— Не врублюсь, виноват, товарищ майор.
— Да ладно ты с субординацией, вот когда провинишься — тогда будем "майор — лейтенант", а пока — не врубился, — просто не врубился. У нас в милиции, чай, не только гении служат, ладно, не обижайся. Просто у меня опыта больше. Был у меня такой случай, например, когда я еще на следствии после школы милиции работал.
Деркач подставил кулак под щеку, обратился в слух.
— Было, значится, совершено убийство женщины на почве ревности. Убил, как оказалось муж, а улики подсунул предполагаемому любовнику. Вроде как двух зайцев сразу убивал: и жену неверную наказал, и коварного друга, ее соблазнившего, на большой срок, в лучшем случае, определял. Чувствую, уж очень складно выходит — вот пьяный человек, вот данные медэкспертизы — у него был половой акт с убитой за час до смерти. Вот вещдоки — ее часы, кольца, сережки убитой — у подозреваемого во внутреннем кармане пиджака изъяты при обыске.
— И как же Вы доказали вину мужа? Он сознался?
— Поначалу — ни в какую. Но припер я его.
— Как? Интересно! Расскажи, Сергей Михалыч.
— Вспомнил я лекции, которые у нас в Школе милиции читал полковник по фамилии Бобренев Владимир Александрович его звали. Он сейчас в Москве на Житной служит. А все полковник. Хотя умнейший человек. Так вот, он разбирал наиболее типичные варианты создание у допрашиваемого преувеличенного представления об осведомленности следствия. Сущность этого тактического приема состоит в том, что следователь создает определенные психологические предпосылки, когда используемая им при допросе осведомленность по какому то отдельному обстоятельству субъективно распространяется допрашиваемым на другие обстоятельства дела, что приводит его к отказу от ложной позиции.
— Вы считаете, что Авдеев что — то скрывает?
— Уверен. Не понял только, — из страха быть уличенным в двойном убийстве, или имеет другую причину.
— Какую?
— А корысть, например.
— Так Вы думаете, что не он убил этих женщин?
— Не знаю, не знаю. Знаю, что не он убил директора музея, думаю, что у него не хватило бы характера убить, изнасиловать, ограбить, тут нужен либо злой мужской кураж, либо патология.
— А он…
— А он — слабак по определению. Что, конечно, лучше, чем если бы он был маньяк. Но тоже непростая жизнь. А может и он… Но есть сомнения, а сомнения, как ты знаешь, трактуются юристами, в пользу подозреваемого.
— И что будем делать?
— Применять шестой вариант…
— Расшифруй, Михалыч…
— В Институте повышения квалификации сотрудников уголовного розыска, после которого я вернулся в Рудный зам. нач. по опер. работе, нам рассказывали о шести вариантах создания у подозреваемого преувеличенного представления об осведомленности следствия. По шестому варианту такое представление создается путем формирования у допрашиваемого убежденности в наличии у следствия важных улик. Сущность метода заключается в показе подозреваемому в совершении преступления предметов, которые имеют отношение к расследованию. Но при этом дознаватель, следователь, оперативный работник, задающий вопросы подозреваемому сразу после задержания, — должны быть убеждены в преступной осведомленности допрашиваемого. Понял? Не обязательно он преступник. Но точно — знает что — то, чего не знаем мы. И ты в этом убежден.
— А Вы убеждены?
— Да. Он точно что — то знает, но юлит, скрывает, уводит следствие в сторону. При этом уверен, что доказать его вину не удастся. А почему он собственно, уверен, если улики простив него? А потому, что знает или очень обоснованно подозревает истинного убийцу или убийц.
— Так, что, товарищ майор, будем вызывать Авдеева на допрос?
— Будем…
Авдеев на этот раз выглядел спокойно, уверенно. Видно, тщательно продумал линию защиты. Отвечал на вопросы неторопливо, аргументируя свои ответы и придерживаясь избранной накануне тактики.
Совершение какого — либо преступления, кроме кражи водки, в чем он наконец, признался, отрицал, по предъявленным ему предметам требовал доказать, что они не были подсунуты ему милицией. На любой нажим Петруничева угрожал, что даже если даст признательные показания, на суде заявит, что майор применял к нему недозволенные методы. Тот, словом, еще подарок. Если же чего не мог объяснить, оправдывался сильным опьянением в ту ночь. По его словам, он пил "по черному" еще за неделю до описываемых событий.
Начал допрос Деркач. Петруничев сидел в кресле в углу кабинета и вроде бы просматривал какие — то бумаги.
Когда ввели Авдеева и он вальяжно уселся на стул в центре комнаты перед столом, за которым сидел Деркач, Петруничев подошел к Деркачу, наклонился к уху и прошептал:
— Я того мужика знаешь, чем припер? — Я сказал ему, что на часах и колечках убитой остались его пальчики. Он говорит, мне, — ничего странного, жена ведь…Я ему: а они, экспертиза доказала, были поверх ее и пальчиков любовника, так что выходит, муж их последним касался. Ты его по пальчикам попробуй прижми.
