Потом я взялся за телефон.
Я набрал номер телефона Агентства Веттермана и посмотрел на часы. Было двадцать минут шестого. Это меня удивило. За последние два или три часа случилось так много всякого, что я почти не сомневался: лимит событий, отпущенных на сегодня, уже исчерпан, и в оставшиеся до ночи часы вряд ли случится что-либо интересное. Но не прошло и трех минут, как стало ясно, что я заблуждался.
Именно столько времени потребовалось секретарше Реда, чтобы разыскать босса. Когда он взял трубку, я поблагодарил его за быструю и блестяще выполненную работу, а затем продолжал:
– Возможно, для тебя, Ред, информация об этом, как его... (я поглядел в свои записи) Дайксе не представляет интереса, тем более что все это было семнадцать лет назад, но для меня она, я думаю, важна. Я хотел бы побольше узнать о его скважине, особенно когда она начала функционировать. Сколько добывалось в день, сколько шло на продажу. Сделаешь?
– Конечно. Судя по твоему голосу, на этот раз ты не поскупишься. Так что готов хоть год работать, пока не добуду всего, что требуется.
– Постарайся управиться с этим до весны. Кстати, нет ли чего новенького о Трапмэне и Баннерсе?
– О них ничего, но вот о Риддле...
– О Риддле? А что с ним?
– Он мертв. Ты должен бросить свою привычку смотреть телевизор, лучше слушай радио. Это передавали в программе новостей в четыре часа. Его нашли в...
– В скважине? Не говори мне, что он захлебнулся нефтью, такого не может быть.
– Если ты не замолчишь, я сдеру с тебя дополнительную плату. Нет, он упал в колодец, рядом с собственным домом. Но он не упал бы, если бы ему в грудь или в сердце не попала пуля.
Я отстранил трубку и внимательно посмотрел на нее. Почему я это сделал, мне и самому неведомо. Потом снова приложил ее к уху и сказал:
– У полиции есть какая-нибудь версия на этот счет?
– Если и есть, то по радио они об этом не сообщили. Но предполагал, что ты об этом спросишь, поэтому позвонил кое-кому и поинтересовался. Нет, никаких подробностей им пока неизвестно. Может быть, пуля подскажет...
– Какая пуля?
– Которую они извлекли из Риддла. Тридцать второй калибр. Но она слишком сплющена, поэтому ничего нельзя сказать. Да там кругом их много...
Много пуль 32-го калибра. Прекрасно. Даже Джиппи заполучил одну. После того как своей ранил дерево. Что тоже было достаточно скверно. Кто знает, может, и деревьям бывает больно? И хотя Бен Риддл ничего для меня не значил, в моей памяти выплыло: «...инженер, сейчас на пенсии, пятьдесят девять лет, разведен, двое взрослых женатых сыновей...»
Это были все новости, которые Ред мог мне сообщить на данный момент, поэтому я еще раз его поблагодарил и повесил трубку. Затем, поскольку на мне были теперь яркие штаны цвета электрик, я надел жизнерадостного цвета синюю куртку, не столько для тепла, сколько для того, чтобы скрыть спрятанный под ней кольт и все, что к нему полагается, и, как сказал бы Шейх Файзули, отправился восстанавливать справедливость. Устранять причиненную ему обиду и докуку, искать восхитительных молодых дикарок. Или, выражаясь его языком, непревзойденный букет этих сладостных мышек. Полдюжины горячих, страстных пышных булочек, колеблемых ветрами пустынь...
А проще – как можно скорее выполнить обещание, данное Шейху Файзули.
Ибо сейчас я счел своей первоочередной задачей то, в чем до сих пор никак не продвинулся вперед.
Да, я отправился искать гарем Шейха Файзули. Мчась в «кадиллаке» по Голливуд-Фриуэй, в начале своего путешествия, вспомнил, как сказал Шейху: «Иногда, если мне повезет, я прямо способен чудеса творить».
Конечно, это было шутка. Но на сей раз...
На сей раз совершение чудес отняло у меня всего лишь полчаса.
Около шести тридцати вечера, теплого октябрьского вечера, я стоял в переулке, заваленном всякой мерзостью, позади второго из зданий, принадлежащих Арнольду Трапмэну. Это был супермаркет на Истер-стрит, некогда процветавшей, а теперь заброшенной.
По дороге сюда я сделал небольшой крюк и заехал в морг – взглянуть на покойного Бена Риддла, а представится случай – и на его одежду. Потом обшарил один старый гараж в полумиле отсюда, оказавшийся совершенно пустым. Если не считать трех крыс, жутко напугавших меня, когда они с визгом выметнулись из-под ног...
