Тот убрал рычаги и повернулся, чтобы запереть дверь перед носом у моих преследователей.
Щеголь сел, не спуская с меня налитых кровью глаз. Его жирная физиономия не выражала радости.
Я сунул револьвер в карман, прежде чем шагнуть вперед. В это время за стулом Щеголя бархатная драпировка образовала едва заметную выпуклость. Итак, Чанг не доверял до конца своему сообщнику.
— Если будет позволено, хотел бы кое–что показать великому Чангу, — обратился я к старому китайцу.
— Воистину благословенны глаза, которые могут смотреть на все, что приносит Отец Мстителей.
— Ходят слухи, что все, посланное в Китай, вообще туда не попало.
Щеголь вскочил на ноги. Чанг Ли Чинг взглянул на него, и он снова опустился на стул.
Я вынул фотографию Щеголя с орденом Восходящего Солнца на груди, красующегося в группе японцев. Расчет был на то, что Чанг не знает, что орден поддельный. Бросил снимок на стол.
Щеголь вытянул шею, но ничего не смог увидеть.
Кроткие глаза Чанг Ли Чинга долгую минуту рассматривали снимок. Руки китайца были покорно сложены, лицо лучилось благостью. Он смотрел, и на лице его не дрогнул ни один мускул, глаза не изменили выражения.
Ногти его правой руки медленно прочертили красную линию на тыльной стороне левой кисти.
— Правда то, — сказал он тихо, — что в обществе мудрого человека сам набираешься мудрости.
Потом он взял снимок и показал его толстяку. Щеголь схватил фотографию. Лицо его стало серым, глаза выкатились.
— Но это… это же… — начал он и заткнулся. Опустив снимок на колени, как–то скорчился, словно придавленный, осунулся.
— За это вы можете пожелать всего, чего хотите, — мягко сказал мне Чанг Ли Чинг.
— Хочу, чтобы для Лилиан Шан и Готторна окончились все заботы, еще вот этого типа, который здесь сидит, и всех, кто был замешан в убийстве двух китаянок.
Веки Чанга на секунду сомкнулись — признак усталости, который впервые появился на его лице.
— Считайте, что вы уже имеете то, что просили.
— Соглашение, заключенное вами с мисс Шан, разумеется, перестает действовать. Что касается его… — я кивнул на Щеголя, — то не откажусь от кое–каких доказательств, чтобы отправить арапа на виселицу.
Чанг грустно улыбнулся:
— Боюсь, что здесь ничем не смогу помочь.
— Почему?
Бархатная драпировка за Щеголем свисала теперь ровно. Одна ножка стула, на котором сидел аферист, странно поблескивала в свете лампы, а под стулом расползалась лужа крови.
Через два дня все получило объяснение к удовлетворению полиции, прессы и публики. Мертвого Щеголя нашли на улице, смерть наступила от удара ножом под лопатку. Скорее всего, он погиб в какой–то драке контрабандистов, переправляющих в Штаты алкоголь. Схватили Ху Луна. Повязали молодого китайца с золотыми зубами и еще пятерых. Все оказались людьми Щеголя, и Чанг бросил их на съедение, не моргнув глазом. О Чанге они были осведомлены не больше меня, так что заложить его никак не могли, даже если бы знали, что большую часть улик против них предоставил мне именно Чанг. Кроме девушки, Чанга и меня, никто не догадывался о роли Готторна, поэтому мальчишка вышел из этой заварухи никем не заподозренный, получив разрешение сколько угодно времени околачиваться в доме Лилиан Шан.
Я не мог предъявить Чангу ни одного обвинения — не было доказательств. Охотно бы отдал руку на отсечение, чтобы препроводить за решетку сего велемудрого старца.
Не знаю, что стало с Хсю Хсю, этой писклявой рабыней. Хочу надеяться, что она осталась целой и невредимой.
Чанг пронюхал, что орден на фотографии был поддельный. От старого мудреца пришла записка:
“Поздравления и пожелания всех благ Открывателю Тайн.
Тот, кого патриотический энтузиазм и врожденная глупость сумели ослепить до такой степени, что он уничтожил полезное орудие, надеется: никакое стечение обстоятельств в житейском море никогда больше не заставит его мериться своим убогим умом с неодолимой волей и великим разумом Владыки Тех, кто Разгадывает Загадки”.
Понимайте, как хотите. Однако я знаю человека, написавшего эти слова, а потому откровенно признаюсь, что перестал обедать в китайских ресторанчиках и стараюсь впредь не соваться в Чайнатаун.
Эрл Стенли Гарднер. Бархатные коготки
ПЕРРИ МЕЙСОН, адвокат, который любил бороться и умел утереть нос тем, кто пытался водить его за нос.
