— Так… Конверт вас интересует. Ладно, в четверг я был в городе, как и Бронсон. В прошлый четверг. И не нашлось ни одного сообразительного полицейского, чтобы его зацепить и отправить в камеру. Заявился к адвокату, хотел, чтобы тот — зовут его Пол Вэрни — взял на хранение документ. Вэрни не понравилось, как он себя вел, и он отказался, а потом навел о нем справки и связался со мной. Назвал мне два имени — Фред и Томми, вроде бы это дружки Бронсона, у которых тот мог оставить конверт. Я отобрал в картотеке типов с такими именами и проверяю их по своему списку. А конверт все время был у брата Бронсона. Я в субботу съездил к нему, и они оба с женой мне соврали. Его уже арестовали? Мне нужно побеседовать с этим парнем.
— Сядьте. Не будете ни с кем беседовать.
Кифли оскорбленно уселся.
— Почему с вами связался Вэрни?
— Выяснил, что Дэнни мой поднадзорный.
— Вы собирались опять посетить Ли Бронсона?
— Хотел потрясти их как следует, выжать, что знают о письме, которое Дэнни наверняка оставил у них. Вы же видите, ребята, какая от меня польза, так кончайте свои шуточки, будто выпихнете меня из Отдела по надзору. Я же готов выполнять кучу работы, и она мне нравится. Давайте помогу разобраться с этим убийством.
Бен Викслер молча смотрел в длинное лицо с дряблым ртом, отмеченное признаками вырождения. Кифли в точности представлял из себя тип полицейских, которых Викслер глубоко презирал и не переносил.
— Вам, Джонни, я не позволил бы даже перевести слепого через улицу. И думаю, следует запретить также любые ваши отношения с условно осужденными, подлежащими надзору. Наверное, было ошибкой поручать вам такую работу. Я лично прослежу, чтобы у вас ее отобрали. Полицейской пенсии вполне хватает на жизнь. Но если обнаружим, что опять суетесь в дела полиции, уверяю, будем действовать со всей строгостью. И не тычьте в нос свои полицейские заслуги — они мне хорошо известны. От них дурно пахнет. И влиятельными друзьями не грозите, так как я уверен — в этом городе у вас нет ни одного друга. А теперь можете идти.
Наверно, целых десять секунд Кифли сидел не двигаясь. А затем закатил скандал, по сравнению с которым предшествующий взрыв возмущения показался бы спокойным и разумным. Викслер смотрел, как судорожно дергается лицо Кифли, слышал грязные ругательства и оскорбления и вдруг, без особого даже удивления, понял, что перед ним безумец, психически больной человек. Взглянув на Дэна — тот понял без слов, подошел к Джонни поближе. В потоке яростных выкриков что-то настораживало, вызывало тревогу. Викслер заставил себя вслушаться: умер какой-то Моуз — ему вспороли ножом живот… прозвучало несколько имен. В упоминаниях о смерти чувствовалось странное, извращенное удовлетворение… Рильер. Дженетти. Кэси.
— …вы — слюнтяи! — яростно вопил Кифли. — Все! Идиоты! Дебилы! Вы обязаны убирать таких мерзавцев, заполучить любой ценой. Очистить от них улицы. Неважно как. Должны достать их, как я заполучил Ковалсика. Все они отребье, мерзавцы. Убили Моуза. И меня хотели убить. А вы, слабаки, и не знаете, что значит быть полицейским. Вы не…
Бен Викслер, отключившись, не обращая внимания на выкрики, мысленно перелистывал старые досье, ворошил картотеку, перебирал забытые имена. Список нераскрытых убийств в Хэнкоке, к сожалению, был длиннее допустимого. Многие из них совершены задолго до его прихода в полицию, но на такие досье срок давности не распространяется. В памяти всплыли пожелтевшие листы в захватанной папке, такие папки теперь уже и не используют. Ковалсик, Джилберт Ковалсик. Перед глазами возникла тусклая фотография обезображенного трупа. Замучен насмерть. Тело обнаружено в озере.
— … только попробуйте отнять у меня работу, ты, пустобрех слюнявый, увидите, обойду все газеты в городе и…
— Молчать! — рявкнул Бен. Дэна Минза этот рык ошеломил не меньше, чем Кифли. Тот осекся, съежившись на стуле.
— Хотелось бы услышать побольше о том, как вы «заполучили» Джилберта Ковалсика, Джонни, — тихо произнес Бен. — Расскажите-ка об этом подробнее.
Кифли, сначала уставясь на Викслера, перевел взгляд на Минза. Широко раскрытые, вытаращенные глаза были пустыми, бессмысленными, как у человека, внезапно пробудившегося от глубокого сна. Затем, опустив взгляд, посмотрел на свою искусственную руку и нарочито небрежно произнес:
— Ничего я не говорил о Джиле Ковалсике. С чего вы взяли?
Бену не нужно было даже обмениваться взглядом с Дэном, чтобы тот моментально среагировал:
— Мы оба слышали, Джонни. Выкладывайте.