Авдеев насторожился, видя, что «начальники» шепчутся, стал ожидать каверзы от «ментов». Деркач сделал умный вид, словно майор ему про что — то важное напомнил. Хотя это действительно было важным.
Дело в том, что перстни, изъятые у Авдеева, действительно были опознаны подругами и теткой Дормидонтовой. Но, как говорят юристы, опознаны по родовым признакам, — это были золотые изделия, как показала экспертиза, с гранатом и янтарем, но типовые, фабричные, производства 80 — х гг., такие перстеньки могли быть у любой другой женщины, могли быть куплены чисто теоретически — и самим Авдеевым в 90 — е годы и, скажем, приготовлены для подарка собутыльницам в тот вечер. Не слабый вариант для защиты подозреваемого…
И все же, все же, все же…
Петруничев посмотрел прямо в глаза Авдеева.
— Авдеев, Вы не отрицаете, что у Вас были изъяты перстни?
— Теперь уже не отрицаю. Если правда, я никогда не отрицаю.
— Их Вам не милиция случайно подбросила?
— Нет.
— Вас сейчас снимают на видеокамеру, Ваши показания будут записаны.
— Для чего?
— Для суда.
— А кого будут судить?
— Зависит от Вас.
— Понял, понял, понял.
Значит Вы более не утверждаете, что я, майор Петруничев, выбиваю из Вас показания силой? Вы добровольно даете показания?
— Абсолютно, то есть абсолютно. Пусть снимают в кино. Я — добровольно.
— Очень хорошо. Значит, от найденных у Вас вещей не отказываетесь?
— Не отказываюсь.
— Как Вы показали ранее, включился в допрос Деркач, Вы их приобрели для подарка любовнице в областном центре три года назад с рук на базаре. И в вечер задержания имели при себе, так как намеревались подарить их Вашей подруге Вере?
— Все истинная правда, гражданин начальник. Приятно иметь дело с грамотным юриспрудентом, я извиняюсь, конечно, за это слово.
— А как Вы объясняете тот факт, что на перстнях, кроме Ваших отпечатков пальцев, есть еще одни — женские?
— Так, я давал Верке подержать, когда склонял ее к совершению полового акта… По ее инициативе.
— Верке?
— Верке, кому же еще?
— А это Вам известно, кому еще.
— Никому? — спросил Петрунечев.
— Никому.
Пауза. Задергался Авдеев перед тихо снимающей камерой, отвернул в сторону голову, сглотнул слюну.
— Вроде, никому… Не припомню…
— Дормидонтовой не давали? Опять пауза. Что отвечать? Давал, или не давал? Какую каверзу менты готовят? Утверждают, что найденные у него цацки ранее принадлежали убитой Дормидонтовой? Может, и принадлежали, ему откуда знать. Ему тут побыстрее выкрутиться нужно. Нет у них на него ничего, нет…
— А зачем мне цацки эти Дормидонтовой давать? Она мне "не давала", и я ей — не давал…
— В таком случае, как Вы объясните, что кроме Ваших «пальников» там оказались…не Веркины, как можно судить по «чистосердечному» признанию, а Дормидонтовой четкие пальчики, причем на одном перстне, с левой руки, отпечатки правой, а на персте с правой руки отпечатки левой руки убитой. Так бывает, когда сама с пальцев перстенечки снимаешь, сама надеваешь…Так бывает?
— Не могу знать. Про бабские тонкости не обучен. Я такую науку вашу юридическую, опять же, не превзошел. Я, конечно, человек начитанный, но… Чего не знаю, того не знаю…
Задергался Авдеев, задергался… Ждет каверз. Напрягся весь.
Конечно, если бы следствие располагало заключением экспертов, которые снова и снова проверяли все собранные сведения на вещдоках, Петруничев и Деркач имели бы возможность предъявить их подозреваемому и с их помощью изобличить его. Но, как известно, от момента обнаружения следов и вещественных доказательств до получения заключений экспертов криминалистов проходит длительное время. А с момента обнаружения первого тела — убитой Багучевой — всего прошло дней пять. Много сделано. Но нельзя же ждать от оперов и криминалистов невозможного. Петруничеву было важно получить доказательство в правильности выбранного им пути, верности отобранной из пяти именно этой версии — и важно сделать это именно на данном, начальном пути расследования, тогда есть шанс выйти на след исполнителей двух убийств, опять же, если его версия имеет перспективу…А взяв след, опера получают шанс выйти и на заказчиков…А что, если не Авдеев убил двух женщин? Что, если по каким — то причинам он все же заинтересован в том, чтобы сбить оперов со следа. И тоже — именно на этом, начальном пути? Пустить их по ложному следу? Зачем? В чем его интерес? Кто автор этой причудливо выстроенной жизненной драматургической композиции? Так и хочется, как в театре, крикнуть:
