V
До этой минуты я сделал всего четыре ошибки. Первая заключалась в том, что я вообще влез во всю эту историю, даже делая это для Кэт. Вторая — что не бросил все это, когда наткнулся на труп Пилера Мурдо. Третья — что позволил Маддеру понять, что я знаю, чего он хочет. Четвертая — самая страшная ошибка — то, что я выпил это виски.
Уже делая глоток, я почувствовал странный привкус. Потом внезапно меня осенило — так отчетливо, как будто я это видел, — что он заменил свой стакан на другой, стоявший за шкафом и наполненный чем-то безвредным.
С секунду я сидел неподвижно, держа в руках стакан и собираясь с силами. Лицо Маддера, казалось, стало увеличиваться, приобретая форму полной луны, подернутой туманом. Сидя, он наблюдал за мной, под усиками появилась и исчезла усмешка.
Я достал из заднего кармана брюк сложенный носовой платок. Скрытая в нем небольшая гирька была почти незаметна. Маддер быстро сунул руку под пиджак, однако застыл без движения.
Встав со стула, я бессильно качнулся вперед и ударил его прямо по макушке.
Открыв рот, он начал подниматься. Я ударил его в челюсть. Колени Маддера подогнулись, рука бессильно высунулась из-под пиджака и перевернула стоящий на столе стакан. Я поставил его на место и прислушался, борясь со все усиливающимся сонным отупением. Подойдя к двери в соседнюю комнату, я попробовал ее открыть. Она была заперта. Уже с трудом держась на ногах, я подтащил к входным дверям один из стульев и спинкой заложил ручку двери. Секунду постоял у дверей, стиснув зубы, тяжело дыша и проклиная себя. Затем вытащил наручники и направился к Маддеру.
Из-за висящей в шкафу одежды вышла очень красивая темноволосая сероглазая девица с направленным в мою сторону револьвером тридцать второго калибра.
На ней был элегантный голубой костюм. Из-под надвинутой на глаза шляпки с круглыми полями спадали блестящие черные волосы. Взгляд темно-серых глаз был одновременно холоден и спокоен. Молодое, свежее лицо было безжалостно.
— Порядок, Марло. Ляг и выспись. Ты все равно проиграл.
Я неуверенно шагнул к ней, взмахнув платком с гирькой. Она покачала головой. При этом движении лицо ее внезапно увеличилось, его контуры размазывались и колебались. Дуло револьвера становилось то широким, как вход в туннель, то узким, словно кончик зубочистки.
— Не будь дураком, Марло. Отдохнешь несколько часов, да и у нас будет немного времени. Не заставляй меня стрелять. Я готова это сделать.
— Черт побери, — промямлил я. — Совершенно в этом не сомневаюсь.
— И правильно делаешь, котик. Я — дама, любящая делать по-своему. Ну ладно. Садись.
Пол приподнялся и с силой ударил меня. Я сидел на нем, как на плоту, плывущем по бурному морю. Попробовал приподняться на руках, но ощущения, что я дотронулся до паркета, не было. Ладони одеревенели, тело было как бы парализовано.
Я попробовал смерить ее взглядом.
— Ха-ха! Убийца в юбке, — захохотал я.
Ее смех был холоден, голос почти не доходил до меня. В голове у меня били боевые барабаны, тамтамы из далеких джунглей. Я видел движущиеся волны света и тени и слышал шелест — так шелестят верхушки деревьев, качающихся от ветра. Я не хотел ложиться. И лег.
Откуда-то издалека до меня донесся девичий голос:
— Пополам, а? Ему не нравится мой образ действий! Что за мягкость чувств! Надо будет им заняться.
Погружаясь в глубину, я неясно почувствовал какой-то приглушенный толчок — может, грохот выстрела? Я надеялся, что она застрелила Маддера, но ошибся. Просто помогла мне заснуть при помощи моей собственной гирьки.
Когда я пришел в себя, было уже темно. Над моей головой раздался какой-то громкий треск. В открытом окне рядом со столом появился сноп желтого света, падающий на боковую стену дома. Звук повторился, и свет исчез. Неоновая реклама на крыше.
С полу я поднимался, двигаясь, как человек, выбирающийся из густой грязи. Кое-как добрался до умывальника, облил лицо холодной водой, дотронулся до макушки и скривился от боли. Затем дотащился до двери и нажал выключатель.
Вокруг стола валялись разбросанные бумаги, сломанные карандаши, конверты, пустая коричневая бутылка из-под виски, окурки сигарет и пепел. Мусор, оставленный кем-то, кто постепенно опустошал ящики. Мне подумалось, что обыскивать их нет смысла. Выйдя из конторы, я воспользовался расхлябанным лифтом, потом в уличном баре выпил рюмку коньяка, отыскал свой автомобиль и поехал домой.
