– Не знаю, но, кажется, смогу разузнать.
– Вы нашли что-нибудь в его доме?
– Например?
– Ну, скажем так, – уклончиво ответил он, – нечто такое, что могло бы меня заинтересовать.
– Нет, сэр. Кроме того, у меня не было времени что-то обнаружить. Мне не по душе общество мертвецов.
– Но вы работаете на меня, мистер Роулинз. Если вам не хочется пачкать руки, тогда зачем мне ваша помощь?
– Возможно, знай я, что вы разыскиваете, мог бы принюхаться. Но вы ни хрена мне не сказали, агент Крэкстон.
Наш разговор на мгновение прервался. Затем он заговорил снова, нарочито спокойно и размеренно.
– А как насчет девушки, Изи? Знает она, почему его убили?
– Она ничего не знает. Но я кое-что слышал в церкви Первого африканского баптиста.
– Что именно?
– У вас свои секреты, мистер Крэкстон, а у меня свои. Я приберегу их до тех пор, пока узнаю, кто убил Венцлера. А вот когда узнаю, то сразу сообщу вам. Хорошо?
– Нет.
Я живо представил себе, как он качает головой.
– Совсем не хорошо. Вы работаете на меня...
Я прервал его:
– Угу. Вы мне не платите, а также ни шиша не сделали для меня. Я найду убийцу и надеюсь, он приведет нас к тому, что вы ищете. Вот тогда мы найдем общий язык.
– Я представитель закона, мистер Роулинз. Вы не можете торговаться с законом.
– Черта с два! Вчера во второй половине дня кто-то промахнулся на два дюйма, целясь мне в голову. Речь идет о моей жизни. Либо вы принимаете мои условия, либо мы ставим на этом точку.
Я пудрил ему мозги. Но мне было известно то, чего не знал Крэкстон. У меня были бумаги, и я знал, кто убил Хаима и Поинсеттию. Одно не имело никакого отношения к другому, но когда я доведу дело до конца, все будет выглядеть аккуратно, как заправленная солдатом койка.
Я держал Крэкстона под прицелом. В конце концов он спросил:
– Когда у вас будет что-нибудь для меня?
– Завтра, в шесть вечера. А если не завтра, то днем позже.
– Завтра в шесть часов?
– Так точно.
– Хорошо, буду ждать вашего звонка. – Он делал вид, что все еще руководит ходом событий.
– И еще одно, – выпалил я, прежде чем он повесил трубку.
– Что?
– Вы должны сделать так, чтобы полиция не вмешивалась.
– Обещаю.
– Спасибо.
Сидя в темноте, я обдумывал свои планы. Ни один из них не казался мне реальным. Итак, Мофасс. Только он один объединял все. Он был связан с Поинсеттией, и ему я говорил о налогах и о церкви. Поэтому он как бы нес моральную ответственность за его преподобие Тауна и за Таню Ли, а может быть, он сам их и убил. Только у Мофасса был повод. Он жаждал моих денег. И как никто другой был близок к цели. Если правительство завладеет моей собственностью, он сможет за бесценок выкупить ее до аукциона. Он знал, как откупиться. Поэтому и не хотел переписывать мое имущество на свое имя. Ему нужно было все!
Решено, с Мофассом будет покончено, потому что он убил Поинсеттию, а я перед ней в долгу. И еще потому, что он убил Хаима, которого я полюбил. Он разрушил мою жизнь, и его ждало возмездие.
Все, что я наговорил Крэкстону, – полуправда. Но он должен в это верить, пока я не доберусь до Мексики.
Мексика. Этта-Мэй, я и, может быть, даже Ламарк. Это как сладкий сон, куда дороже того, что я имел. Во всяком случае, я пытался себя в этом уверить.
* * *
Я ждал звонка. Не включал ни радио, ни телевизора. Зажег свет только в спальне и сидел в гостиной, в тени. Я пытался читать книгу по истории Рима, но у меня в этот вечер не лежала к ней душа. История Рима не увлекала, как обычно. Не волновали вестготы или остготы, которые терзали Империю. И даже вандалы[5], хотя они были так ужасны, что римляне сделали их имя нарицательным.
По сути, история для меня была чем-то очень далеким. Реальной была повседневная жизнь, все то, что происходило со мной сейчас. Зубная боль и предательство человека, которому я доверял. Пустой желудок и женщина, сказавшая тебе "да" или "нет". То есть мои ощущения. Для меня история была чем-то вроде телевидения, а не вечным движением человечества во времени и пространстве. Причем человечество не становилось лучше. Я видел в Европе во время войны достаточно убитых, чтобы понять: наци хуже, чем варвары, разграбившие Рим. Но если бы я сейчас оказался в Риме, они сочли бы меня варваром. Так что между Римом и нашим Уаттсом нет никакой разницы.
Хаим хотел добра для меня и моего народа. Это был хороший человек, лучше многих негров, которых я знал. Но он мертв. Он, как говорят, стал достоянием истории, а я еще существую и сижу в темноте, сжимая в руках пистолет.
