Вот что с ним тогда стряслось. Заработал год плюс десять. Есть такой чудной приговор — после года каталажки выпускают условно под надзор. И все зависит от доброй воли его надзирателя и всего отдела по надзору: легче легкого засунуть его обратно на полных десять лет.
Дэниел Бронсон пробыл в заключении два с половиной года без одного месяца. Сразу после освобождения он приехал к Ли. Теперь это был замкнутый, полный горечи человек. Еще в тюрьме он нашел себе место в транспортной фирме, владелец которой сам в юности отбыл срок и теперь охотно брал на службу бывших заключенных или поднадзорных. Ли поинтересовался: может, он просто хочет одурачить служащих отдела по надзору, подыскал себе ширму, а сам возьмется за старое?
— Ну нет. С меня достаточно, братишка.
— В самом деле?
Дэнни зло усмехнулся:
— Вероятно, по-твоему, поздно? Что ж, жилось мне прекрасно. Но вряд ли теперь захочу снова сесть на хлеб и воду.
Ли помнил, как удивили его новый словарь и безупречное произношение Дэнни, помнил также, что от брата не ускользнуло его удивление. Все еще усмехаясь, он сказал:
— Не удивляйся, братик. Никогда, надеюсь, я не был слюнтяем. А теперь выучился и правильно говорить, и прилично одеваться. Раньше все было о'кэй, пока я не разевал свой глупый рот. На этот раз в Элтоне я времени не терял. Пусть у меня нет твоих званий и титулов, но теперь меня нелегко одурачить. Занимался английским языком, читал, братишка. Наверно, книжек сто прочел.
— Мне все еще не понятно, что ты задумал.
— Мне тоже — пока. Только на побегушках у Кеннеди я не останусь. Рано или поздно меня посадили бы в четвертый раз и стал бы рецидивистом. Семь с половиной лет из тридцати двух я провел за решеткой. А теперь стану подыскивать что-нибудь приличное, осмотрюсь, пока же буду тянуть лямку у Грэнуолта, получать жалованье. Если Кеннеди вздумается затянуть меня снова, пусть себя не утруждает. Я от их организации, кроме, неприятностей, ничего не имел. Попробую жить своим умом.
Это происходило в мае. Потом он заезжал в июне — все еще работал у Грэнуолта. Но когда они виделись последний раз в июле, положение Дэнни явно изменилось: прибыл в «седане» последнего выпуска — весьма дорогом, благородного серого цвета. Одет был в костюм из искусственной замши, с узким вязаным галстуком, в дорогой рубашке. Ли только что вернулся с занятий на летних курсах, когда Дэнни появился на дорожке, ведущей к дому, с нарядно упакованным свертком под мышкой. Ли еще подумал тогда: если не знать прошлого Дэнни, его можно принять за молодого преуспевающего коммерсанта. Ростом немного ниже младшего брата, более коренастый, волосы светло-русые, волнистые.
При близком рассмотрении иллюзия рассеивалась. Бросались в глаза и мелкие шрамы на лице, и острый, холодный, жесткий взгляд — от него исходило то ощущение тревоги, которое распространяют вокруг себя опасные личности. Испугавшись, что Дэнни опять попал в историю, Ли засыпал его вопросами. Брат с улыбкой уклонялся от ответов, и Ли с удивлением отметил: он упорно отказывался говорить о своих делах, словно они не отвечали тому образу, который он создавал.
Значит, он все-таки что-то затеял — именно поэтому Кифли явился сюда в такой жаркий день. Посетитель казался спокойным и рассудительным. Однако он упорно пытался объединить Ли и Дэнни в одно целое.
— Послушайте, мистер Кифли. Дэнни пошел по кривой дорожке. И начал очень рано. Может, ему уже и не поможешь — не знаю. Но я-то не ступил на такой путь, и вы не пошли. Мы ведь из Синка выбрались.
Кифли приподнял одну бровь:
— Мы?
— Мы с вами, мистер Кифли.
— Ну-ка, посмотрим. — Он ткнул пальцем в сторону Ли, потом — в свою грудь. — Валите нас в одну кучу? Не выйдет!
— Почему?
— А потому, что я оттуда выбрался сам. Вас же из Синка выкупили. За вонючие деньги вашего двуличного брата и такие же доллары его преступного босса. Если хотите с кем-то сравняться, так скорее с Дэнни — не со мной.
Ли, прежде чем его охватил гнев, был потрясен, ошеломлен страшной, необъяснимой горечью и злобой, прозвучавшей в словах Кифли. Стараясь сдержать возмущение, он произнес:
— У меня создалось странное впечатление, мистер Кифли, что мы занялись воспоминаниями. Сидите у меня на веранде, в купленном мною кресле, стряхивая пыль на пол, который я сам натирал. Вы — служащий из отдела по надзору. Я — учитель в педагогическом заведении штата. Ради Дэнни я держался с вами вежливо. Если у вас есть еще вопросы — спрашивайте. Однако с этой минуты выбирайте выражения и помните, как себя вести.
Кифли долгие секунды молча мерил его тяжелым взглядом. Затем, ухмыльнувшись, сказал:
— С этой минуты… иначе — что?
— Спрашивайте!
