VI
Уже после полудня, когда мы втроем уселись завтракать, пожаловали Йоргенсены. Нора подошла к телефону и отошла от него, стараясь не показать виду, что она чем-то приятно взволнована.
— Твоя мать звонила, — сказала она Дороти. — Она внизу. Я сказала, чтобы она поднималась сюда.
Дороти сказала:
— Черт возьми! Зря я ей позвонила.
Я сказал:
— Мы живем все равно что в вестибюле.
Нора сказала:
— Это он не всерьез, — и потрепала Дороти по плечу.
В дверь позвонили, и я пошел открывать.
Прошедшие восемь лет не нанесли внешности Мими никакого вреда, она стала только пышнее и эффектней. По сравнению с дочерью она была крупней и ярче. Мими залилась смехом и протянула руки мне навстречу.
— Веселого Рождества! Ужасно рада вас видеть — столько лет прошло. Это мой муж. Мистер Чарльз — Крис.
Я сказал:
— Счастлив вас видеть, Мими, — и пожал руку Йоргенсену. Это был высокий, худощавый, темноволосый мужчина, лет примерно на пять моложе жены, с великолепной осанкой, одетый со всей тщательностью, холеный, с прилизанными волосами и нафабренными усами.
Он слегка наклонил стан.
— Здравствуйте, мистер Чарльз. — У него был сильный германский акцент и жилистая, мускулистая рука.
Мы вошли в гостиную.
Когда закончился ритуал знакомства, Мими стала рассыпаться перед Норой в извинениях за то, что они нагрянули без приглашения:
— Но мне так хотелось еще раз повидать вашего мужа, а кроме того, это мое чадушко просто не может не опаздывать — остается только взять и буквально уволочь ее… — Она обратила свою улыбку к Дороти: — Лучше одевайся, деточка.
Деточка, с набитым ртом, пробубнила, что не собирается весь день без толку торчать у тетки Алисы, даже если этот день и Рождество.
— Гилберт, уж конечно, не поехал.
Мими поведала нам, что Аста — премиленькая собачка, а потом спросила, имею ли я хоть малейшее представление, где может находиться ее бывший супруг.
— Нет.
Она еще немного поиграла с псиной.
— Исчезнуть в такое время! Это безумие, форменное безумие. И ничего удивительного нет, что в полиции поначалу думали, будто он в этом деле замешан.
— А сейчас что думают? — спросил я.
Она подняла на меня глаза.
— Вы что, газет не видели?
— Нет.
— Человек по фамилии Морелли — гангстер. Это он убил ее. Он ее любовником был.
— Его поймали?
— Нет еще, но, точно, он убил. Мне бы Клайда разыскать. Маколей ни в какую не хочет мне помочь. Говорит, будто не знает, где Клайд, но это же просто смешно. Как-никак он же его доверенное лицо и все такое. Я-то точно знаю, что он поддерживает связь с Клайдом. Как, по-вашему, Маколею можно доверять?
— Он адвокат Винанта, — сказал я. — У вас же никакого резона нет доверять ему.
— Именно так я и думала. — Она слегка подвинулась на диване. — Сядьте. У меня к вам куча вопросов.
— Может, для начала выпьем?
— Что угодно, только не ром с яйцом, — сказала она. — У меня от него желчь разливается.
Когда я вышел из буфетной, Нора с Йоргенсеном проверяли друг на друге свои познания во французском языке, Дороти все еще прикидывалась, будто ест, а Мими опять играла с собакой. Я раздал напитки и уселся рядом с Мими.
Она сказала:
— У вас прелестная жена.
— Мне самому нравится.
— Ник, скажите мне по правде, Клайд действительно ненормальный? То есть, настолько ненормальный, что необходимо что-нибудь предпринять?
— Откуда я знаю.
— Я о детях пекусь, — сказала она. — У меня-то на него никаких прав нет — об этом он позаботился в соглашении, составленном при разводе. Но у детей есть. Мы сейчас абсолютно нищие, и меня беспокоит их будущее. Ведь если он ненормальный, он же вполне может пустить все на ветер и оставить их без гроша. Что же мне, по-вашему, остается делать?
— Подумываете определить его в психушку, да?
— Не-ет, — протянула она, — но поговорить с ним хотелось бы. — Она положила свою ладонь мне на руку. — Найти его могли бы вы.
Я покачал головой.
— Так вы не хотите мне помочь, Ник? Мы ведь были друзьями. — Ее большие голубые глаза смотрели нежно и моляще.
Дороти, сидя за столом, уставилась на нас с подозрением.
— Ради бога, Мими, — сказал я. — В Нью-Йорке же тысячи детективов. Наймите любого. Я этим больше не занимаюсь.
— Я знаю, но… А Дорри вчера сильно напилась?
