?..
— Почему бы не попытаться?
Они знают эти слова наизусть.
Обольстительная улыбка.
— Ну, почему бы нам не попытаться?
Они снимали эту сцену на следующий день, но все выглядело так, словно она снята тут же, отчего Джейк выглядел суперменом, который вызывает эрекцию, не моргнув глазом. Конни терзает его языком и губами, закатывает глаза, эти зеленые глаза, помогает руками, а затем взбирается на него сверху. Камера крупным планом фиксирует все… Все выглядит так, словно снято через две минуты, а не на следующий день.
— Что будем делать? — спросил Моуз.
— Как что? Попросим этого типа вернуть нам наш фильм, — ответил Тик.
Он поднял ружье, как только постучали в дверь.
Выключил проектор.
— Кто там? — спросил он.
— Мистер Диль?
Мужской голос.
Все словно сговорились против него.
— Что вам нужно? — спросил он.
— Мистер Диль, мы хотели бы поговорить с вами насчет этого фильма.
Подняв ружье, он направил его в сторону двери.
— Заходите, — глухо произнес он, — не заперто.
Они сделали поворот в сторону «Оркидейшез» и поехали по разбитой проселочной дороге. За рулем был Мэтью, Уоррен сидел рядом, ему было тесно в малолитражке. Небо на западе уже изрядно потемнело, быстро сгущались сумерки. Тихая ночь. Светлая ночь.
До Рождества оставалось пять часов.
Впереди показался дом.
Темный.
Позади дома виднелись два строения.
— Наверное, теплицы, — предположил Уоррен.
Мэтью кивнул.
С одной стороны под углом к теплицам блочное сооружение.
Они услышали звуки со стороны озера.
Звуки ударов.
Впереди, в свете автомобильных фар, отворилась дверь блочного строения.
В проеме двери появился человек, спиной к ним.
Он что-то тащил.
— Стой! — крикнул Уоррен.
Мэтью выключил мотор.
Человек в дверном проеме обернулся. Его руки были чем-то заняты. В свете фар мелькнули светлые волосы. Уоррен вышел из машины со своей стороны. Человек бросил то, что тащил. Мэтью вышел из машины со своей стороны. Человек скрылся в дверях и тут же появился снова. В руках у него было ружье.
— Ложись! — заорал Уоррен, и Мэтью бросился на землю одновременно со вспышкой выстрела, разорвавшего ночь. Уоррен бежал в сторону человека, сжимая в руке пистолет.
— Брось оружие! — крикнул он, но человек выстрелил еще раз.
Уоррен отпрыгнул вправо, чудесным образом увернувшись от верной смерти, и навел на стрелявшего пистолет, держа его обеими руками, как это делают полицейские.
— Ни с места! — приказал он, но человек шагнул в его сторону, держа ружье за ствол, как дубину, и размахивая прикладом.
Уоррен выстрелил.
Первая пуля попала человеку в плечо.
Он продолжал идти.
Уоррен выстрелил еще раз, пониже, и попал в правую ногу.
Человек вскрикнул и упал на землю. Уоррен подошел к нему.
— Ну, как? — спросил он, тяжело дыша. — Хватит?
Человек попытался подняться.
— Мне кажется, вы хотите умереть, — сказал Уоррен.
Человек упал лицом вниз.
— Готов, — сказал Уоррен.
Мэтью направился к блочному строению. Уоррен склонился над бесчувственным человеком, кивнул и спрятал пистолет в кобуру под мышкой.
Мэтью подошел к строению.
Фары машины освещали открытый дверной проем.
Мэтью заглянул внутрь.
— О, Боже! — воскликнул он и отвернулся.
Уоррен бежал к нему.
— Что такое?
— О, Боже! — повторил Мэтью.
Уоррен взглянул на истерзанное тело в красных кожаных сапожках. Вокруг шеи была гирлянда кроваво-красных орхидей. Промелькнувшая в его глазах боль сразу же исчезла. Он снова был полицейским, видевшим подобное и прежде, если не кое-что и похуже.
