— А это была, между прочим, твоя идея, — сказала Анна. В ее голосе было ноль целых ноль десятых эмоций.
— Моя? Что ты имеешь в виду? Я предлагал тебе убить Боба?
— Не напрямую. Во время нашего первого серьезного разговора, когда я объясняла тебе сущность нашей с Бобом и Марком миссии, ты помянул рассказ этого... как его?
— О'Генри? — вспомнил я, еще не понимая какая связь между американским писателем, Анной и премией за возвращение денег фирме «Европа-Инвест».
— Вот-вот. Я читала этот рассказ в молодости, только названия не помню. Там три бандита ограбили поезд. Потом одного из них застрелили, и доля двух остальных увеличилась на пятьдесят процентов... Понимаешь, о чем я подумала? Когда умирает один из трех, двое других получают больше. А потом Марк оказался предателем. Так совпало. Но мне это очень понравилось. А дальше в том рассказе — у другого бандита лошадь сломала ногу, и он попросил третьего подвезти его на своей лошади. Но третий был умный парень, он сообразил, что лучше все заграбастать самому. Он прикончил своего подельника и ускакал, забрав все с собой. И он стал крутым бизнесменом. И обеспечил себе достойную старость. Обо всем об этом мне напомнил ты, Костя.
— Вот оно что. — Я покачал головой. — Ты просто мастерица по воплощению в жизнь литературных конфликтов... Значит, решила стать крутой бизнесменкой?
— Нет, куда мне... Я о другом забочусь. Я же не могу всю жизнь заниматься этой... — Она на миг замолчала. — Этой живодерней. Мне ведь уже тридцать три, Костя... И это возраст... Когда напрягаться все труднее и труднее. Мне пора уходить, но уходить надо при деньгах. У меня же не только вставные зубы, у меня и с почками проблемы, и других болезней мешок. Надо бы уже и на пенсию выйти. Купить место в каком-нибудь швейцарском пансионе и доживать там, что осталось.
— То есть ты заработала спокойную старость?
— Я стараюсь ее заработать. Еще год-другой придется попахать. Вот так, Костя.
— Рано ты собралась на пенсию.
— Устаю очень. — Она горько усмехнулась. — Я же не чета тебе, не могу взять и уйти, как ты три дня назад. Мне нужно все доводить до конца.
— И как ты довела до конца дело с Гиви?
— Он отказался от всех претензий к тебе.
— Не может быть, — сказал я, хотя уже ничто, сказанное этой женщиной, меня бы не удивило.
— Может. Я сделала ему очень выгодное предложение. И он не смог от него отказаться. Гиви — мужик с пониманием. Он быстро понял, где есть выгода, а где ее нет.
— И где же выгода?
— Выгода в том, чтобы больше не конфликтовать со мной и всей нашей фирмой. Гиви это и так уже стоило десятка людей.
— Так вы теперь друзья?
— Не мы лично. Гиви — друг нашей фирмы. Он понял, что до этого дружил не с теми людьми. Он дружил с людьми, которые слабее нас.
— И он назвал тебе имя?
— Конечно. И подробно объяснил, как лучше подобраться к этому человеку.
— И в той сумке, что ты швырнула в прихожей...
— Это деньги. И те, что у нас украли, и еще немного сверху... То, что называется компенсацией за моральный ущерб. — Она опять усмехнулась. — Мы решаем наши проблемы не через суд, но компенсацию тоже можем потребовать... Пришлось хорошенько потрудиться, Костя. У этого типа было двое охранников. Большие накачанные болваны с плохой реакцией. Я увезла их хозяина в лесок, и он не стал долго ломаться и отнекиваться...
— Он оценил тебя по достоинству.
— Вот именно. Правда, чтобы заставить его отдать деньги, пришлось применить настойчивые методы увещевания. Хочешь знать, как я это сделала?
— Нет, спасибо, — отказался я.
— А почему? Слушай. — Она обхватила меня руками за шею и вжала свои губы мне в ухо. Я толкнул растопыренной ладонью в мягкую грудь, но хватка была мертвой. — Я стала отрезать ему пальцы, один за другим, — шептала она. — Сначала он думал, что я шучу, но потом спохватился... На третьем пальце он рассказал, где деньги. А на четвертом назвал всех остальных людей, которые противятся деятельности «Европы-Инвест» в вашем городе... Людей в мэрии, в администрации губернатора, в комиссии по приватизации. — От этих слов, произносимых горячим торопливым шепотом, у меня начала кружиться голова. Но Анна продолжала говорить, и ее слова вплывали в мое сознание как ядовитый газ, отравляя во мне все...