С постели меня сорвал трезвон телефона.
– Я засек его, – прозвучал в трубке голос Крысы, преисполненный такой гордости, будто он по меньшей мере оплатил счет в банке или принес жене получку.
– Где он?
– Сидит рядом со мной. Знаешь, он в самом деле настоящий урод.
Я слышал, Мофасс что-то бормочет, но не мог разобрать ни слова.
– Заткнись, дурак, – прикрикнул на него Крыса.
– Ты где, Реймонд?
– На Аламеде. На складе, о котором ты говорил. Я влез в окно и подождал, когда он станет забираться вверх по желобу.
* * *
Вход в здание был с переулка – высокие двери с массивными ручками и замками. Когда я постучал, наверху распахнулось окно, и Крыса высунулся наружу.
– Привет, Изи. Пройди чуть дальше по переулку, увидишь желоб для разгрузки. Он открыт.
Алюминиевый желоб шириной в два фута опирался на деревянную раму. Дальше начиналась металлическая лента, отшлифованная товарами, которые съезжали прямо в грузовики.
Я поднялся на второй этаж, отряхнулся от пыли и снял пистолет с предохранителя. Груды картонных и деревянных ящиков разделяли проходы. Было не так уж темно, но длинные ряды тонули в сумерках, создавая ощущение большого пространства. Мне чудилось, будто я очутился в копях царя Соломона.
– Иди сюда, – позвал Крыса.
Я пошел на голос и попал в закоулок, откуда сочился туманный свет и плыл сигаретный дым. В закоулке стоял большой серый металлический стол. За столом сидел Мофасс, истекая потом. Выглядел он, прямо скажем, жалко. Крыса стоял у стены и улыбался.
– Вот он перед тобой, Изи. Я заткну ему рот, если ты этого хочешь.
– В чем дело, мистер Роулинз? – заговорил Мофасс. – Зачем вы послали этого человека похитить меня? Что я вам такого сделал?
Я молча поднял пистолет и прицелился ему в голову. Крыса изобразил самую дружелюбную улыбку, которая, собственно говоря, никому не предназначалась. У Мофасса затрясся подбородок, по шее и плечам прошли судороги.
– Вы не так все поняли, мистер Роулинз. Вы направили пистолет не на того человека.
– Изи, убей его, – прошептал Крыса.
Это спасло жизнь Мофассу. Крыса не знал, для чего я разыскивал Мофасса, да это его и не интересовало. Убийство нужно было ему для успокоения нервов. Я начинал его понимать, хотя мне это совсем не нравилось.
– Что вы хотите этим сказать? – спросил я.
Вместо ответа Мофасс громко пукнул. Потом признался:
– Изи, во всем виноват налоговый инспектор Лоуренс.
– Что? – Казалось, ничто уже не сможет удивить меня. И вот те на! – Бросьте. Придумайте что-нибудь получше.
– Кто станет врать, когда у виска пистолет, мистер Роулинз? Именно Лоуренс, и это так же верно, как то, что я здесь сижу.
Зловоние, которое испустил Мофасс, заполнило комнату. Крыса брезгливо помахал рукой перед носом.
– Расскажите что-нибудь еще, Мофасс. Ваша жизнь в моих руках.
Я приблизил дуло к потному лбу Мофасса. Его глаза расширились.
– Это правда, мистер Роулинз. Он поймал меня на нарушениях налоговых платежей год тому назад.
Крыса рывком придвинул к себе стул, а Мофасс наоборот, попытался вскочить со своего места.
– Сидите, – сказал я, – и продолжайте.
– Хорошо. – На губах у Мофасса появилась улыбка и тут же исчезла. – Я никогда не платил налогов. Заполнял декларацию, как будто ничего не зарабатываю. Лоуренс меня поймал. Схватил за самое чувствительное место.
– Да, я знаю, что вы имеете в виду.
– Лоуренс угрожал передать мое дело в суд. Я предложил переговорить об этом за бутылкой. – Мофасс опять улыбнулся. – Видите ли, мистер Роулинз, согласись он выпить со мной, я понял бы, что смогу от него откупиться. Мне пришла мысль позвонить Поинсеттии. Она давно уже не платила за квартиру и была согласна переспать со мной, чтобы потянуть еще некоторое время с рентой. Но вы знаете, такие игры не для меня.
Ни с того ни с сего Крыса грубо сжал его запястье и тут же отпустил. Мофасс был так потрясен, что заскулил по-собачьи.
– Я говорю чистую правду. Я позвонил ей и потребовал ублажить моего друга, пообещав подождать с квартплатой до лета.
– Значит, вы свели их вместе?
– Да. Лоуренс совершенно не умел пить. Когда появилась Поинсеттиа и принялась возбуждать его, он начал пить вино как воду и воображать себя черт знает кем. На этот вечер я устроил им номер в отеле.
