– Все в порядке, – сказал я. – Он больше не будет. Идите спать.
Она бросила на него долгий взгляд и вышла. Когда она исчезла за порогом, я сел на край кровати, на ее место.
– Еще таблетку?
– Нет, спасибо. Могу и не спать. Гораздо лучше себя чувствую.
– Так как насчет стрельбы? Просто разыграли дурацкий спектакль?
– Может, и так. – Он отвернулся. – Что-то на меня нашло.
– Если действительно хотите покончить с собой, помешать вам никто не сможет. Я это понимаю. Вы тоже.
– Да. – Он по-прежнему смотрел в сторону. – Вы сделали, о чем я вас просил – насчет этой ерунды на машинке?
– Угу. Странно, что вы не забыли. Безумное сочинение. Странно, что напечатано без помарок.
– Всегда так печатаю, пьяный или трезвый – до известного предела, конечно.
– Не волнуйтесь насчет Кэнди, – сказал я. – И не думайте, что он вас не любит. Я тоже зря сказал, что вас не любит никто. Хотел разозлить Эйлин, вывести ее из себя.
– Зачем?
– Она сегодня один раз уже падала в обморок. Он легонько покачал головой.
– С ней этого никогда не бывает.
– Значит, притворялась.
Это ему тоже не понравилось.
– Что это значит – что из-за вас умер хороший человек? – спросил я.
Он задумчиво нахмурился.
– Просто чушь. Я же сказал – мне приснилось...
– Я говорю о той чуши, что там напечатана. Тут он повернул ко мне голову с таким трудом, словно она весила тонну.
– Тоже сон.
– Зайдем с другого конца. Что знает про вас Кэнди? – Пошли вы знаете куда, – ответил он и закрыл глаза. Я встал и прикрыл дверь.
– Вечно убегать не получится, Уэйд. Конечно, Кэнди способен на шантаж.
Вполне. И способен делать это по-хорошему – любить вас и в то же время тянуть из вас монету. В чем тут дело – женщина?
– Поверили этому дураку Лорингу, – сказал он, не открывая глаз.
– Да нет. А вот как насчет ее сестры – той, которую убили?
Я стрелял вслепую, но попал в цель. Глаза у него распахнулись. На губах вскипел пузырек слюны.
– Значит, вот почему вы здесь? – спросил он медленно, шепотом.
– Ерунда. Меня пригласили. Вы же сами и пригласили.
Голова его перекатывалась по подушке. Секонал не помог, его пожирало нервное возбуждение. Лицо покрылось потом.
– Я не первый любящий муж, который изменяет жене. Оставьте меня в покое, черт бы вас взял. Оставьте меня.
Я пошел в ванную, принес полотенце и протер ему лицо, презрительно ухмыляясь. Я вел себя, как наипоследняя сволочь. Дождался, когда человек свалится, и стал бить его ногами. Он слаб. Не может ни сопротивляться, ни дать сдачи.
– Надо будет об этом потолковать, – предложил я.
– Я еще с ума не сошел, – отвечал он.
– Это вам так кажется.
– Я живу в аду.
– Конечно. Это и так ясно. Интересно только, почему. Нате, примите. – Я достал из ночного столика еще одну таблетку секонала и налил воды. Он привстал на локте, потянулся за стаканом на добрых десять сантиметров. Я вставил стакан ему в руку. Ему удалось проглотить таблетку и запить. Потом он откинулся назад, весь обмяк, с равнодушным усталым лицом. Даже нос заострился. Вполне мог сойти за мертвеца. Сегодня он никого с лестницы сталкивать не будет. А может быть, и вообще никогда.
Когда глаза его стали закрываться, я вышел из комнаты. Револьвер оттягивал мне карман, хлопал по бедру. Я снова отправился вниз. Дверь Эйлин была открыта. В комнате было темно, но при лунном свете ясно вырисовывался ее силуэт на пороге. Она как будто позвала кого-то по имени, но не меня. Я подошел к ней поближе.
– Не так громко, – попросил я. – Он опять заснул.
– Я всегда знала, что ты вернешься, – тихо сказала она. – Пусть и через десять лет.
Я уставился на нее. Кто-то из нас явно свихнулся.
– Закрой дверь, – продолжала она тем же ласковым голосом. – Все эти годы я берегла себя для тебя.
Я вошел и закрыл дверь. Почему-то мне показалось, что это неплохая мысль. Когда я обернулся, она уже валилась мне на руки. Конечно, я ее подхватил. А что было делать, черт побери? Она крепко прижалась ко мне, и ее волосы коснулись моего лица. Дрожа, она подставила губы для поцелуя. Рот приоткрылся, зубы разомкнулись, кончик языка метнулся вперед. Затем она уронила руки, что-то дернула, халат распахнулся, и она оказалась нагой, словно голая правда, только не такой целомудренной.
– Отнеси меня на постель, – выдохнула она.
