Моя шелковая юбчонка взмокла от пота. Ну и дура, кляла я себя. К чему такое упрямство – вырядиться в шелка, когда предстоит тяжелое задание летней ночью... Теперь, правда, я уже не опасалась, что кто-нибудь перехватит меня по дороге. Я осторожно проделала весь обратный путь к офису Питера. По-прежнему безлюдно. Снова задействовала ксерокс. Когда зажглась сигнальная лампочка, сняла копии, сунула их в портфель, а потом положила оригиналы в тот ящик, откуда брала.
Вешая ключи на крючок у секретарского стола, внезапно догадалась, что привело Питера в офис. Он неустанно работал над подготовкой конференции, посвященной вопросам спонтанной эмболии.
К пачке бумаг была пришпилена записка: «Теперь можно приступить к изготовлению слайдов. 35 мм. Извини, что унес материал, дополнение передам по факсу». До конференции оставалось два дня, столько же времени было у бедняги секретарши для возни с кучей слайдов...
Повинуясь внезапному импульсу, я схватила несколько проспектов и засунула их в мой и так уже разбухший портфель. Очень тщательно закрыла на замок все двери и была такова.
Пришло время выпить виски, принять душ и лечь спать. У въезда на автостраду я нашла мотель «Мариотт». Здесь даже в эту пору с охотой пошли навстречу всем моим желаниям. Я прихватила из бара двойную порцию «Блэк лейбл», унесла к себе в номер, к тому времени, как я закончила мокнуть в тесной ванне, на донышке не осталось ни капли.
Практика – все-таки великая вещь при отработке хорошо спланированных акций. Я свалилась в постель и заснула безмятежным сном честной труженицы.
Проснулась я в одиннадцать, свежая и хорошо отдохнувшая. Некоторое время бездумно валялась на широкой постели, не желая нарушать покой блаженного, ленивого бытия. Утверждают, что такое чувство обычно присуще злодею, совершившему удачное преступление. Впрочем, среди тех, кого я защищала, будучи адвокатом, таких везунчиков я никогда не встречала.
Наконец я выпрыгнула из постели. Стены ванной были сплошь в зеркалах, и мне не очень понравился вид моих располневших бедер и живота. Пора, пора расставаться с блинчиками и непомерно толстыми кусками бекона... Я позвонила в бюро обслуживания, заказала фрукты, йогурт и кофе и уж только потом набрала номер клиники Лотти.
– Вик! Уже целых полчаса я думаю, не пора ли позвонить Мюррею Райерсону! С тобой все в порядке?
– Да, да. Все прекрасно. Я разделалась с госпиталем только в четыре утра, а потому сняла номер в мотеле. Приеду после обеда. Ты вечером свободна? Сможем мы просмотреть кое-какие бумаги?
Мы условились встретиться в ресторане «Дортмундер». Затем я прослушала записи моего домашнего автоответчика. Оказалось, что меня разыскивали и Райерсон, и Роулингс. Для начала позвонила Райерсону.
– Ну, добыла что-нибудь? – спросил он вместо нормального приветствия.
– Пока толком не знаю, но Лотти сможет все оценить сегодня вечером. У нас с ней встреча в ресторане «Дортмундер». Хочешь стать участником?
– Постараюсь... Ну-ка, обожди секундочку...
Пока я ждала, принесли завтрак. Я сидела, завернувшись в одеяло, когда вновь послышался голос Мюррея:
– Господи, Вик! Я очень волновался за тебя все это время. Гадал, куда посылать морских пехотинцев.
– Шомбург. А тебе в чем-нибудь подфартило?
– Мне было бы весьма полезно знать, что конкретно ищу. Даже если твой дружок Бургойн – старый добрый приятель Тома Коултера из департамента здравоохранения, я все равно не могу это доказать, нет подтверждения. В офисе Коултера никто якобы не слышал о Бургойне. И жена Тома с ним не знакома. И вообще она не распространялась насчет своего муженька. Кажется, он только тем и занимается, что беспрестанно поддает со своим боссом – Бертом Мак-Майклсом.
– Кто этот Мак-Майклс? – резко спросила я, давясь земляничным желе.
– Я же сказал, босс Коултера. Что произошло с твоей головкой в Шомбурге? И не ешь, когда разговариваешь. Тебя этому в детстве мама учила?
– Да. – Я поспешно запила ягоды глотком кофе. – Я имела в виду, какое положение занимает Мак-Майклс.
Мюррей замолчал, вероятно, сверяясь с записью в блокнотике.
– Он первый заместитель в общем отделе. Подчиняется доктору Стречи, главе департамента экологии и людских ресурсов.
– Как они отхватили эти должности? Их выбирали?
– Нет, назначали. Сам губернатор на основе законно заверенных аттестаций.
– Ясно.