ДЕЛЛА СТРИТ, которая была ему верным Пятницей в юбке, а часто (слишком часто) также Субботой и Воскресеньем.
ИВА ГРИФФИН, особа очень хорошо одетая и очень обеспеченная, с которой, однако, что–то было не в порядке.
ПОЛ ДРЕЙК, детектив, который докопался до весьма интересных сведений о джорджианских лилиях и о любителях этих лилий.
ФРЭНК ЛОКК, редактор “Пикантных новостей”, который хотя и был южанином, но ни в коей мере не был джентльменом.
СИДНЕЙ ДРАММ, полицейский агент, который помнил, что там, где Перри Мейсон рубит лес, летят щепки.
ДЖОРДЖ К. БЕЛТЕР, который так долго зарабатывал шантажом, что в конце концов кое–что заработал.
МИССИС БЕЛТЕР, своенравная особа с весьма своеобразными представлениями о честности.
ГАРРИСОН БЁРК, конгрессмен, который считал своей обязанностью не допустить, чтобы его избиратели узнали, что он замешан в скверной истории.
БИЛЛ ГОФФМАН, сержант полиции, который хотел заполучить в свои руки адвоката и только адвоката.
КАРЛ ГРИФФИН, племянник Белтера, считавшийся типичным представителем золотой молодежи.
МИССИС ВИТЧ, экономка, которая выглядела, как мумия, и молчала, как могила.
НОРМА ВИТЧ, девушка, в голове которой не было ничего, кроме мыслей о замужестве.
ЭСТЕР ЛИНТЕН, которая, чтобы компенсировать раннее пробуждение, согласилась, что сон рано пришел к ней в предыдущий вечер.
СОЛ ШТЕЙНБУРГ, владелец ломбарда, который преуспел в разыгрывании комедии.
АРТУР ЭТВУД, адвокат, который знал, чего он хочет.
ГАРРИ ЛОРИНГ, который не был уверен, две у него жены или ни одной.
Осеннее солнце припекало через окно.
Перри Мейсон сидел за своим письменным столом. На его неподвижном лице застыло выражение глубокой сосредоточенности, как у шахматиста, обдумывающего очередной ход. Было в нем что–то и от интеллектуала, и от боксера–тяжеловеса, который с неиссякаемым терпением маневрирует, атакует, уворачивается, пока не выведет противника на такую позицию, когда его можно будет нокаутировать одним могучим ударом.
Стены кабинета скрывали полки с книгами в кожаных переплетах. В углу стоял большой сейф. Кроме того, здесь находились два стула и вращающееся кресло — именно в нем сидел сейчас Перри Мейсон. Все было отмечено печатью суровой простоты и целесообразности — комнате явно передались черты характера человека, занимавшего ее.
Дверь отворилась, и в кабинет заглянула Делла Стрит, секретарша Мейсона. Войдя, она закрыла за собой дверь.
— Какая–то женщина, — сказала она. — Говорит, что ее зовут Ива Гриффин.
Перри Мейсон смерил Деллу спокойным взглядом.
— А вы считаете, что ее зовут не так?
Она покачала головой.
— Шеф, в ней есть что–то подозрительное. Я просмотрела в телефонной книге всех Гриффинов, но ни один из них не проживает по адресу, который она мне дала. Заглянула я и в адресную книгу — с тем же результатом. Там куча разных Гриффинов, но среди них нет ни одной Ивы.
— Что это за адрес? — спросил Мейсон.
— Гроув–стрит, двадцать два семьдесят один.
Перри Мейсон записал адрес на листке бумаги.
— Пригласите ее, Делла, — сказал он.
У Деллы Стрит была стройная фигурка и острый ум. В свои двадцать семь лет она была достаточно опытна, чтобы не обмануться внешностью человека или предмета. Она стояла у двери, глядя на Перри Мейсона спокойно, но неуступчиво.
— Я хотела бы, — сказала она, — чтобы вы проверили, что это за птичка, прежде чем взяться за ее дело.
— Интуиция? — спросил Перри Мейсон.
— Назовем это интуицией, — ответила она с улыбкой.
Перри Мейсон кивнул. Выражение его лица не изменилось, только глаза теперь смотрели внимательней.
— Ладно, давайте ее сюда, Делла. Я сам на нее посмотрю.
Делла Стрит закрыла за собой дверь, но не отпустила дверной ручки. Через несколько секунд дверь приоткрылась и в кабинет впорхнула женщина. Ей в равной мере могло быть и под тридцать и за тридцать. Она была хорошо одета и явно умела о себе позаботиться. Прежде чем взглянуть на мужчину, сидевшего за столом, она окинула быстрым взглядом кабинет.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал Перри Мейсон.