И вот я стоял в замусоренном переулке позади принадлежащего Трапмэну здания, на фасаде которого еще сохранилась вывеска: «Веллингтон». Было так тихо, что, когда по Истер-стрит проехала какая-то машина, я различил, как шелестят по асфальту ее шины.
Веллингтон... Двадцать лет назад это было хорошо известное имя. Братьям Веллингтон принадлежала сеть супермаркетов и в самом Лос-Анджелесе, и в его окрестностях. Но теперь все было в прошлом: братья умерли, умерло их дело, и помещения либо пустовали, либо использовались для других надобностей.
Окружающее ли запустение тому виной, или вид бледного, даже белого тела мертвого Риддла, до сих пор стоящее у меня в глазах, но я был переполнен мыслями о смерти. Однако пора было начинать действовать и думать не о мертвых, а о живых, пора было вплотную браться за поиски гарема. Пора было совершать чудеса. Ибо время их наступило, по крайней мере для меня, – твердил я снова и снова, чтобы поддержать в себе уверенность в успехе. Потому что не бывает чудотворцев, не верящих в успех.
Совершение чудес я начал с осмотра неказистой развалюхи, притулившейся к тыльной стене бывшего супермаркета. Широкая деревянная дверь, засов, ржавый висячий замок... Я взялся за него, повертел, насколько позволяла проушина, и резко потянул на себя. Посыпались куски полуистлевшего дерева, и замок с отвалившейся скобой оказался у меня в руках.
Я скользнул в развалюху. Внутри, сверкая лаком и всеми своими хромированными частями, стоял, являя разительный контраст с царящими снаружи убожеством и разрухой, новенький «линкольн-континенталь». Седан. Или, если угодно, лимузин – из тех, что предназначены для перевозки очень важных шишек. Скажем, из аэропорта Лос-Анджелеса в отель «Касакасбах».
Потом я по кругу обошел супермаркет. Странно – ни выломанных дверей, ни выбитых окон. Я вернулся к развалюхе, вскарабкался на крышу и выдавил стекло в ближайшем окне, до какого смог дотянуться.
Выдавить стекло – дело нехитрое. Тем более что у меня с собой был ролик тонкой клейкой ленты. Но шуму я все-таки наделал предостаточно. Потому что на сей раз мне досталось не заурядное оконное стекло, а толстое, армированное, каждый осколок приходилось буквально голыми руками отдирать от проволоки и складывать у ног.
Когда я влез в супермаркет, там было так же тихо и на первый взгляд пусто, как в том гараже с тремя крысами. И очень темно – даже после Истер-стрит, которая самый ослепительный полдень превращала в предвечерние сумерки.
Спустя минуту глаза мои освоились, и я начат различать уходящие в перспективу торгового зала многоярусные полки, витрины, прилавки – все находилось на своих местах и все было пустым и безжизненным. Полки, которые ломились от пестрых коробок и банок, жестянок с пивом, тюбиков зубной пасты, брусков мыла, пакетов с хлебом, дезодорантов, всевозможнейших консервов и полуфабрикатов – таких ярких, таких нарядных, что хотелось немедленно купить и тут же попробовать...
На этом мои ностальгические воспоминания прервались, потому что в глубине супермаркета, ближе к задней его стене, я заметил пробивавшийся откуда-то неяркий свет. Это все было очень подозрительно: новехонький лимузин в развалюхе, свет в заброшенном здании... Я почувствовал, как напряглись мои мышцы.
Держа палец на спусковом крючке кольта «спешиэл», я двинулся вдоль полок туда, где мерцал свет. С каждым шагом он становился все ярче и ярче, и скоро я смог определить его источник.
Он шел из-за легких двустворчатых дверей в панели, такими панелями обычно выгораживают часть торгового зала, чтобы разместить за ними небольшой склад или офис. Я присел рядом на корточки, ощутив укол боли в раненой лодыжке, и замер, вслушиваясь. Через некоторое время до меня донеслось резкое щелканье и последовавший за ним скрежет. Затаив дыхание, стиснув рукоять кольта, я выждал с полминуты и толкнул дверь.
Так я очутился в комнате. В пустой комнате. И встал во весь рост.
Теперь свет был слева от меня и лился рекой. Река эта с одной стороны была зажата голой стеной, а с другой – каким-то странным деревянным сооружением, занимавшим всю середину комнаты, оно сплошь состояло из квадратных ячеек разной величины. Точно гигантские, неправильной формы соты. По-видимому, здесь хранились образцы всех имеющихся в наличии товаров. В свое время, конечно.
Я повернулся лицом к свету и оказался как бы перед входом в некий туннель: слева – стена, справа – «соты». И в конце этого туннеля, в полном соответствии с утверждениями мистиков, философов и оптимистов, действительно был свет!