Я с тоской разглядывала остатки фруктов. Смутная идейка забрезжила у меня в голове. Значит, придется опять тащиться в госпиталь ночью. Но как?
– Эй, Варшавски! Тебя там часом удар не хватил?
– Да нет, я понимаю, надо поторапливаться. Послушай, но ведь кто-то же рекомендовал этих людей? Допустим, призывает губернатор к себе медицинскую общественность штата и говорит: ну-ка, признавайтесь, какие, по вашему мнению, десять человек – лучшие в царстве здравоохранения? Я из них выберу одного и назначу властителем в княжестве людских ресурсов! Живо!!
– Спустись на землю, Вик. Ведь это же Иллинойс. Какой-нибудь фрукт заседает в комитете общественного здравоохранения, или как он там называется согласно закону; у этого типа есть приятель, которому нужна работа. И вот... – Мюррей запнулся.
– Ага! – восторжествовала я. Швед с угнетенным мозгом идет вровень с польской недотепой. – Надеюсь увидеть тебя вечером у Дортмундера...
Он молча повесил трубку. Я усмехнулась и набрала номер Шестого полицейского управления. Роулингс незамедлительно взял трубку.
– Где вас черти носили, Варшавски? Вы же обещали мне не покидать Чикаго.
– Извините. Была ночью в пригороде, ехать домой было уже поздно. Думаю, вам неприятна такая картина: один из ваших дружков-патрульных снимает ошметки моего тела с фонаря на шоссе Кеннеди... Что случилось?
– Ничего особенного, я-то считал, вы должны знать, что случилось, миледи Варшавски. А именно: судя по состоянию вашего револьвера, мы пришли к заключению, что вы не использовали его, чтобы «замочить» Фабиано.
– Ах! У меня камень с души свалился. Ночами спать не могла. Что насчет Серджио?
Он фыркнул:
– У него непробиваемое алиби. Конечно, это ничего не значит. Но мы прочесали его гнездышко в Уоштено и нашли столько кокаина, что любой судья скажет: да, он не подарок для общества... Увы, «смит-и-вессон» не обнаружили.
Я слишком хорошо помнила это гнездышко и пожалела, что не участвовала в обыске, о чем и сказала Роулингсу.
– Вот уж не знал, что могу быть вам хоть чем-то полезен. Зайдите к нам и заберите вашу пушку. Если хотите. И на будущее: коли проводите ночь не в Чикаго, ставьте в известность.
– И что же, это навсегда? А вдруг я весной в Англии захочу побывать, вам это тоже интере...
Он бросил трубку, оборвав меня на полуслове. Бывают же такие люди, всегда чем-нибудь недовольны.
Я принюхалась к моей рубашке, вряд ли удастся доехать в ней до дому, не задохнувшись. К счастью, при мотеле был магазинчик, где я приобрела белую рубашку-безрукавку и черные джинсы. Засунув грязные вещи в сумку, рассчиталась с портье. Ночное удовольствие влетело в двести долларов. И поехала в город, благословляя клиента с картонной фабрики.
В Чикаго я первым делом заехала за револьвером. Роулингса не было, но он оставил распоряжение дежурному офицеру. Пришлось подписать кучу бумаг, зато получила расписку.
Дома, сбросив колготки и туфли на каблуках, я переоделась, после чего отправилась в деловую часть города, в свой офис.
Было довольно прохладно, так что я не стала включать кондиционер, но открыла окно, впустив в комнату городские звуки и запахи. Они и грохочущий шум надземки, проходившей несколькими этажами ниже, создавали приятный фон моей работе. Сначала я набрала номер, списанный с календаря Хамфриса. Никакого ответа.
Я вынула бумаги из портфеля и разложила их в стопки: врачебные материалы для Лотти, а финансово-административные для меня. Сортируя бумаги, я весело насвистывала мотивчик из «Белоснежки и семи гномов»...
Сначала я внимательно перечитала контракт Питера. Ого! Базовый ежегодный оклад составлял 150 000 долларов за работу в качестве главного акушера плюс два процента прибыли, получаемой от коммерческой деятельности на этом поприще. Кроме того, участие в общих прибылях клиники в зависимости от личного вклада и соответственно количеству персонала. И наконец – льготы в почтовых расходах и некоторые другие привилегии. Не работа – мечта...
Имелось также письмо некоего Гарта Холлингсхеда, председателя Национальной компании. В заключительном абзаце он подчеркивал: «Рекомендации, полученные нами из Норт-вестерна, свидетельствуют, что в свое время Вы были выпускником № 1. Есть также подобные хвалебные отзывы об искусстве, проявленном Вами в акушерской сфере. Все мы очень хорошо понимаем Ваше стремление и в дальнейшем повышать уровень мастерства! Надеемся, что наши условия в данной области будут достаточно адекватны общенациональному фону...»
