Желтый "фольксваген" Майкла стоял на дорожке перед домом. Я постучала в дверь, открыла мне Джульетта. На плече у нее, повиснув мешком, крепко спал Брендон, измученный настолько, что даже не протестовал против своего вертикального положения.
– Все на кухне. Я пойду, положу его, – тихонько проговорила Джульетта.
– Спасибо.
Она повернулась и, пройдя через комнату, направилась вверх по лестнице, видимо, довольная тем, что у нее появился повод не присоединяться к остальным. От телефона доносился записываемый на автоответчик женский голос, весьма торжественно произносивший: "Ну, всего хорошего, дорогая. Я просто хочу, чтобы ты знала: если мы можем чем-нибудь помочь, обязательно позвони нам, хорошо? Мы перезвоним тебе через пару деньков. До свидания".
Дана сидела на кухне за столом, выглядела она бледной и необыкновенно красивой. Серебристо-светлые волосы, подобранные сзади вверх и собранные в небрежный пучок, казались в солнечном свете шелковыми. Одета она была в бледно-голубые джинсы и шелковую с длинными рукавами блузку голубовато-стального оттенка, такого же, как и цвет ее глаз. Дана затушила сигарету, потыкав ее в пепельницу, посмотрела на меня, но ничего не сказала. В кухне плотно висел табачный дым, смешанный с запахом серных спичек. Майкл наливал матери в чашку только что сваренный кофе. Дана казалась впавшей в какое-то бесчувственное состояние, по лицу же Майкла, наоборот, видно было, что он сильно переживает.
Я в последнее время так часто появлялась в этом доме, что на сей раз никто не поинтересовался, почему и для чего я здесь. Майкл налил кофе и себе, потом открыл буфет и достал кружку для меня. На столе уже стояли пакет с молоком и сахарница. Поблагодарив, я присела.
– Есть какие-нибудь новости?
Дана отрицательно покачала головой.
– Даже не верится, что он мог опять так поступить.
– Но мама, мы ведь не знаем, где он, – возразил Майкл. Он стоял, прислонившись к рабочему столу.
– Именно это меня и бесит. Появился, заморочил нам всем головы и снова исчез.
– Вы с ним говорили? – спросила я.
Дана немного помолчала, потом опустила глаза.
– Он заезжал, – ответила она, как бы оправдываясь. Потом поерзала на стуле, потянулась за сигаретами, снова закурила. Если она не избавится от этой привычки, то очень скоро станет выглядеть гораздо старше своих лет.
– Когда это было?
Дана наморщила лоб.
– Не помню, но точно не вчера, скорее позавчера вечером. По-моему, в четверг. От меня он поехал к Майклу, чтобы взглянуть на внука. Я ему дала их адрес.
– И долго вы с ним разговаривали?
– Я бы не сказала, что долго. Он извинялся, говорил, что совершил страшную ошибку. Сказал, что теперь готов был бы сделать что угодно, лишь бы вернуть эти пять лет назад. Конечно, все это одна трепотня, но говорил он вроде бы искренне, да и мне было приятно это услышать. Я, разумеется, пребывала в ярости. Сказала ему что-то примерно такое: "Венделл, так не поступают! Какое ты имел право объявляться снова после всего того, что ты заставил нас пережить и через что пройти?! Плевать мне на то, что ты сожалеешь – подумаешь! Мы все сожалеем".
– Вам показалось, он говорил искренне?
– Он всегда говорит искренне. Только ежеминутно меняет свои взгляды и позиции, а говорит всегда искренне.
– И после этого вы с ним больше не разговаривали и не виделись?
Дана отрицательно помотала головой.
– Одного раза было более чем достаточно, поверьте. Этот разговор должен был стать последней точкой, но я злюсь до сих пор, – добавила она.
– Значит, примирения не состоялось?
– О Господи, нет, конечно! Я бы ни за что на свете не согласилась мириться. На меня подобные трюки не действуют. – Взгляд Даны встретился с моим. – И что же теперь? Я понимаю так, что страховая компания хочет получить свои денежки назад?
– Они не настаивают на возврате того, что вы уже успели израсходовать, но и не могут оставить вам все полмиллиона долларов. Если, конечно, Венделл не мертв.
Дана застыла и отвела глаза в сторону.
– Почему вы так говорите?
– Ну, все люди рано или поздно умирают, – ответила я, отодвинула кружку с кофе и поднялась. – Позвоните мне, если вы о нем что-нибудь узнаете. Его судьба волнует многих. Одного-то человека уж точно.
– Проводи ее к выходу, малыш, хорошо? – обратилась Дана к Майклу.
Тот отклеился от стола и дошел со мной до двери. Он сутулился и был погружен в задумчивость.
– Как ты? – спросила я.
– Да не очень здорово. А как бы вы себя чувствовали на моем месте?