— Рассказывайте, — настаивал Бен. — Сначала вы назвали его просто Ковалсик. Я сказал — Джилберт Ковалсик, а вы теперь говорите — Джил. Выходит, очень хорошо его знали.
— Джил? Ну как же, Джила я знал. Еще мальчишкой. Кажется, его убили, нужно вспомнить. Но это, по-моему, случилось уже давно.
— Ну-ну, Джонни! Вы не говорили, что убили, такого слова не было. Вы сказали — заполучил его. Думаю, вам хотелось втолковать, как настоящий полицейский может распоряжаться законами. Мы оба слушали, Джонни. Нам нужно только узнать, как вы заполучили Ковалсика.
— Да вы с ума сошли, парни. Ничего о нем я не говорил. Вы меня просто не поняли.
Бен склонился над ним.
— Понимаете, Джонни, у нас впереди целая ночь. Вся долгая ночь, Дэн, разыщи-ка папку с делом Ковалсика. И выясни приблизительное время смерти. Пошли кого-нибудь в архив, пусть найдут рапорты Кифли в предполагаемое время смерти. Доставь все сюда. И принеси кофейник с кофе.
— Ребята, вы дали маху, — забормотал Кифли.
— Времени у нас сколько угодно, Джонни.
«Седан» отъехал, и Бен сквозь сероватый предрассветный сумрак двинулся по дорожке к дому. Ему удалось раздеться так бесшумно, что Бетт не проснулась. Но когда укладывался рядом, постель прогнулась, и жена открыла глаза.
— Привет, милый, — шепнула она. — О боже, ведь уже почти утро.
— Спи, маленькая.
Приподнявшись на локте, Бетт вгляделась в лицо мужа.
— Ты расстроен, да? Плохая ночь?
— В девять опять нужно быть в отделе. Ночка выпала бурная. А впереди тяжелый день. Но все-таки, думаю, ночь оказалась неплохой: раскрыли старое дело — из архивов. Получили признание, с подробностями. И сделал это полицейский.
— Ох, милый! Конечно, для тебя это ужасно!
— Бывший полицейский, но когда совершил преступление, служил в полиции и, думаю, с рождения был психически ненормален, а действовал так, что меня прямо вывернуло наизнанку и… А, черт с ним! Доброй ночи, малыш.
Она поцеловала его:
— Спи скорее, дорогой, осталось так мало времени.
В среду Пол Вэрни проснулся в шесть утра. В первый миг, придя в себя, он лишь удивился, не понимая, зачем поставил будильник на такую рань, но в следующее мгновение вспомнил все. И в первую очередь — странное состояние, когда он схватил женщину. Ему казалось, что он стоит в стороне, наблюдая за самим собой, слышит глухой звук металла, когда снова и снова ударяет ее головой об угол плиты. Со стороны казалось, будто женщина вообще невесома. Но когда раздвоение удалось преодолеть и он взял себя в руки, ощутил тяжесть безжизненного тела и осознал, что она мертва уже несколько долгих секунд.
Когда ее опускал, тело выскользнуло из рук, тяжело упало на пол, и он попятился. Вспоминал, как твердил себе, что необходимо сохранять спокойствие, хладнокровие, чтоб не оставить никаких следов, ведущих к нему. А дальше вроде бы провал: в следующий миг он уже шагал темной улицей — слишком быстро, тяжело дыша, не понимая, что находится уже далеко от дома. Опомнясь, замедлил шаги, остановился, размышляя, не вернуться ли, чтобы выдернуть другие ящики, навести на мысль, что в доме был грабитель. Может, следовало бы забрать какие-нибудь ценные мелочи, а потом избавиться от них.
И снова с жуткой внезапностью, без какого-либо перехода, обнаружил себя возле собственной запертой машины, в трех кварталах от дома Бронсонов, пытающегося открыть дверцу. Помнит, как, торопливо разыскивая в карманах ключи, заметил белые пятна на пальто и туфлях. Быстро отряхнулся, смахнул муку. Дыхание оставалось учащенным, прерывистым, как от быстрого бега.
Усевшись за руль, он вдруг поразился, какой хрупкой оказалась ее шея, когда он стиснул ее правой рукой… а затем уже вставлял ключ в замочную скважину своей комнаты в клубе. Провалы в памяти его и напугали, и приободрили. Мозг временами словно отключал воспоминания, освобождая сознание для новых безотлагательных действий.
Когда, заперев дверь, он устроился в удобном кожаном кресле, мысль его заработала с обычной методичностью, в цепкой последовательности.
Никто не заметил, как он входил к ней в дом, никто не видел его выходящим. В клубе лифт действовал без лифтера, и внизу у швейцара после шести кончался рабочий день, следовательно, никто не может засвидетельствовать, как долго он отсутствовал. Под дверью его комнаты не было никаких записок, значит, в течение полутора часов, пока его не было, никто не звонил и не приходил к нему.
