– Двести монет. Он ухмыльнулся.
– Ты дай мне пару косых, легавый. Тогда не скажу хозяину, что ты ночью был у нее в комнате.
– На эти деньги целый грузовик таких, как ты, можно купить.
Он равнодушно пожал плечами.
– Хозяин если взбесится, с ним не сладишь. Лучше заплати, легавый.
– Дешевка мексиканская, – презрительно сказал я. – По мелочи работаешь.
Да любой мужчина, когда выпьет, не прочь поразвлекаться на стороне. К тому же она про это и так знает. Нет у тебя ничего на продажу, В глазах у него вспыхнула искра.
– Ты сюда больше не ходи, умник.
– Я поехал.
Поднявшись, я обошел вокруг стола. Он сдвинулся, чтобы на оказаться ко мне спиной. Я следил за его рукой, но ножа при нем как будто не было.
Подойдя поближе, я хлестнул его наискось по лицу.
– Я не позволю прислуге называть себя шлюхиным сыном, понял? У меня здесь есть дела, и я буду приходить, когда мне вздумается. А ты придержи язык. А то схлопочешь пистолетом по морде. Тогда твое красивое личико будет не узнать.
Он никак не отреагировал, даже на пощечину, хотя, наверно, это было для него смертельным оскорблением. На этот раз он застыл неподвижно, с каменным лицом. Затем, не сказав ни слова, забрал кофейник, поднос и понес его вон.
– Спасибо за кофе, – сказал я ему в спину.
Он не сбавил шага. Когда он ушел, я пощупал щетину на подбородке, встряхнулся и решил, что пора двигаться. Семейством Уэйдов я был сыт по горло.
Когда я проходил по гостиной, на лестнице появилась Эйлин в белых брюках, босоножках и светло-голубой рубашке. Она посмотрела на меня с огромным-изумлением.
– Я не знала, что вы здесь, м-р Марлоу, – сказала она так, словно последний раз мы виделись неделю назад, когда я заезжал выпить чаю.
– Я положил револьвер в письменный стол, – сообщил я.
– Револьвер? – До нее, казалось, не сразу дошло. – Ах, да, ночь была довольно сумбурная, правда? Но я думала, что вы уехали домой.
Я подошел поближе. На шее у нее, на тонкой золотой цепочке, висело что-то вроде кулона – синий с золотом на белой эмали. Синяя эмалевая часть напоминала крылья, но сложенные. На белой эмали – золотой кинжал, пронзающий свиток. Надпись я прочесть не мог. Все вместе было похоже на военный значок.
– Я напился, – сказал я. – Нарочно и некрасиво. От одиночества.
– Не надо было сидеть в одиночестве, – сказала она, и глаза у нее были ясные, как небо. В них не мелькнуло ни тени притворства.
– Это кто как считает, – заметил я. – Я уезжаю и не уверен, что вернусь.
Слышали, что я сказал про револьвер?
– Вы положили его в письменный стол. Может быть, лучше убрать его в другое место? Но он ведь невсерьез стрелялся, правда?
– Этого я не могу сказать. В следующий раз может попробовать и всерьез. Она покачала головой.
– Не думаю. Уверена, что нет. Вы так мне помогли ночью, м-р Марлоу. Не знаю, как вас отблагодарить.
– Мне показалось, что знаете. Она покраснела. Потом рассмеялась.
– Мне приснился очень страшный сон, – произнесла она медленно, глядя поверх моего плеча. – Что человек, которого я когда-то знала, очутился здесь, в этом доме. Он уже десять лет как умер. – Она осторожно коснулась эмалево-золотого кулона. – Поэтому я сегодня это надела. Это его подарок.
– Мне самому приснился любопытный сон, – сказал я. – Но рассказывать не буду. Дайте мне знать, как пойдут дела у Роджера и не смогу ли я чем помочь.
Она опустила взгляд и посмотрела мне в глаза.
– Вы сказали, что больше не вернетесь.
– Это еще не точно. Может быть, и придется. Надеюсь, что нет. У вас здесь что-то сильно не ладится, и далеко не во всем виновато спиртное.
Она глядела на меня, сведя брови.
– Что это значит?
– По-моему, вы понимаете.
Она старательно это обдумала. Пальцы все еще тихонько теребили кулон.
Она тихо, кротко вздохнула.
– Всегда появляется другая женщина, – сказала она. – Рано или поздно. Но не всегда это так уж страшно. Мы смотрим на вещи по-разному, правда? Может быть, даже говорим о разном.
– Возможно, – ответил я. Она все еще стояла на лестнице, на третьей ступеньке снизу. По-прежнему теребила кулон. По-прежнему выглядела, как золотая мечта. – Особенно, если вы считаете, что другая женщина – это Линда Лоринг.
Она выпустила кулон и спустилась на одну ступеньку.
– Д-р Лоринг, кажется, тоже так считает. – Заметила она равнодушно.?
