— И что еще вы кладете на бочку?
— Участие в прибылях.
Он повернулся к Мейбл.
— Сколько тебе это принесло в прошлом году?
— Порядка двух тысяч. Может, чуть больше.
— Чудесно! — сказал Сайз. — Это уже около четырех. Больничная страховка. Раз уж мне все равно приходится за это платить, я выбираю самый лучший вариант. Будет выходить что-то типа плюс тридцатки-сороковника в месяц. Вот вам и еще порядка четырех сотен на бочку.
— Продолжайте, я весь внимание!
— Бонусы. Ежегодных бонусов типа «за хорошую работу» я не плачу. Я, черт возьми, ничего другого и не жду. Но я выплачиваю премии за дьявольски хорошую работу, за работу высочайшего класса! И это, смею уверить, жирный кусок.
— И сколько калорий в этом жирном куске?
— Достаточно для того, чтобы глупая улыбка неделю не сходила с лица.
— Мы все — одна дружная семья, — вставила Мейбл Зингер.
— Счастливые как слоны, — продолжил Сайз. — Людей у меня немного. Шесть репортеров, вот, Мейбл и я. Бухгалтеров и юристов я не считаю, это так, обслуга. У меня есть только парочка правил, но вам стоит их выслушать внимательно. Во-первых, я не принимаю извинений. Причины — да! А от извинений у меня страшная изжога. Второе: когда я говорю «вы уволены», это означает, что через минуту вы у меня уже не работаете. Не через месяц, не через неделю, не через день — через минуту! И вы вправе уйти таким же образом. По этому поводу некоторые склонны поднимать вой насчет охраны труда, трудового законодательства и так далее, но я это так не воспринимаю. Если вы чертовски классный работник, я буду дурак, если выгоню вас. Но я буду еще большим дураком, если стану держать того, кто гонит полную лажу. Что касается посредственностей, то о них я вообще не беспокоюсь: такие ко мне не приходят.
— И что же я должен буду делать, если пойду к вам работать?
— Да, это вопрос, над которым я раздумывал довольно долго, — ответил Сайз. — Понимаете… Время от времени бывает так, что новость не кончается. Вот я услышал какую-то историю, дал ее в одной-двух колонках… Ну, или, допустим, в трех-четырех колонках — и все. Но ведь то, что я использовал при этом — это только верхушка айсберга! Осталось еще много всякого, чертовски много — но тут уже на подходе другая новость, и приходится переключаться на нее. Я кручусь в этом чертовом бизнесе с бешеной конкуренцией, как белка в колесе, семь дней в неделю, 365 дней в году. Снимаю сливки, скачу по верхам. А я бы хотел добираться до сути! Но это требует копания, солидного, основательного копания. Вы понимаете, о чем я.
— Немного приходилось заниматься чем-то подобным, — сказал я.
— Угу! Я видел некоторые ваши отчеты.
— Я помню один, который вы ухитрились раздобыть. Он был весь покрыт штампами «совершенно секретно», и министерству юстиции было чертовски любопытно узнать, как же он к вам попал?
Сайз ухмыльнулся:
— Пожалуй, в тот раз мне не стоило вам верить.
— Пожалуй, не стоило бы.
— Бывает, мы раскапываем какую-нибудь сложную историю, а она требует много времени и усилий — гораздо больше, чем можно себе позволить при таком штатном составе и при необходимости заполнять Рубрику семь дней в неделю! Думаю, вам понятно теперь, что это не дает мне покоя?
Он произнес «Рубрику» так, что это прозвучало как «бездонную бочку». Думаю, так оно и было.
— Интересно вам это? — спросил он.
Я допил свой мартини. «Да знаю я, о чем ты на самом деле спрашиваешь! — подумал я. — Интересно ли мне помогать тебе гнаться за Пулитцеровской премией?» Сайза три раза номинировали на Пулитцеровскую премию, и три раза он пролетал мимо кассы. То жюри считало, что в писаниях Сайза слишком много хитрости и недостаточно мастерства. То — что в них избыток полуночных «стрелок» и похищенных досье — вместо систематического, солидного, степенного репортажа. А один раз, что было для Сайза совсем уж невыносимо, они сочли, что при сборе материалов для своих историй Сайз пользуется … гм! гм!.. весьма сомнительными методами. Попросту говоря, если не удается никак иначе, бодро ворует новости. Или пользуется украденным.
— Мне это интересно, — сказал я.
— И когда вы можете выйти на работу?
Я немного подумал.
— На следующей неделе. Они будут рады от меня избавиться.
— Мы даже можем слегка отрекламировать это в колонке!
— Можете дать рекламку и мне — в письменном виде, — сказал я.
— Видала, Мейбл? — спросил Сайз. — Этот парень — наш человек!
Мейбл кивнула.