— ...и тогда я заставила его поочередно звонить всем этим людям. И он звонил, и рассказывал, что с ним случилось, и как ему больно, и как он жалеет, что начал всю эту историю... Всю ночь мы ездили по лесу в его машине, и он звонил. А когда он всем позвонил, то хотел попрощаться с семьей, но я не разрешила, потому что сама устала к этому моменту... Я могла не выдержать, я могла его пожалеть. Черт, у меня весь свитер в его крови... Ты слушаешь? Костя, ты слушаешь?
Я слушал.
— Теперь ты убьешь тех остальных, с которыми был связан этот... которого ты убила?
— Я проконсультируюсь с начальством в Москве, — сказала Анна. — Но вообще-то я с большим удовольствием убралась бы отсюда. Я уже говорила тебе, что стала быстро уставать. Это возрастное.
— А раньше ты могла резать пальцы сутки напролет?
Ей не понравился мой тон. Она легла на бок, лицом ко мне, и с интересом посмотрела в мои глаза.
— Знаешь что, Костя... Ты должен быть мне благодарен. Я ведь могла тебя убить.
— Потому что была со мной слишком искренней?
— И поэтому тоже.
— Спасибо, что не сделала этого. И спасибо, что была иногда искренней.
— Молодец, что оценил... Но не думай, что я спала с тобой только ради бизнеса. Мне было приятно.
— И тебе спасибо, что оценила мои усилия. — Я поднял с ковра «люгер». — Но хорошего должно быть немного. Мне кажется, что самое время прервать наше знакомство. Иначе у одного из нас появится непреодолимое желание убить другого.
— Пожалуй, ты прав. — Анна как будто и не замечала пистолетного ствола, направленного ей в грудь. — Я получила все, что хотела. Ты тоже получил все, что я могла для тебя сделать. Пора сказать друг другу «пока».
— Пока, — немедленно сказал я.
Она вылезла из постели и стала неторопливо одеваться. Возможно, в нарочито замедленном обряде облачения, напоминавшем стриптиз, прокрученный в обратную сторону, был скрытый смысл. Возможно, она надеялась, что я не выдержу созерцания ее тела и попрошу вернуться под одеяло. Возможно.
Но это было слишком опасно: надеяться, что Анна и впредь будет пренебрегать профессиональным кодексом ради случайного партнера, кем я для нее, собственно, и являлся. Шерсть пантеры гладка и приятна на ощупь, но удар ее лапы способен размозжить череп. Уж лучше позволить ей жить в ее джунглях. А мне — в своих.
Она ушла, и я не пригласил ее подождать до утра, хотя это было и не по-джентльменски.
Что ж, невоспитанные люди живут дольше. По крайней мере, теперь я знал, что доживу до утра.
Я выгнал себя из постели где-то после полудня. Уверенность в том, что Анна уже не вернется, была столь сильной, что я засунул «люгер» в коробку из-под ботинок и убрал в одежный шкаф.
В прихожей только засохшая грязь на полу напоминала о том, что ночью меня посетила гостья. Я пошел в ванную комнату за тряпкой, чтобы убрать это безобразие, и замер на пороге: Анна оставила мне подарок.
На бледно-голубом кафеле лежал ее черный свитер. Как она и предупреждала, свитер был испачкан кровью. На полу остался темный след, а один из рукавов ссохся и на ощупь напоминал гнилой фрукт, мягкий, податливый, издающий приторно-тошнотворный запах. Я взял свитер и хотел отнести его в мусоропровод. Тут выяснилось, что на полу под свитером лежат деньги. Не знаю, высыпались ли они случайно у Анны, или это был прощальный широкий жест... Скорее всего, второе. Потому что ничего случайного с Анной не происходило.
Некоторые купюры были запачканы кровью. А на самом-то деле все они были в крови. Я бы мог сгрести их в кучу и сжечь. Это был бы красивый жест. Но такие жесты могут позволить себе лишь эстеты, у которых в тайнике за батареей припрятан еще миллион долларов. У меня не было миллиона. У меня даже не было тайника.
Поэтому я оставил деньги себе. Смыл с них кровь, подсушил, сложил в пачку и перетянул красной резинкой.
А ее свитер я сжег. Вышел вечером на пустырь, отыскал догорающий костер из опавших листьев и бросил туда черный, плохо пахнущий комок. Он не хотел гореть, и мне пришлось полить его водкой из специально принесенной бутылки. Половину я вылил в костер, благодарно воспринявший мое подношение и сразу же весело взметнувшийся высоко-высоко. Вторую половину я здесь же выпил. И мне стало тепло, костер жарко дышал на меня, бросал искры, окуривал дымом... Когда я отвернулся от огня, сразу же стало холодно.
И пока я шел домой, становилось все холоднее. За долговязыми силуэтами двенадцатиэтажек садилось солнце, и закат был кроваво-красным.
Утром мне позвонили из охранного агентства «Статус». Для меня теперь это было именно охранное агентство «Статус», а не как раньше — контора Макса.