– Я думаю, что дело пока еще не кончилось. У твоего отца были какие-то причины поступать так, как он поступил. Это не было с его стороны намеренным выпадом против тебя, просто он думал тогда только о себе, – сказала я. – Не принимай все, что случилось, на свой счет.
Майкл резко мотнул головой.
– Не хочу я его больше видеть, никогда. И надеюсь, что не увижу.
– Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь. И не собираюсь защищать твоего отца. Но он все-таки не такой уж плохой человек. Не суди его слишком строго. Не исключено, что когда-нибудь ты изменишь мнение о нем в лучшую сторону. Ты ведь не знаешь всего, что там произошло на самом деле. Тебе известна только одна версия. А там было гораздо больше всего – событий, надежд, конфликтов, разговоров. Но всех подробностей этого мы уже никогда не узнаем. А поступки твоего отца диктовались всей суммой этих обстоятельств, – сказала я. – Ты должен понять, что у него были какие-то очень весомые причины для его поступков, причины, о которых, быть может, ты никогда ничего не узнаешь.
– Знаете что я вам скажу? Плевать мне на эти причины. Видит Бог, плевать.
– Возможно, тебе и плевать, но Брендон в один прекрасный день может спросить о них. Такого рода истории обычно передаются от поколения к поколению. И касаются всех. А попытки все забыть не приносят никому ничего хорошего.
– Наверное.
– Знаешь, в подобных ситуациях я всегда вспоминаю одно выражение: "грязное море правды".
– И что оно означает?
– Что правда не всегда бывает приятной. И иногда ее оказывается слишком много, чтобы можно было переварить сразу всю. Правда захлестывает тебя с головой и грозит утопить. Я много раз наблюдала нечто подобное.
– Ну, а я нет. У меня это первый опыт, и он мне не очень понравился.
– Я тебя понимаю, – ответила я. – Ладно, береги своего малыша. Он у тебя чудесный.
– Единственное светлое существо рядом.
– Ну, есть еще и ты сам, – не удержавшись, улыбнулась я.
Он стоял, опустив глаза в пол, ответная улыбка получилась у него какая-то вымученная, но думаю, смысл моих слов не прошел мимо него незамеченным.
От Даны я поехала прямо к Ренате. Какими бы недостатками ни был наделен Венделл Джаффе, ему удалось связать свою судьбу с двумя очень незаурядными женщинами. Они были предельно непохожи друг на друга – Дана с ее холодной элегантностью и Рената, отмеченная печатью какой-то мрачной экзотичности. Я оставила машину у тротуара и пешком прошла по ведущей к дому дорожке. Если полиция все еще продолжала держать Ренату под наблюдением, то делали они это очень неплохо: вокруг не было видно ни фургонов, ни машин какой-либо техслужбы, в соседних домах при моем появлении не шелохнулась ни одна занавеска. Я позвонила и стала дожидаться перед дверью, поглядывая на улицу. Потом, сложив ладони трубочкой и приставив их к одному из цветных стекол входной двери, попыталась рассмотреть, что делается внутри. Снова позвонила.
Наконец из глубин дома появилась Рената. Одета она была в белую хлопчатобумажную юбку и ярко-синюю, тоже хлопчатобумажную безрукавку, белые сандалии удачно подчеркивали сильный загар ее ног. Она приоткрыла дверь и посмотрела, кто пришел, прижавшись на мгновение щекой к дереву.
– А-а, это вы. Здравствуйте. Я слышала по радио, что нашли яхту. А он в самом деле исчез, да?
– Не знаю, Рената. Честное слово, не знаю. Можно мне войти?
– А почему же нет. – Она распахнула передо мной дверь.
Я прошла за ней через холл в гостиную, которая тянулась вдоль почти всего фасада дома. Широкие многостворчатые стеклянные двери открывались из гостиной на задний двор, представлявший собой голую бетонную площадку, лишь по краям окаймленную кустарником и цветами, в основном однолетними. Сразу за площадкой начинался спуск к воде, где у причала по-прежнему стоял "Беглец".
– Хотите "Кровавую Мэри"? Я как раз собиралась себе сделать, могу и вам. – Рената подошла к бару, сняла крышку с банки со льдом, тонкими серебряными щипчиками взяла несколько кубиков и со звоном бросила их в старомодной формы стакан. Когда-то я часто воображала себя в роли барменши, именно так бросающей в бокалы лед.
– Спасибо, но я не привыкла пить так рано. А вы не обращайте на меня внимания.
Рената выжала на лед сок лайма[24] и добавила примерно с дюйм водки. Достала из небольшого холодильника банку томатного сока, встряхнула ее, чтобы взболтать, и налила поверх водки. Двигалась она как-то вяло, безразлично, выглядела совершенно измученной. На лице – ни следа косметики, и по ее виду было ясно, что она только что плакала. Наверное, и ждать-то у двери, пока она откроет, мне пришлось так долго потому, что Рената в это время приводила себя в порядок.
