– Я сам из народа. Мой отец – крестьянин из бахтиарского села Зораб, а я член народной партии «Тудэ», – говорит он.
Присутствующие молчат.
Спустя несколько минут я прощаюсь с ними и, сопровождаемый Сеоевым, иду в район железнодорожной станции, где расположены американцы.
Майор Стенли оказался добрым и приветливым малым.
– Я рад, сэр, что вы забираете, наконец, эти мешающие мне грузы… Ведь я неоднократно сообщал в управление о том, что они без толку занимают место в моих складах.
– Но ведь мы дважды настоятельно требовали их…
– Что за чертовщина! – удивился Стенли. – Ну, и что вам ответили?
– Нам ответили, что грузы бесследно затерялись в пути.
– Безобразие! Я все время бомбардирую их рапортами о том, чтобы грузы отдали вам. Ведь у меня же места не хватает для прибывающих грузов, а тут целых двадцать восемь вагонов торчат почти пятьдесят дней.
– Как двадцать восемь? По нашим сведениям, их двадцать два, – сказал я.
– Казенных двадцать два, но ведь там еще шесть вагонов консервированного молока, бекона, сахара и шоколада для эвакуированных детей Сталинграда. Все это куплено на добровольные пожертвования граждан Нью-Йорка, восхищенных героизмом ваших солдат.
– Вот как!.. Я даже и не знал об этом.
– Как же! Эти шесть вагонов не входят в число казенных, оплачиваемых доставок, но они мне, американцу, дороже, чем весь остальной груз… Ведь это теплое рукопожатие дружеской руки, – сказал Стенли.
– Мне тоже. Я растроган, узнав об этом прекрасном, дружеском даре, – пожимая ему руку, сказал я. – И эти вагоны тоже хотели передать жандармскому управлению Ирана?
– Представьте себе, да. Но тут уж я воспротивился и написал через голову моего начальства доклад непосредственно генералу Чейзу. Я писал ему, что военные грузы управление вправе переадресовывать кому вздумается, но частный дар граждан Нью-Йорка не подлежит таким экспериментам.
– И что же вам ответил Чейз?
– Пока ничего, но я думаю, что ваш приезд и вызван именно моим докладом. Разве это не так? – удивился майор.
– Почти так. Генерал Чейз говорил мне о всех советских грузах, задержанных здесь, вероятно, включая в их число и эти подарки.
Ночевал я у майора, Сеоев, быстро сдружившийся с ординарцами Стенли, расположился рядом со мной. Наутро я ознакомился с грузами и всей документацией на них. Все было в целости и оказалось лучшего, самого высшего качества.
К вечеру пришла наша грузовая машина, и через день мы, присоединив к вагонам паровоз, медленно отошли от станции Султан-Абад, направляясь к Тегерану.
Поезд из двадцати восьми груженных товарами вагонов охранял взвод американских и шестеро советских солдат.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Спустя сутки английского пленного снова вызвали на допрос.
– Ну, как отдыхали? Как кормили вас, нет ли жалоб? – приветливо сказал полковник, показывая рукою на стул.
Англичанин сел, закурил из придвинутого к нему хозяином портсигара и, пуская колечко дыма, сказал:
– При всем желании жаловаться не могу. Кормят отлично, табаку и папирос много, вот разве только лишение свободы немного томительно…
– Что делать, что делать! – разводя руками, сказал полковник. – Печальная необходимость, но, как я вам и обещал, это продлится еще день-другой… Потерпите немного. Кстати, знаете ли вы, что господин Сайкс уже несколько дней как выбыл из Москвы?
– Из Москвы… выбыл?.. – медленно повторил Смит.
– Если бы не эта неожиданность, то мы уже сегодня освободили бы вас, – словно не слыша его слов, продолжал полковник.
– Куда уехал Сайкс? – перебивая его, взволнованно сказал англичанин.
– Сейчас скажу, – роясь в бумагах и как бы не находя нужной, ответил полковник. – А-а, вот она, радиограмма: «К сожалению, помочь в этом деле не можем запятая так как мистер Сайкс восемь дней назад отбыл через Иран на родину точка»… – прочел полковник, поднимая глаза на «Смита». – Да, в этом деле помочь не может запятая, – снова сказал он, – так что выходит вам точка.