— Вероятнее всего, напился я. По-моему, она была в норме.
— Вам не кажется, что из нее получилась довольно-таки симпатичная малютка?
— Мне всегда так казалось.
Над этим она на минуточку призадумалась, а потом сказала:
— Ник, она же еще ребенок.
— Это вы к чему? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Дорри, а как насчет хоть чуточку одеться?
Насупившись, Дороти ответила, что нечего ей весь день делать у тетки Алисы.
Йоргенсен повернулся и обратился к жене:
— Миссис Чарльз была столь любезна, что предложила, чтобы мы…
— Да, — сказала Нора. — Почему бы вам не остаться у нас? Придут кой-какие гости. Особого веселья не предвидится, но… — Она закончила фразу, слегка помахав стаканом.
— Я бы с радостью, — задумчиво сказала Мими, — но боюсь, что Алиса…
— А давайте принесем ей по телефону наши извинения, — предложил Йоргенсен.
— Я позвоню, — сказала Дороти.
Мими кивнула:
— Только будь с ней полюбезнее.
Дороти пошла в спальню.
Все как-то сразу заметно повеселели. Встретившись со мной взглядом, Нора задорно подмигнула мне. Поскольку в этот момент на меня смотрела Мими, пришлось выразить по этому поводу полнейшее удовольствие.
Мими спросила меня:
— На самом деле, вы ведь не хотите, чтобы мы остались?
— Отчего же.
— Ах, не лгите. Вы, кажется, очень симпатизировали бедной Джулии?
— «Бедная Джулия» в ваших устах — это нечто. Да, я неплохо к ней относился.
Мими вновь возложила ладонь мне на руку.
— Она разбила нашу с Клайдом жизнь. Тогда, естественно, я ее ненавидела. Но это было так давно. И когда я пошла к ней в пятницу, я на нее никакого зла не держала. И знаете. Ник, я видела, как она умирает. За что? Это было ужасно. И какие бы чувства я к ней раньше ни испытывала, теперь осталась только жалость. И я вполне искренне говорю — бедная Джулия!
— Не пойму я, что у вас на уме, — сказал я. — Что у вас у всех на уме.
— У вас у всех… — повторила она. — А что, Дорри…
Дороти вышла из спальни.
— Я все уладила. — Она поцеловала мать в губы и уселась рядом с ней.
Посмотревшись в зеркало пудреницы, — а вдруг на губах помада смазалась — Мими спросила:
— Она не сильно брюзжала?
— Да нет же, я все уладила. А что надо сделать, чтобы выпить?
Я сказал:
— Подойти вон к тому столику, где лед и бутылки, и налить.
Мими сказала:
— Ты слишком много пьешь.
— Ник пьет больше. — Она направилась к столику.
Мими покачала головой.
— Ох уж эти дети. Так я хотела сказать — вы ведь сильно симпатизировали Джулии Вулф?
Дороти крикнула:
— Ник, вам налить?
— Спасибо, — сказал я, а затем ответил Мими: — Я относился к ней в достаточной степени неплохо.
— Вы чертовски уклончивы, — недовольно произнесла она. — Скажем так: она вам нравилась не меньше, чем я?
— То есть, вы имеете в виду ту пару вечеров, что мы совместно скоротали?
Она расхохоталась самым искренним образом.
— Да, это, конечно, ответ!
Она повернулась к Дороти, которая несла нам стаканы.
— Придется тебе, милочка, обзавестись халатом такого же оттенка. Голубое тебе очень к лицу.
Приняв стакан из рук Дороти, я сказал, что, пожалуй, пойду оденусь.
Когда я вышел из ванной в спальню, там сидели Нора и Дороти. Нора расчесывала волосы, а Дороти сидела на краешке кровати и болтала чулком.
Нора послала мне воздушный поцелуй в зеркало, стоявшее на туалетном столике. Вид у нее был чрезвычайно довольный.
— Нора, вы правда любите Ника? — спросила Дороти.
— Он глупый старый грек, но я к нему как-то привыкла.
— Чарльз — это ведь не греческая фамилия?
Я пояснил:
— Раньше фамилия была Хариламбидис. Когда мой папаша прибыл в Америку, тот гад, который оформлял его бумаги на Эллис-Айленд, заявил, что «Чариламбидис» слишком длинно выходит — писать устанешь, — и сократил фамилию до «Чарльз». Папаше все равно было — могли бы и крестиком обозначить, только бы впустили.
Дороти уставилась на меня.
— Никак не пойму — когда вы серьезно говорите, а когда разыгрываете. — Она принялась надевать чулок, но остановилась. — А мамочка от вас чего добивается?
— Ничего. Выспрашивает, вынюхивает. Хочет знать, что ты вчера делала, что говорила.
— Так я и знала! Что же вы ей сказали?
