Ольга стояла не двигаясь. По-моему, за все это время она ни разу не шевельнулась. Челюсть у нее бессильно отвисла, руками она стиснула груди, и было хорошо видно, что ногти у нее в точности такого же цвета, как и соски.
Я перевел взгляд на Баллу. Он медленно поворачивался к ней. Фартук его был весь залит свежей кровью, рука крепко сжимала топор.
Не колеблясь ни секунды, я быстро прицелился и нажал на спуск. «Смит-и-вессон» подпрыгнул у меня в руке.
Первый выстрел был сделан наспех, и я промахнулся. Пуля попала ей в правое плечо. Я упер локоть в ребра и выстрелил во второй раз, потом в третий. Обе пули попали прямо в грудь, точно посередине между подкрашенными сосками. Глаза ее погасли еще раньше, чем тело коснулось пола.
— Мэтт!
Я стоял, глядя на нее сверху вниз, а Мик снова и снова окликал меня. Потом я почувствовал, что он положил руку мне на плечо. В комнате пахло смертью — в воздухе смешались запахи выстрелов, крови и испражнений. Я испытывал безмерную усталость, и в горле у меня стоял комок, словно что-то застряло там и просилось наружу.
— Пошли. Надо выбираться отсюда.
Стряхнув охватившее меня оцепенение, я очнулся. Пока Мик очищал сейф, швыряя пачки денег в пару брезентовых мешков, я стер все отпечатки пальцев. Потом вынул кассету из видеомагнитофона, спрятал ее в карман плаща и перебросил плащ через руку. «Смит-и-вессон» я снова сунул за пояс, а «зауэр» Мика положил в карман. Захватив кейс, я вслед за Миком прошел по коридору и поднялся по лестнице.
Том сидел у самой двери, прислонясь к стене. В лице у него не было ни кровинки, но оно всегда отличалось бледностью. Мик положил мешки с деньгами на пол, взял Тома на руки и отнес к машине. Энди распахнул дверцу, и Мик уложил Тома на заднее сиденье.
Потом Мик пошел за деньгами, а Энди открыл багажник. Я швырнул туда все, что принес с собой, а вернувшийся Мик положил мешки и захлопнул крышку. Я пошел обратно в спортзал и еще раз осмотрел комнату, где мы их убили. Как будто ничего не упустил. На верхней площадке лестницы я увидел двоих охранников — оба тоже были мертвы. Я обтер то место, где сидел Том, на случай, если он оставил там свои отпечатки, и выковырял почти всю жвачку из замка, чтобы он мог закрываться. Замок и те части двери, до которых мы могли дотронуться, я тоже обтер.
Из машины мне махали рукой, чтобы я поторопился. Я огляделся. Вокруг по-прежнему было пустынно. Я бегом пересек тротуар. Передняя дверца «форда» была открыта, правое сиденье свободно. Мик сидел сзади с Томом, что-то тихо ему говоря и прижимая к его раненому плечу скомканную тряпку. Кровотечение у него, кажется, прекратилось, но я не знал, сколько крови он успел потерять.
Я сел и захлопнул дверцу. Мотор уже работал, и Энди мягко тронулся с места. Мик сказал:
— Ты знаешь, куда ехать, Энди.
— Знаю, Мик.
— Видит Бог, нам ни к чему, чтобы нас остановили, так что смотри не превышай скорость, но жми, как только можешь.
У Мика была ферма в округе Ольстер, поблизости от Элленвилла. За домом ухаживала одна супружеская пара из округа Уэстмис, некие мистер и миссис О'Мара, и ферма была записана на их имя. Туда мы и отправились и приехали на место где-то между тремя и половиной четвертого. Энди хотя и ехал с включенным антирадаром, но почти не превышал скорость.
Мы внесли Тома в дом и уложили его на кушетку на закрытой веранде. Мик с Энди съездили за знакомым врачом и подняли его на ноги. Это был маленький человечек с сердитым лицом и коричневыми старческими пятнами на тыльной стороне рук. Он провозился с Томом почти час, а выйдя от него, долго мыл руки над кухонным рукомойником.
— Обойдется, — объявил он. — Крутой парень, а? «Я уже был ранен», — говорит он. «Так пора бы уже научиться увертываться», — говорю я. Правда, заставить его улыбнуться мне так и не удалось, но, судя по его лицу, он вряд ли много улыбается. В общем, он поправится и сможет снова подставлять себя под пули. Если вы в хороших отношениях с Создателем, можете поблагодарить его за то, что он создал пенициллин. Раньше такая рана нагноилась бы и прикончила человека через неделю, самое большее дней через десять. Теперь такого не случается. Правда, странно, что мы все еще живем не вечно?