— Конечно, только сначала кое-что вам скажу. Мне без конца твердят, что это свободная страна. Меня совершенно не трогает, когда вы тычете мне в нос свою образованность. Абсолютно не трогает. Но в этом мире есть раздел. Забор, понимаете? Я с одной его стороны. А парни Бронсоны — с другой. На вас обоих заведены досье. У него похуже. Буду говорить с вами, как с любым по ту сторону забора. У меня есть право говорить, с кем хочу. И вы будете плясать под мою дудку. А если не затанцуете и я почую — от меня что-то скрываете, зайду в эту вашу школу, сниму шляпу и очень вежливо и очень нудно стану допрашивать о вас. И если после моего ухода там останется хоть кто-то, не знающий, что ваш брат трижды сидел за решеткой, что он оплатил ваше учение ворованными деньгами, — для нас обоих это будет дьявольской неожиданностью. Узнают и то, что брат нарушил условия надзора, скрывается неизвестно где, подкупая вас роскошными подарками. Узнают, что и вас таскали в полицию, подозревали в ограблении и обвинение сняли потому только, что за дело взялся пронырливый адвокат, работавший у Ника Бухарда. Если после этого от вас не избавятся, будете ходить на допросы, и я позабочусь, чтоб вас вызывали как можно чаще и как раз в часы уроков. Жалованье, полагаю, вам платят за них. Если надеетесь за такое учение по-прежнему получать денежки, что ж, можете дальше болтать о моих выражениях и поведении. Для Джонни Кифли вы — один из парней Бронсонов, а оба они — вонючки. Все!
Ли теперь понял, что гнев для него слишком дорогое удовольствие. Роскошь. Подравнял стопку письменных работ на столике, с огорчением заметив, как трясутся руки. Он сообразил — этот Кифли не совсем нормален и вполне способен выполнить свои угрозы. Только ради ощущения, что сломал налаженную жизнь Ли Бронсона. Возможно, до потери руки он был просто крутым полицейским с умеренными садистскими наклонностями… Ли понимал, что у него нет влиятельных знакомых, не к кому обратиться, чтобы избавиться от Кифли. Оставался единственный выход — изображать покорность, смирение. Унизительное чувство, хотя он внушал себе: только чтоб успокоить безумца.
Покосившись на стопку листков, заговорил ровным голосом:
— Приехал двадцать пятого июля после полудня. Был прекрасно одет, вероятно, уже не работал у Грэнуолта. Приехал в серой машине, новой, из последних выпусков — может, «додж», может, «плимут». Пробыл с половины четвертого до половины шестого. Мы выпили. Я интересовался его работой. Не сказал. Дал понять, что ушел с прежнего места. Я спросил, знает ли об этом Рич. Ответил, что все улажено. Спрашивал, вернется ли к Кеннеди, ответил, что нет.
— Вот видите, можете быть пай-мальчиком, только все это болтовня. Ведь он ваш брат. Непременно сказал бы, что затевает.
— Могу лишь дать вам слово — ничего не говорил. Моя жена все время была с нами, она подтвердит.
— Где она?
— Должна, прийти с минуты на минуту, немного запаздывает.
— У меня достаточно времени.
— Не рассчитывайте на нее, мистер Кифли. Она не привыкла…
— Вы что, забыли, Бронсон! Я знаю, что делаю. Где сейчас Дэнни?
— Не имею представления.
— Так или иначе, мы его выловим. Нарушил условия надзора — значит, отсидит остальные семь лет и семь месяцев. И ничто на свете его не спасет.
— Одно могу вам сказать: здесь какое-то недоразумение. На него это непохоже, Дэнни умнее.
Кифли презрительно фыркнул:
— У этого паяца нет ума. Кто отсидел три раза, не бывает умным. Вот я — умный. Рич и другие в отделе завалены такими делами. Им приказали передать мне нескольких, самых отпетых. От Рича ваш брат и еще несколько перешли под мой надзор. Рич мне о них нарассказывал — все ведут себя как ангелы. Дэнни Бронсон завязал, с ним никаких проблем, он исправился, в нем проснулась совесть. Пх-хе! Спрашиваю Рича, когда Дэнни должен отмечаться, а тот говорит: регулярно докладывает по телефону. Поинтересовался, проверял ли его на службе, а тот — мол, не хочет доставлять людям неприятности слежкой. А я сперва отправился проверить, где Дэнни живет. Оказывается, из той вшивой дыры уехал в начале июля. Вот уже нарушение: смена места жительства без уведомления и разрешения. И никакого нового адреса! Навестил я тогда Грэнуолта. Да, Бронсон. Работал у нас шесть недель, в конце июня уволился. А Рич уверен, что по-прежнему служит там. Значит, этот Дэнни хитрец, но, решил я, слишком долго дышит свежим воздухом, придется вернуть его за решетку, чтоб одумался. Походил по городу, порасспрашивал, кто ее видел. Никто. А он тем временем, как положено, позвонил Ричу. Разговор был местный. Я накануне просветил Рича, как этот дошлый вонючка водит его за нос. Может, Рич поплакался ему в трубку или попрекнул бедняжку за то, что подвел приятеля. Телефонный разговор состоялся в прошлый понедельник. Я по-прежнему ищу Дэнни. Теперь он в розыске, есть приказ об аресте. Других своих поднадзорных я привел в чувство. Стоит им меня увидеть, вежливо встают и говорят: «Сэр». Рич и ему подобные слишком нянчатся с ними. Я Дэнни достану. Встанет передо мной на колени, будет скулить, умолять, но вернется в Элтон за нарушение надзора и, клянусь богом, там останется. Твой мудрый братец не имеет крупицы разума, Бронсон.