Мэтью же никогда в жизни не сталкивался с подобным. Адвокат согнулся пополам: его рвало прямо на дорогу.
Допрос проводился в палате Берджеса Диля в Госпитале Добрых Самаритян. Кроме стенографистки и самого Диля, там присутствовали прокурор штата Скай Баннистер, помощник прокурора штата Артур Хэггерти, детектив Морис Блум из полицейского управления Калузы, детектив Ральф Сиэрс из управления шерифа Калузы и адвокат Мэтью Хоуп.
— Начинайте, — сказал Хэггерти стенографистке.
Дата, время, место, присутствующие — Хэггерти продиктовал обязательную информацию. Когда он зачитал Дилю его права, Диль сказал:
— Адвокат мне не нужен.
— Но вы понимаете, что, даже если вы не имеете своего адвоката, вы можете в любой момент прекратить отвечать на вопросы?
— Да.
— И вы также можете прекратить отвечать, пока не поговорите со своим адвокатом, если захотите позже это сделать. Вы понимаете это?
— Да, понимаю.
— Потому что мы — в Америке, — произнес Скай Баннистер.
— Ну, хорошо, — сказал Хэггерти, — мистер Диль, прежде чем я начну задавать вопросы, не хотите ли вы сделать какое-нибудь заявление о случившемся? Если можете, расскажите все своими словами.
И он рассказал им.
«…Я знал о кино, конечно, знал, что она там работает. Я только не знал, что это за кино.
Полтора года назад, кажется, она уже работала с этой женщиной. Эта женщина снимала какой-то учебный фильм, а Мэг работала в детском саду. Всемилостивый Господь не дал нам своих детей, но он дал ей доброе сердце, и она возилась с этими детьми день и ночь. Вот тогда она и познакомилась с той женщиной. Они снимали в детском саду.
Мэг сказала мне, что та женщина собирается снимать еще один учебный фильм и хочет, чтобы она помогла ей с костюмами для него. Мэг хорошо шьет. Она сказала, что это будет с конца сентября до начала ноября. Она сможет хорошо заработать.
И я согласился.
Прежде она никогда не лгала мне и ничего от меня не скрывала.
Потом я нашел чеки.
Четыре чека, каждый на пятнадцать тысяч долларов. Первый выписан третьего октября, последний — двадцать четвертого октября. Она еще не получила по ним деньги: видимо, не знала, как лучше их от меня утаить. Они лежали в верхнем ящике бюро, в глубине, под ее бельем. Не помню, что я там искал.
Откуда у тебя такие деньги, спросил я, как ты заработала столько денег? „За услуги“ — было написано на чеках. Что за услуги? За что эти чеки? Какие такие „услуги“?
А она сказала, что нечего копаться в ее вещах, это ее частные ящики. Я спросил, за что „Прудент Компани“ платит по пятнадцать тысяч долларов в неделю. Она подтвердила то, что мне было известно: она работает на эту женщину, которая делает учебный фильм. Я шила для нее костюмы, сказала она, я же тебе говорила. Вот почему я отсутствовала пять дней в неделю. Я говорю тебе, а ты никогда не слушаешь, вечно занят только своими орхидеями.
Я сказал, что, по-моему, для костюмов это многовато.
Она ответила, что в кино хорошо платят, это вообще дело прибыльное.
Я сказал, что хотел бы посмотреть фильм, который они делают, но она ответила: нет, тебе нельзя, это закрытый фильм. Я не понял, что означает „закрытый“. Она сказала, что режиссер фильма — женщина, которая платит ей за костюмы, — очень темпераментная особа и не любит, когда ей кто-нибудь мешает. Она меня поцеловала тогда и сказала, чтобы я не беспокоился, они заканчивают съемки пятого ноября, это через неделю, а потом она будет дома каждый день и мы вместе истратим эти лишние деньги.
Когда она меня тогда поцеловала, я еще не знал, где побывали ее губы.