Наверное, у него больше информации.
– Вы говорили, что он устраивает подобные сцены половине ваших соседей.
– Я так сказала? Ну, что ж... значит, тогда этого требовали приличия.
Она опустилась еще на ступеньку.
– Я небрит, – сообщил я.
Она вздрогнула. Потом засмеялась.
– Я от вас не ожидаю порывов страсти.
– А чего вы вообще ожидали от меня, м-с Уэйд, – в самом начале, когда убедили меня поехать его искать? Почему вы выбрали меня, что во мне такого?
– Вы доказали, что умеете хранить верность, – спокойно сказала она.?
Хотя это было, наверно, нелегко.
– Тронут. Но думаю, что дело не в этом. Она сошла с последней ступеньки и теперь смотрела на меня снизу вверх.
– А в чем же?
– А если в этом, то это чертовски неудачное объяснение. Хуже не бывает.
Она слегка нахмурилась.
– Почему?
– Потому, что надо быть уж совсем дураком, чтобы таким образом доказать свою верность во второй раз.
– Знаете, – сказала она почти весело, – у нас какой-то очень загадочный разговор.
– Вы очень загадочный человек, м-с Уэйд. Пока, желаю удачи, и если Роджер вам не совсем безразличен, найдите-ка ему хорошего врача – и побыстрее.
Она снова засмеялась.
– Ну, вчера приступ был легкий. Вы бы видели его, когда дела по-настоящему плохи. Сегодня днем он уже сядет за работу.
– Черта с два.
– Уверяю вас. Я так хорошо его знаю. Я выдал ей напоследок с размаху, и прозвучало это гнусно.
– Вы ведь на самом деле не хотите его спасти, верно? Только притворяетесь, что спасаете.
– А это, – сказала она натянуто, – очень жестоко с вашей стороны.
Обойдя меня, она скрылась за дверью столовой. Большая комната опустела, я прошел к двери на улицу и вышел. В солнечной спокойной долине стояло замечательное летнее утро. Долина была слишком далеко от города с его смогом и отрезана невысокими горами от океанской сырости. Попозже будет жарко, но это будет приятная, утонченная жара для избранных, не такая грубая, как пекло в пустыне, не такая липкая и противная, как в городе. Беспечная Долина была идеальным местом для жизни. Идеальным. Славные люди в славных домах, славные машины, славные лошади, славные собаки, возможно, даже славные дети.
Но человек по имени Марлоу хотел только одного – убраться отсюда. И побыстрее.
Я поехал домой, принял душ, побрился, переоделся и снова почувствовал себя чистым. Я приготовил завтрак, съел его, помыл посуду, подмел кухню и заднее крыльцо, набил трубку и позвонил на телефонную «службу дежурства».
Там сказали, что звонков мне не было. Зачем ехать в контору? Там не окажется ничего нового, кроме очередного мертвого мотылька и очередного слоя пыли. В сейфе лежит мой портрет Мэдисона. Можно было бы поехать, поиграть с ним и с пятью хрустящими стодолларовыми бумажками, которые все еще пахли кофе. Можно было, но не хотелось. Что-то во мне скисло. Эти деньги на самом деле были не мои. За что они заплачены? Сколько верности нужно мертвецу? Чушь какая-то; я смотрел на жизнь сквозь туман похмелья.
Утро было из тех, что тянутся вечно. Я выдохся, устал, отупел, и минуты одна за другой падали в пустоту с легким шуршанием, словно отгоревшие ракеты. В кустах за окном чирикали птицы, по Бульвару Лаврового Ущелья шли машины бесконечным потоком. Обычно я их даже не слышал. Но сейчас я был беспокоен, зол, раздражен и издерган. Я решил избавиться от похмелья.
Обычно по утрам я не пью. Для этого в Южной Калифорнии слишком мягкий климат. Недостаточно быстро идет обмен веществ. Но на этот раз я смешал себе большую порцию холодного, сел в шезлонг, расстегнув рубашку, и начал листать журнал – нашел бредовый рассказ про парня, у которого были две жизни и два психиатра, один – человек, а один – вроде насекомого из улья. Этот парень все ходил от одного к другому, и сюжет был дурацкий, но, по-моему, чем-то смешной. Я пил осторожно, не торопясь, следя за собой.
Было уже около полудня, когда зазвонил телефон, и голос в трубке сказал:
– Это Линда Лоринг. Я звонила вам в контору, и ваша «служба дежурства» сказала, что вы, может быть, дома. Мне бы хотелось вас увидеть.
– Зачем?
– Предпочла бы объяснить лично. Вы ведь иногда бываете в конторе?
– Угу. Иногда. Хотите дать мне заработать?
– Я об этом не подумала. Но если желаете, чтобы вам заплатили, я не возражаю. Могу быть у вас в конторе через час.
– Это здорово.
– Что с вами? – резко бросила она.