— Думаю, он получит от Вас официальное приглашение на работу сегодня ближе к вечеру.
— А может, прогуляетесь вместе с нами в контору? — предложил Сайз. — Заодно дадите Мейбл всю эту лабуду типа вашего номера социального страхования… А я посвящу вас в перипетии той истории, которой вам предстоит заняться.
— Перипетии относительно кого?
— Экс-сенатора Эймса.
— Боже!
— В чем дело?
— Пустяки! — ответил я. — Просто я не думал, что можно распять кого-то дважды.
Сайз ухмыльнулся.
— О! Еще как!
Путь на Голгофу Роберта Эймса, бывшего сенатора от штата Индиана, члена Демократической партии, начался примерно семь месяцев назад, в пасмурный ноябрьский день. В тот день он поднялся на сенатскую трибуну и полчаса смертельно утомлял четырех присутствовавших при сем сенаторов отменно занудными и скучными рассуждениями по поводу того, как хорошо будет для всех, если некий небольшой конгломерат под названием «Анакостия Корпорейшн» осуществит свое намерение поглотить очередную жертву под названием «Канадо-Американские горные месторождения».
На следующий день некая лоббистская фирма из Вашингтона авиапочтой разослала вырезки из «Журнала Конгресса» с речью сенатора по всем заинтересованным акционерам. Пару недель спустя «Анакостия Корпорейшн» проглотила-таки «Канадско-Американские горные месторождения», даже не поперхнувшись.
На Рождество в колонке Френка Сайза появилось сообщение о том, что имеются неопровержимые доказательства получения сенатором от штата Индиана 50 тыс. долларов от Вашингтонской лоббистской фирмы — за «нужное» выступление. Сайз назвал это взяткой и заявил, что у него есть серийные номера некоторой части использованных при ее передаче стодолларовых аккредитивов. Он писал, что 20 из них проследовали со счета в Риггз-банке, где держит счета лоббистская фирма, на личный счет сенатора в Первом Национальном Банке Вашингтона. Судьбу остальных денег из 50 тыс. отследить не удалось.
Прочие газеты и телеграфные агентства подхватили новость, и целая свора репортеров с заливистым лаем бросилась по следу. Они заинтересовались обстоятельствами захвата «Кан. — Ам. Горных месторождений» и выяснили, что имел место тот самый случай, когда компания с множеством ликвидных активов сама платит за их передачу в чужие руки — от чего страдают все, за исключением пары-тройки ключевых акционеров.
История начала набирать обороты и обрастать всякими подробностями. В итоге в январе, когда обе палаты Конгресса вновь собрались на сессию, Сенат с большой неохотой решил провести слушания по вопросу нарушения этических норм одним из своих членов. Была определена дата, но Роберт Эймс, не дожидаясь их начала, сложил с себя полномочия сенатора. Так, после 5 лет и 4 дней службы он досрочно покинул то, что некоторые называют «самым элитарным клубом в мире». Министерство Юстиции две недели прокашливалось, а потом объявило, что для возбуждения уголовного дела недостаточно оснований. Еще два дня спустя Эймс ушел от своей жены-миллионерши и обосновался в уютном домике вместе с 27-летней блондинкой. Блондинка до того работала по найму в той самой лоббистской конторе, которой и приписывали дачу взятки. Самому сенатору Эймсу как раз недавно стукнуло 52.
— Это труп, — сказал я. — Его только почему-то забыли похоронить.
Сайз покачал головой.
— В этом деле скрыто гораздо больше.
— Что же?
— Первое: зачем ему эта взятка в 50 тысяч? У него хватает своих денег. Жена вручила ему миллион долларов как подарок к сорокалетию.
— Возможно, он уже все потратил?
— Нет, у него еще много чего остается. Таким образом, если ему были не нужны деньги — зачем он брал взятку?
— Возможно, он не брал.
— Чепуха! Он взял ее.
Я огляделся в офисе. Он не поражал размерами, подходящими для национальной знаменитости стоимостью 3000 баксов за одно выступление, — и то, если его удается втиснуть в жесткий график. Это были апартаменты по адресу 1700, Пенсильвания Авеню, буквально в квартале от Белого дома. Шестой этаж сравнительно нового здания, некогда имевшего на крыше зеленую лужайку — до тех пор, пока она не стала протекать на жильцов снизу. Мэйбл Зингер сторожила вход в Сайзов кабинет. Слева от нее располагался крошечный загончик, в котором трудились шестеро репортеров. Кабинет Сайза был сразу за нею. На полу — зеленое нейлоновое покрытие, на нем — коричневый письменный стол, обитый, похоже, шпоном орехового дерева. Шесть стульев с прямыми спинками, покрытые зеленым же пластиком. На одном из них сижу я. Еще в комнате — несколько портьер цвета бутылочного стекла и пишущая машинка на металлической подставке.
