Девушка воскликнула:
— Вы думаете, что это кто–то… Но это невозможно! Нет, нет и нет!
— Почему вы так считаете? — резко спросил Хедли. — Вам известно, кто стрелял в вашего отца?
Она вскочила на ноги:
— Нет, конечно же нет!
— Вы подозреваете кого–нибудь?
— Нет. Кроме… — она задумалась. — Вы, конечно, еще не познакомились со всеми живущими в доме, например с Энни или мистером Дрэйменом. Подумайте об этом. Но ваши предположения несостоятельны. Во–первых, у моего отца было мало друзей и только двое из них подходят под ваши описания, но ни один из них не может быть человеком, которого мы ищем. Они не могут быть им хотя бы по своим физическим данным. Один — это Энтони Петтис, он ростом не выше меня. Другой — Джером Барнэби, художник, нарисовавший ту странную картину. У него есть один физический недостаток, благодаря которому его любой признает за милю. Тетя Эрнестина или Стюарт узнали бы его тут же.
— Все равно, что вам известно о них?
Она пожала плечами:
— Петтис — лысый и низкорослый… Он из тех, кого называют добрым приятелем, и он очень умный. Барнэби известен как художник, хотя ему стоило бы стать криминалистом. Он высокого роста, крупный мужчина. Любит разговоры о преступлениях. По–своему привлекателен. Я ему очень нравлюсь, и Бойд ревнует меня к нему. — Она улыбнулась.
— Мне он не нравится, — сказал Мэнгэн, — честно говоря, терпеть его не могу, и он об этом знает. Но Розетта права в одном: он никогда не смог бы сделать ничего подобного.
Хедли опять пометил что–то в записной книжке.
— В чем заключается его физический недостаток?
— Деревянная нога. Это заметно с первого взгляда.
— Благодарю вас. Пока это все, — Хедли закрыл свою записную книжку. — Думаю, вам всем лучше отправиться в больницу. У вас есть вопросы, Фелл?
Доктор подошел к девушке и вперил в нее свой взгляд.
— У меня только один вопрос, — сказал он. — Мисс Гримо, почему вы так уверены, что преступник — мистер Дрэймен?
Ответа на свой вопрос он не получил.
— Вы дьявол! — воскликнула Розетта Гримо.
Рэмпол увидел, как сверкнули ее глаза и вспыхнуло лицо. Она вскочила и в развевающейся шубке вылетела в дверь, за ней рванулся Мэнгэн. Дверь захлопнулась. Мэнгэн на секунду вернулся, бросил: “Извините!”, и дверь снова закрылась. Вид у Мэнгэна при этом был растерянный.
Доктор Фелл сохранял спокойствие.
— Розетта — дочь своего отца, Хедли, — заметил он. — Она лишь до поры до времени сохраняет спокойствие, словно порох в патроне, потом от едва заметного прикосновения спускаемого курка — бах! Интересно, что она знает?
— Она — иностранка. Но дело не в этом. Мне кажется, — сказал Хедли, — что вы ведете себя как стрелок в компании, шутки ради отстреливающий у кого–нибудь сигарету изо рта. Что означает ваша фраза насчет Дрэймена?
Доктор Фелл принял обиженный вид.
— Одну минуту… Что вы о ней думаете, Хедли? А о Мэнгэне? — Он повернулся к Рэмполу. — Мне показалось, что Мэнгэн — это типичный ирландец.
— Ну и что? — спросил Рэмпол.
— А мне показалось, — сказал Хедли, — что она может спокойно сидеть и анализировать жизнь своего отца (голова у нее работает чертовски хорошо), а потом вдруг Удариться в истерику, вспомнив, что она не оказывала ему должного почтения. Я думаю, что Мэнгэн не сможет с ней справиться, если только не воспользуется ее собственным советом, данным во время диспута в Лондонском университете.
— С тех пор как вас произвели в старшие полицейские офицеры, — заявил доктор Фелл, — я заметил, что вы стали циником. Послушайте, вы, старый сатир! Неужто вы сами верите в то, что наговорили здесь нам про убийцу, прятавшегося в доме до тех пор, пока не кончился снегопад?
Хедли усмехнулся:
— Это объяснение не хуже любого другого, а лучшего пока нет. Мозги свидетелей всегда должны быть чем–то заняты… По крайней мере, я поверил им. Посмотрим, что дадут поиски следов на крыше. Но об этом позже. Как насчет Дрэймена?
— Для начала я запомнил одно странное замечание мадам Дюмон. Оно было настолько странным, что я не мог не обратить на него внимания. Она произнесла его в состоянии, близком к истерике, когда говорила о том, как загадочно вел себя убийца. Она сказала, что если вы захотите кого–нибудь убить, вы не нацепите размалеванную маску, как “старик Дрэймен в ночь перед Рождеством”. Позже без всякого умысла, беседуя с Розеттой о Петтисе, я употребил выражение: “одетый, как на маскарад”. Вы обратили внимание на выражение ее лица, Хедли? Она ничего не сказала, но задумалась. Она ненавидела человека, о котором подумала. Кто был этим человеком?
