— Но — и только, — глядя в глаза Авдееву отчеканил Петруничев. Никакого там клофелина, который подсыпают, чтобы хозяин потерял сознание, а в это время, скажем похитить у него ценности…
— Да какие у меня ценности? Я даже бутылки во время сдаю, у меня ничего не залеживается. Характер такой — аккуратный.
— Я и говорю, — никаких веществ, которые могли бы тебе, сучий ты потрох выбить память, в крови твоей не было, и в стаканах, из которых вы дома пили, таких следов нет. Ни у тебя, ни у твоих подруг. Значит что
— Значит что?
— Значится, что и ты, Авдеев, и те две твои приблядушки, — врете, как сивые мерины, извини за применение такого термина к женскому полу. Или, говоря по — научному, вы неискренни со следствием. И это вам всем троим грозит, ух ты, какими неприятностями, даже говорить не хочется! Так что колись, Авдеев, и посоветуй, чтоб кололись на очной ставке с тобой те две твои подруги…
— Подруги… Им знаешь кто подруги? — доверительно спросил Авдеев.
— Ну, ну, не забывайся, Авдеев. Давай, поподробнее про тех дам. И не тяни. Устал я с вашим братом, жуликами, разговаривать. Трудный вы контингент. И неприятный. Каждое слово из вас, как клещами вытягиваешь.
— А вот боле, что сказал, не помню ни хрена, гражданин начальник. Хошь действительно клещи неси.
— Хорошая идея, а, лейтенант? — улыбнулся Петруничев Деркачу. — Сам предлагает…
— Да не помню я, граждане начальники, ни хрена. Как в тумане все. Честно. Вспышкой — раз, три бабы, модно одетые, молодые…
— Могли бы их узнать?
— Да, в смысле — нет. Силуэт вижу. А далее — как в дыму. Лица, извиняюсь, расплываются.
— Ладно, на сегодня все. Идите в камеру. Вспоминайте. Если что конкретное вспомните, проситесь на допрос, не ожидая вызова. Это Вам зачтется
Версия 5. "Двойное убийство". "Автора…!"
Петруничеву снилась Армия. Не та армия, которой командуют. А та, в которой ты служишь срочную. И будто идет он в гимнастерке, галифе, сапогах, шапке — ушанке, — на лыжах, лыжи простенькие, деревянные, крепления старомодные, ременные, так что лыжи немного болтаются, но лыжня проложена через лес глубокая — человек пятьдесят до него прошли, не сползают лыжины в стороны. Конечно, в гимнастерке идти было бы прохладно. Но у него снизу свитерок, мамой связанный, греет, да и идет он сноровисто, пар от молодого тела валит.
Хак — хак, хак — хак, — дыхание глубокое, ритмичное, легкие дышат с надрывом, но справляются, ноги приустали, но идут. Где ноги при подъеме ватными становятся, там он руками помогает, палками бамбуковыми отталкивается, и «лесенкой» на пригорок вскарабкивается.
В лесу тихо… Какие — то зимние пичуги. Веселые и красногрудые, на деревьях перекликаются, хвоей пахнет, свежестью, про которую поэт сказал: "снег пахнет антоновкой". А и правда — нагнешься, не останавливая бег, ухватишь горстку снега, к губам сухим прижмешь, — а запах то яблочный.
Заяц лыжню перебежал, и как его вынесло перед ним прямо, — не рассчитал, видно, косой, увидел лыжника, уши к спине прижал, глазами зыркнул, и, перемахнув через лыжню в прыжке, рванул по глубокому снегу в глубину леса.
Он дошел по накатанной лыжне до РЛС, принял смену у другого дембеля Сержанта Свердлова, а молодые салабоны и сами уже службу знают. Можно старому дембельному сержанту чайку попить, о неверной невесте горько поразмышлять.
Чай, почти чифирь, приятно ожег горло. Лепота…
Телефон заверещал, как обрезанный: переполох на станции.
Да не телефон это, будильник.
Мама спит в соседней, маленькой комнатке. Ну и пусть спит, он с детства, когда родители на работе пропадали целыми сутками, привык сам себе завтрак готовить. Встал, сделал на спине растяжечку — лежа на ковре упражнения для позвоночника. Тихонечко, чтоб мама не проснулась.
Душ принял контрастный, растерся.
А тем временем чайник согрелся, — залил две чашки «геркулеса» кипятком. На конфорке подержал, помешивая, пяток минут, вот и каша готова.
Пока пил свежезаваренный зеленый чай, все думал. Пытался читать вчерашнюю газету, а сквозь строчки рожа Авдеева все время проглядывала.
Что делать?
Нечто реальное в его фантастических показаниях про трех бабенок просвечивало.