– Я не понимаю вас… о какой точке, о чем вы говорите? – поднимаясь с места, сказал Смит.
– А это в русском языке есть такое выражение: «Вот в чем запятая». Может, слышали? Нет? Это так говорят, когда на пути встает непреодолимое затруднение, как, например, сейчас у вас. Да вы присядьте, не надо волноваться…
Смит сел, не сводя глаз с полковника.
– А слово «точка» означает – конец. То есть положение, при котором все понятно, и продолжать дальше игру не следует. Лишняя трата нервов и времени.
Смит спокойно выслушал полковника и только сильней затянулся папиросой.
– Не понимаю, о чем вы говорите, господин офицер?
– О вас, дезертире, бежавшем после ряда совершенных преступлений к немцам!
При этих словах Смит улыбнулся.
– К немцам? Я бежал к немцам? Вы шутите, господин офицер! Наоборот, я бежал от них к русским… Я – офицер Британского королевского воздушного флота…
– Может быть, может быть, – равнодушно согласился полковник и нажал кнопку звонка. – Попросите ожидающих, – сказал он вошедшему солдату.
Смит не без тревоги посмотрел на дверь.
В комнату вошла женщина в форме лейтенанта административной службы.
– Садитесь, пожалуйста, сюда, – указывая на кресло, стоявшее против Смита, сказал полковник.
Женщина поклонилась и села.
– Поговорите, прошу вас, с вашим соотечественником и, кажется, даже согражданином. Ведь вы из Соутгемптона? – сдерживая улыбку, протянул полковник.
– Да, я оттуда, – сказала женщина и, повернувшись к Смиту, спросила: – А вы тоже из нашего города?
– Я уже говорил на допросе, что я из Соутгемптона, летчик, что отец мой – крупный коммерсант Смит и что я служил офицером на аэродроме Лайон…
– Кстати, скажите, пожалуйста, к какому графству приписан наш Соутгемптон? – тихо спросила женщина.
– Графству? А черт его знает к какому, кажется, к Дерхему или Кенту… разве это существенно? Откуда я могу это знать? – сверкнув глазами, сердито сказал Смит.
– Нет, это важно, это знает каждый соутгемптонец, так же, как и всякий другой англичанин, приписанный к какому-нибудь графству. Это необходимый штрих каждого гражданина Великобритании. Кстати, Соутгемптон всегда, уже сотни лет, как находится в графстве Уиндзор…
– Я сам отлично знаю его. Я и родился в этом графстве, и надеюсь, и умру в нем. Смешно было бы мне не знать этой простой вещи, а если я сразу не сказал вам о графстве Уиндзор, то только потому, что самому было любопытно знать, с кем я имею удовольствие говорить.
– …Кстати, такого графства – Уиндзор, в Англии нет, есть королевский Виндзорский дворец и старый Уиндзорский замок, – не отвечая Смиту, сказала женщина, повернувшись к улыбающемуся полковнику.
– Неправда!.. Вы сами!.. – вскакивая с места, закричал Смит.
– Потише и спокойнее! – предупредил его полковник. – Лучше закурите и помните, что здесь вы не в кругу своих немецких друзей.
Смит зорко и внимательно глянул на говорившего и, сдерживаясь, сел на стул.
– Не можете ли вы сказать мне, как долго вы жили в Соутгемптоне? – ровным и по-прежнему тихим голосом произнесла женщина.
Смит насторожился и не сразу сказал:
– Я уже говорил, что это мой родной город и что я родился в нем.
– А что такое «Нетли»? – спросила женщина.
Смит медленно поднял на нее глаза, обдумывая ответ.
– Нетли? – переспросил он.
Женщина молча кивнула головой.
– Не припомню!.. Разве можно знать всякую мелочь!
– Нетли – это не мелочь, это большое местечко в девяти милях от города. Там живут моряки, рыбаки, и туда на регулярно отправляющихся автобусах ездят отдыхать и купаться все соутгемптонцы… если они настоящие горожане, – спокойно объяснила женщина. – И, наконец, последний вопрос. Вы сказали, что аэродром «Лайон» находится под городом Соутгемптоном, может быть… Ну, а что такое «Лайонс» и чем оно замечательно для населения?