Что я и сделал. Обнимая ее, я почувствовал кожу, мягкую кожу, нежную податливую плоть. Я поднял ее на руки, пронес несколько шагов до постели и опустил. Она так и не разомкнула рук у меня на шее. Из горла у нее вырывался свистящий звук. Потом она забилась и застонала. Кошмар какой-то. Эрос во мне взыграл, как в жеребце. Я терял самообладание. Не каждый день получаешь такие предложения от такой женщины.
Спас меня Кэнди. Послышался легкий скрип, я резко обернулся и увидел, что дверная ручка поворачивается. Вырвавшись, я бросился к двери. Распахнул ее, выскочил на галерею. Мексиканец мчался вниз по лестнице. На полпути остановился, обернулся и бесстыдно ухмыльнулся мне в лицо. Потом исчез.
Я вернулся к двери и прикрыл ее – на сей раз снаружи. Женщина на постели издавала какие-то странные звуки, но теперь это были лишь странные звуки, и не более. Чары были разрушены.
Я быстро спустился по лестнице, вошел в кабинет, схватил бутылку виски и запрокинул ее. Когда уже не мог больше глотать, прислонился к стене, тяжело дыша, и стал ждать, чтобы пары жгучей жидкости ударили мне в голову.
С ужина прошло много времени. Со всех нормальных событий прошло много времени. Виски подействовали быстро и сильно, и я стал жадно пить дальше, пока комната не подернулась туманом, мебель не закружилась, а свет от лампы не засиял, как лесной пожар или летняя молния. Тогда я растянулся на кожаном диване, пытаясь удержать бутылку на груди. Кажется, она была пуста. Она скатилась с меня и шлепнулась на пол.
Это было последнее, что я точно помню.
Луч солнца защекотал мне щиколотку. Я открыл глаза и увидел, как на фоне голубого неба, в дымке, тихо покачивалась верхушка дерева. Я перевернулся и щекой ощутил холодок кожи. Тут по голове мне жахнули топором.
Я сел. На мне был плед. Я бросил его и опустил ноги на пол. Поморщившись, взглянул на часы. Они показывали половину седьмого без одной минуты.
Я встал на ноги. Для этого потребовалось немало. Понадобилась сила воли. Характер. Всего этого у меня уже не так много, как раньше. Суровые трудные годы сильно сказались.
Я дотащился до ванной, содрал с себя галстук и рубашку, обеими руками плеснул холодной воды в лицо и на голову. Как следует облившись, свирепо растерся полотенцем. Надел рубашку и галстук, потянулся за пиджаком, и об стену стукнулся револьвер, лежавший в кармане. Я вынул его, отвинтил барабан и высыпал патроны себе на ладонь – пять штук и одну почерневшую гильзу.
Потом подумал – какой смысл, их так легко добыть, если нужно. Поэтому я вложил их обратно, отнес револьвер в кабинет и убрал его в ящик письменного стола.
Подняв глаза, я увидел, что на пороге стоит Кэнди, в белой куртке с иголочки, черные блестящие волосы зачесаны назад, глаза злые.
– Кофе подать?
– Спасибо.
– Я свет выключил. Хозяин в порядке. Я закрыл его дверь. Ты зачем напился?
– Пришлось.
Он презрительно усмехнулся.
– Не вышло с ней, да? Отфутболила она тебя, легавый.
– Считай, как хочешь.
– Ты сегодня не такой уж страшный, легавый. И вообще не страшный.
– Неси этот кофе! – заорал я.
– Hijo de la puta!
Одним прыжком я подскочил и схватил его выше локтя. Он не шевельнулся.
Надменно смотрел на меня, и все тут. Я рассмеялся и выпустил его.
– Верно, Кэнди. Я совсем не страшный.
Он повернулся и вышел, но тут же возник снова с серебряным подносом, на котором стоял маленький серебряный кофейник, сахар, сливки, лежала аккуратная треугольная салфетка. Он поставил все на журнальный столик, убрал пустую бутылку и прочие причиндалы. Вторую бутылку подобрал с пола.
– Свежий. Только что сварил, – сообщил он и ушел.
Я выпил две чашки черного кофе. Потом попробовал закурить. Получилось.
Я все еще принадлежал к роду человеческому. Затем в комнате снова очутился Кэнди.
– Завтрак хочешь? – осведомился он угрюмо.
– Нет, спасибо.
– Тогда выметайся. Ты нам здесь не нужен.
– Кому это – нам?
Он открыл коробку и угостился сигаретой. Закурив, нагло выпустил дым мне в лицо.
– За хозяином я ухаживаю, – заявил он.
– И прилично получаешь? Он нахмурился, потом кивнул.
– Ara, хорошие деньги.
– А сколько сверху – за то, что не треплешься про что не надо?
Он снова перешел на испанский.
– No entendido.
– Прекрасно сечешь. Сколько вытянул из него? Спорю, не больше, чем пару косых.
– Что это такое – пара косых?
– Двести монет. Он ухмыльнулся.