Гидра трехголовая черная, про которую говорил во время гипнотического сеанса начальник службы секьюрити завода "Кристалл", — тоже об этом. Три черные женские головы… Почему черные? Потому что в черных платках. Кто в черном ходит? Монахини, обычно. При чем тут монахини: Не придет же в голову, что все три убийства, да еще с изнасилованием, совершены тремя беглыми монашенками из соседнего монастыря. Это вам не беглые солдаты. Совсем другая мотивация и линия поведения.
Тупиковая ситуация складывалась в ходе оперативно — розыскных мероприятий по делу об убийстве гражданок Багучевой и Дормидонтовой, в силу ряда схожих обстоятельств объединенных в одно производство.
Итак, есть два убитых тела в Рудном и, не будем пока сбрасывать со счета — тело убитого директора музея в Смоленске. И есть живое тело предполагаемого убийцы. Алиби у него нет, и теоретически он мог смотаться в Смоленск, хитроумно убить старика — директора, ветерана алзмазо гранильного производства, хитроумно похитить два крупных камня, вернуться в родной город, нажраться в компании водки, пойти на про гудку, изнасиловать и убить — Багучеву, снять с ее руки два перстня/или один, после чего пойти к ней домой и достать в тайнике второй перстень/, затем наведаться к Дормидонтовой, изнасиловать ее, убить, а тело отнести на стройку, завернуть в рулон толя, где спали две поблядушки и залечь рядом с ними отсыпаться.
Хороший сценарий для фильма ужасов. Но достаточно посмотреть на рожу этого Авдеева, и станет ясно, что из всего перечисленного он сумел бы с трудом выполнить лишь последнее действие.
Начнем сначала. Есть в городе два тела убитых женщин. Убитые уже ничего нам рассказать не могут. Авдеев может. Порой даже охотно дает показания. Но говорит не то, что нужно следствию. А что нужно уголовному розыску, чтоб найти новых подозреваемых, а следствию, — чтобы выяснить степень их вины?
В показаниях Авдеева, противоречивых, неуверенных, про неких черных таинственных бабенок, есть какое — то рациональное зерно. Есть какие — то детали, которые он не мог бы выдумать. В некоей ирреальности есть реальность. Но какая? Может, он чего — то не договаривает? Почему? Потому, что эти недоговоренности могут бросить тень на него как на подозреваемого в изнасиловании или убийстве? Или потому, что боится? Но кого? Может, попробовать гипноз, как с начальником секьюрити завода «Кристалл»? Тот мужик крутой, ничего не боялся. Но оказалось знал то, что не должен был сказать следствию и что в его мозгу было надежно заблокировано. Но дело об убийстве директора «Кристалла» передано в генеральную прокуратуру, дело об убийстве директора заводского музея выделено в отдельное производство и им занимается ГУВд Смоленска и областная прокуратура. Его же задача выяснить, кто изнасиловал и убил двух молодых женщин в Рудном. Вроде бы, с смоленскими историями сюжет не связан. Ан, кто знает…
Авдеев, Авдеев… Отрицает причастность к убийствам, и судя по всему не врет. Петруничев столько навидался подозреваемых в убийстве, что готов Авдееву в этом поверить. Не врет. Но и не может объяснить, каким образом к нему попали изъятые у него предметы.
Более того, в процессе допроса несколько раз пытался намекнуть Петруничеву, что его, Петруничева, «менты» эти предметы, возможно, ему и подбросили…Ментовская, дескать, провокация…Бред какой — то…
А что если это не "ментовская провокация" а…
…Петруничев устало уставился на задумчивое лицо Деркача.
— А что если это, Сережа, провокация?
— Чего? — недоверчиво хмыкнул Деркач.
— Криминальная провокация, точнее, провокация, инсценировка, организованная криминальными кругами.
— Чего?
— Заладил, — чего да чего, интеллигентный человек, МГУ с отличием закончил. Ты, как наш старшина в армии говорил, "головой думай". Уж больно все для обычных изнасилований, убийств на сексуальной почве или убийств с целью сокрытия ранее совершенного преступления — ограбления или изнасилования, — слишком закручено. Что ни вещдок, — так загадка, что ни свидетель, — так тупик, что ни подозреваемый, — так детектив какой — то.
— Не понял, Сергей что — то ты мудришь сегодня.
— Это, похоже, не я мудрю. Это, возможно, намудрил какой — то мудрый уголовник, пахан, вор в законе…
— У нас? В тихом провинциальном Рудном?
— Да. Если в тихом провинциальном Рудном у тихой девушки — технолога фабрики «Трикотажница», по версии следствия, был в личном пользовании один, а может и два фамильных перстня с крупными брильянтами, — то тихий провинциальный город вполне даже может вызвать интерес одной из столиц Питера или Москвы. Как минимум. А тут еще два брильянта из музея пропадают. Совпадение? И везде — то гидра трехголовая черная, то три монашенки незнакомые. А? Сказка? Общее умопомрачение?