Пока врач был у Тома, мы все сидели на кухне за столом. Мик открыл бутылку виски, и к тому времени, когда Энди повез врача домой, в ней мало что осталось. Энди понемногу тянул из банки пиво, а когда допил, достал еще одну. А я обнаружил в дальнем углу холодильника бутылку имбирного и пил его. Мы сидели там и почти не разговаривали.
Отвезя врача и вернувшись за нами, Энди остановился около дома и погудел. Мик сел впереди, а я сзади. Том остался на ферме: доктор велел ему провести несколько дней в постели и собирался зайти еще раз после выходных или раньше, если у него поднимется температура. Ухаживать за ним должна была миссис О'Мара. Насколько я понял, ей это было не впервой.
Энди выехал на автостраду и вернулся тем же путем. В конце концов мы остановились перед входом в бар «Гроган». Была половина седьмого утра, но ни малейшего желания спать я не чувствовал. Мы внесли внутрь мешки с деньгами, и Мик запер их в сейф. Пистолеты, из которых мы стреляли, мы отдали Энди — он должен был выбросить их в реку по пути домой.
— Я с тобой расплачусь через день-два, — сказал ему Мик. — Когда все пересчитаю и поделю на доли. Получится не так уж мало за одну ночь работы.
— Я не беспокоюсь, — ответил Энди.
— Поезжай домой, — сказал Мик. — Передай привет своей матушке, она прекрасная женщина. А ты замечательный водитель, Энди. Лучше тебя никого нет.
Мы снова уселись за тот же столик. Дверь была заперта, и комнату освещал только предутренний свет из окна. Перед Миком стояла бутылка и стопка, но пил он немного. Я налил себе кока-колы и разыскал ломтик лимона, чтобы хоть немного перебить сладость. Получилось почти то, что надо, и, убедившись в этом, больше я к этой дряни не притронулся.
Целый час мы не проронили ни слова. Когда в половине восьмого Мик поднялся, я тоже встал и пошел с ним. Мне не нужно было спрашивать, куда мы идем, а ему не нужно было заходить в кабинет, чтобы надеть фартук, фартук так и оставался на нем.
Мы сели в его «кадиллак» и молча поехали по Девятой авеню. Поставив машину перед гаражом Туми, мы поднялись по ступенькам и вошли в церковь Святого Бернарда. Оставалось еще несколько минут до начала, когда мы уселись в заднем ряду маленькой комнаты, где служили мессу мясников.
В этот день служил молодой священник с гладким розовым лицом — у него был такой вид, словно ему еще ни разу не приходилось бриться. Говорил он с сильным западно-ирландским акцентом и, вероятно, только недавно переехал сюда. Однако перед маленькой кучкой монахинь и мясников он держался довольно уверенно.
Подробностей службы я не помню — как будто был там и в то же время не был. Когда другие вставали, я вставал, когда они садились — садился, когда преклоняли колени — преклонял колени сам и делал все нужные движения. Но все это время я ощущал запах крови и пороха, перед глазами у меня стоял топор, который опускался, описывая зловещую дугу в воздухе, я видел, как брызнула кровь, и чувствовал, как у меня в руке подпрыгивает от выстрелов револьвер.
А потом случилось что-то странное.
Когда все выстроились в очередь за причастием, мы с Миком остались сидеть на месте. Но когда очередь начала двигаться и каждый один за другим произносил «Аминь» и получал облатку, что-то подняло меня на ноги и заставило встать в конец очереди. По ладоням у меня бегали мурашки, сердце билось как будто под самым горлом.
Очередь двигалась медленно. «Примите тело Христово», — снова и снова повторял священник.
«Аминь», — снова и снова отзывался каждый. Очередь двигалась, и вот я оказался перед священником, а Баллу — за мной.
— Примите тело Христово, — сказал священник.
— Аминь, — сказал я и положил облатку на язык.
На улице ярко светило солнце, воздух был свеж и прохладен. Я спустился до половины лестницы, когда Мик догнал меня и схватил за руку. На лице его была свирепая улыбка.
— Ну, теперь нам уж точно гореть в аду, — сказал он. — Это же надо — принять Причастие Господне, когда у тебя руки в крови! Если и есть способ вернее попасть в преисподнюю, то я такого не знаю. Я не исповедовался в грехах лет тридцать, фартук у меня весь мокрый от крови этого подонка, а я лезу в алтарь, словно чист перед Господом. — Он озадаченно вздохнул. — А ты? Ну хорошо, ты не католик, а вообще-то хоть крещеный?
— Не думаю.
— Господи милостивый, и этот поганый язычник лезет к алтарю, а я за ним, как барашек за Мэри! Что это тебе в голову взбрело?
— Не знаю.
— Прошлой ночью я сказал, что с тобой не соскучишься. Господи Боже, да я и половины тогда не знал. Пошли.
— Куда?
— Я хочу выпить. И вместе с тобой.