Я переоделся, уложил сумку, выпил немного виски и поднял трубку заливающегося телефона. Было где-то около половины одиннадцатого.
— Значит, ты не уехал, — раздался голос Кэтрин Хорн. — Я надеялась, что еще застану тебя.
— Ты одна? — спросил я все еще хриплым голосом.
— Да, но недавно. Несколько часов в доме было полно полиции. Учитывая, что произошло, они были даже очень милы. Считают, что это какие-то старые счеты.
— А телефон теперь, наверное, прослушивается, — буркнул я. — Куда, собственно говоря, я должен был ехать?
— Ну... ты же знаешь. Мне сказала об этом та, твоя девушка.
— Невысокая брюнетка? Очень хладнокровная? Говорила, что ее зовут Кэрол Донован?
— У нее была твоя визитка. Постой, разве это была не...
— У меня нет никакой девушки, — ответил я мрачно. — Могу спорить, что в разговоре, не подумав, ты упомянула одно название — название города на севере страны. Да?
— Да-а-а... — неуверенно подтвердила Кэт.
Мне удалось попасть на ночной авиарейс.
Путешествие могло быть вполне приятным, если бы у меня все время не болела голова и не терзали мечты о воде со льдом.
Гостиница «Сноквольми» расположена на Кэпитэл-вэй в Олимпии. Перед ее окнами парк, занимающий целый квартал. Я прошел через кафе и добрался до места, где залив Пьюджета глубже всего вдается в сушу и заканчивается чередой опустевших пристаней. Все кругом было занято штабелями старательно уложенных бревен; какие-то старики сонно шатались среди штабелей или покуривали трубочки, сидя на ящиках под вывесками: «Дрова и щепки на растопку. Доставка бесплатно».
За ними была низкая береговая скала, огромные северные сосны вырисовывались на фоне серо-голубого неба.
Два старика, сидящих в каких-нибудь шести шагах друг от друга, казалось, не замечали один другого. Я медленно подошел к одному из них. На нем были вельветовые штаны, что-то, что некогда было красно-черной шерстяной курткой, и старая фетровая шляпа, вся в пятнах, как будто ее носили лет двадцать. В одной руке он держал коротенькую черную трубку, не очень чистыми пальцами другой осторожно старался вырвать длинный вьющийся волос, торчащий из ноздри.
Поставив вертикально один из ящиков, я уселся, набил трубку, закурил и выпустил клуб дыма.
— Кто бы мог подумать, что оно соединяется с Тихим океаном, — сказал я, небрежно указав рукой на море.
Он покосился в мою сторону.
— Тихий залив... спокойный, сонный, как весь ваш городок, — продолжал я. — Мне нравятся такие места.
Старик молча смотрел на меня.
— Могу поспорить, — добавил я, — что человек, живущий тут достаточно давно, знает всех жителей города и его окрестностей.
— На что поспорим? — спросил он.
Я достал из кармана серебряный доллар. Они еще встречались здесь в обращении. Старик взглянул на него, кивнул, потом внезапно вырвал волос из ноздри и посмотрел его на свет.
— И вы бы проиграли, — сказал он мне.
Я положил монету на колено.
— Вы знаете тут кого-нибудь, у кого много золотых рыбок?
Старик внимательно смотрел на монету. Сидящий рядом с нами мужчина был в комбинезоне, на ногах ботинки без шнурков. Он тоже уставился на доллар. Оба одновременно сплюнули.
— Я плоховато слышу, — ответил мой собеседник, медленно поднялся и двинулся в сторону барака, сбитого из старых досок разной длины. Войдя внутрь, он с треском захлопнул за собой дверь.
Второй нехотя бросил на землю топор, плюнул в направлении закрывшейся двери и отошел к дровяным поленницам.
Двери барака приоткрылись, и тот, в шерстяной куртке, высунул голову.
— Вы не найдете здесь ничего, кроме болотных крабов, — промолвил он и снова хлопнул дверью.
Я спрятал доллар в карман и двинулся под гору, решив, что изучение их языка заняло бы у меня слишком много времени.
Кэпитэл-вэй тянулась с севера на юг. Мимо меня прошел темно-зеленый трамвай, направлявшийся к остановке с названием «Тамуотер».
Вдали виднелись здания правительства штата. Двигаясь на север, я миновал две гостиницы, какие-то магазины и добрался до места, откуда отходили две дороги. Правая вела в Такому и Сиэтл, левая — через мост и дальше за город, на полуостров Олимпик.
Сразу же за перекрестком улица становилась старой и грязной. Шагая по растрескавшемуся асфальту, я миновал китайский ресторан, забитый досками кинотеатрик, какой-то ломбард и добрался до висящей над замусоренным тротуаром вывески: «Табачные изделия». Ниже виднелась надпись: «Бильярдная», написанная маленькими буквами, как бы в надежде, что никто ее не заметит.