Хедли посмотрел куда–то вдаль:
— Да, я помню. Она явно подумала о ком–то, кого подозревала или хотела, чтобы мы его подозревали. Она практически дала понять, что это — кто–то из домашних. Но если быть честным, это настолько странная компания, что я чуть было не решил, что она подозревает свою мамашу.
— Нет сомнений, что мисс Гримо подумала о Дрэймене. Вспомните: “Вы еще не познакомились с Энни и с мистером Дрэйменом, подумайте об этом”, на последнем имени она сделала ударение… — доктор Фелл обошел вокруг стола. — Мы должны побеседовать с ним. Он меня заинтересовал. Кто он такой, этот Дрэймен, старый друг и нахлебник Гримо, принимающий снотворное и надевающий карнавальные маски в рождественскую ночь? Каково его положение в доме, чем он здесь занимается?
— Вы имеете в виду шантаж?
— Чепуха, юноша! Вы когда–нибудь слышали, чтобы школьный учитель был шантажистом? Нет, нет. Они всегда слишком обеспокоены своим реноме, тем, что люди могут сказать о них. Преподавательская профессия имеет свои недостатки, но она не плодит шантажистов… Нет, скорее это было доброе деяние Гримо — принять его, но… — он замолчал, потому что в комнату ворвался порыв холодного ветра. Дверь в противоположном конце комнаты открылась и вновь закрылась. На пороге стоял Миллз. Губы его посинели от холода, шея была замотана толстым шерстяным шарфом, но вид у него был довольный. Залпом проглотив стакан молока, он подошел к огню и начал отогревать руки.
Согревшись, он сказал:
— Я наблюдал за вашим сыщиком, джентльмены, через люк на крыше. Он едва не свалился вниз. Прошу извинить, если я помешал, но я очень хочу вам помочь. Может, у вас будет какое–нибудь поручение для меня?
— Разбудите мистера Дрэймена, — сказал Хедли, — если нужно, окатите его водой. А еще… Еще — Петтис! Если мистер Петтис все еще здесь, скажите ему, что я хочу его видеть. Что удалось обнаружить сержанту Беттсу?
Беттс ответил сам. Он, весь облепленный снегом, только что вошел.
— Сэр, — заявил он, — клянусь честью, что на крыше нет не только человечьих, но даже птичьих следов. Я осмотрел каждый дюйм, — он отряхнул перчатки, — я привязался веревкой к трубе, так что смог спуститься и осмотреть все карнизы. По краям крыши нет ничего, вокруг труб тоже ничего, нигде ничего. Если кто и поднимался вечером на крышу, то он должен быть легче воздуха. А сейчас я пойду осмотрю задний двор…
— Ну и дела! — воскликнул Хедли.
— Именно так, — сказал доктор Фелл, — пойдемте лучше посмотрим, что нашли наши ищейки в той комнате. Как там дела у Престона?
Сержант Престон покуривал у открытой двери, давая понять, что работу закончил.
— Это заняло у меня довольно много времени, сэр, — доложил он, — потому что надо было отодвинуть книжные полки и задвинуть их на место. Результат нулевой! Никаких потайных ходов! Дымоход целый и без всяких фокусов, ширина его всего два–три дюйма и поднимается он под углом… Это все, сэр. Ребята тоже закончили.
— Отпечатки пальцев?
— Их много, кроме того — вы поднимали и опускали окно, сэр? Я узнал ваши отпечатки пальцев.
— Обычно я бываю осторожнее. Что еще?
— Больше на окне ничего нет, ни одного отпечатка, словно и окно, и рама были протерты. Если кто–нибудь выходил через окно, он должен был ухитриться нырнуть в него, ничего не задев.
— Достаточно, благодарю вас, — оказал Хедли, — подождите внизу. Займитесь задним двором, Беттс… Нет, вы подождите, мистер Миллз. Престон пусть разыщет мистера Петтиса, если он еще здесь. А я хочу поговорить с вами.
— Похоже, — сказал Миллз, когда полицейские вышли, — что вы опять сомневаетесь в моей правдивости. А я уверяю вас, что сказал правду. Я находился здесь. Посмотрите сами.
Хедли открыл дверь Перед ними на тридцать футов тянулся холл, а напротив была дверь, ярко освещенная лампой из лестничного пролета.
— А не могли вы ошибиться, — спросил Хедли, — и на самом деле он не входил в комнату? Это мог быть обман зрения, я слыхал о таких вещах. Я не думаю, что женщина могла напялить маскарадный костюм… черт! Вы же видели их вместе…
