— Заткнись! — крикнула Лоис. — Я ничего не желаю слышать об этом. Можете делать что угодно, но я не желаю быть замешанной в ваших делах! Ничего не желаю знать!
— Ладно, ладно, — отозвался Сэмюэль поглядывая на бутылку. — Я не хотел сказать ничего плохого.
— Ты никогда ничего не хочешь, только втягиваешь моего парня в неприятности!
— Не кричи, крошка, — сказал Гризи. Он снял пиджак и повесил в чулане. — Не следует разговаривать с Сэмюэлем Томасом в таком тоне. Ты можешь обидеть его, ведь он очень чувствительный юноша.
— Юноша? — фыркнула Лоис. — Он был юношей, когда Колумб открыл Америку.
— Что с тобой, дорогуша? Ведь я только пошутил, — сказал Гризи.
— Я тебе скажу, что со мной! Я не желаю ждать тебя целый день, не зная, явишься ли ты ночевать.
— Но я должен зарабатывать себе на жизнь.
— А разве тебе мало моего заработка?
— Я не могу жить за счет женщины. Я не Берри Пип.
— Ишь какой гордый! Однако ты все же одалживаешь деньги у Берри Пипа! Докатиться до того, чтобы занять сто долларов у Берри Пипа!
Гризи скрыл от Лоис, что одолжил у Берри Пипа две тысячи. Ему нужны были эти деньги, чтобы найти себе достойного напарника для какого-нибудь действительно крупного дела, но ничего подходящего не подворачивалось, и деньги ушли: сотня здесь, полсотни там. И теперь он сидит на мели, без единого цента, до тех пор, пока не пристроит шкурки.
— Одолжить у Берри Пипа на сигареты! — не унималась Лоис. — А я должна волноваться, что ты попадешь в тюрьму, волноваться по любому поводу! Помяни мое слово, Гризи, ты достукаешься, что в один прекрасный день тебя убьют.
— Заткнись! — вскричал Гризи. — Заткнись, слышишь!
Лоис взглянула на него.
— Что с тобой?
— Ничего!
— Послушай, тебе вовсе не из-за чего беситься, — произнес Сэмюэль, пытаясь восстановить мир.
— Какого черта еще и ты вмешиваешься в мою частную жизнь?! — завопил Гризи.
— Я только хотел… — пробормотал Сэмюэль.
— Вовсе не из-за чего кричать, Гризи, — сказала Лоис.
— Приготовь что-нибудь поесть и оставь меня в покое! Только и знаешь, что трепать мне нервы и затевать ссоры!
— Зачем ты так говоришь? — снова вмешался Сэмюэль. — Лоис хочет тебе добра…
— А ты почему не убираешься отсюда?! — напустился на него Гризи. — Приходи завтра вечером за своими деньгами.
— Не кричи на меня. Я тебе не слуга, — отпарировал Сэмюэль. — И я хочу знать, когда, черт возьми, ты мне заплатишь?!
— Заплачу. Сказал заплачу, значит заплачу!
— На твои «заплачу» не купишь и кружки пива.
— Потерпи, коротышка. Я рассчитаюсь с тобой, как только продам шкурки, не раньше. А теперь мотай отсюда!
— А сколько ты за них получишь?
— Не знаю, пять, шесть, может быть семь тысяч.
— Когда ты узнаешь это поточнее?
— Завтра я тебе скажу.
— Не обманешь?
— Я никогда никого не обманывал.
— И не пытайся начать с меня, — Сэмюэль взял пиджак и направился к выходу.
Когда он прикрыл за собой дверь, Гризи извиняющимся тоном обратился к Лоис, которая возилась у плиты:
— Прости, что я нагрубил тебе.
— Значит, я права? Что-то случилось?
— Да. Но после того, как я продам товар, все будет в порядке.
— Долг Берри?
— Да.
— Но ведь это всего сто долларов, — сказала Лоис, переворачивая жарящийся на сковороде бифштекс. — Он может подождать еще.
— Я… должен ему больше… Лоис обернулась к нему.
— Больше? Сколько же? Гризи назвал цифру.
— Две тысячи долларов! — воскликнула Лоис. — Зачем тебе такие деньги?
— Были нужны. Я хотел сварганить одно хорошее дельце. Самое крупное в жизни, чтобы заработать такую сумму, которой хватило бы на два, а то и на три года жизни.
— Ну и что же?
— Сорвалось. Я никогда не начинаю дела, если не уверен в успехе. Надо было ждать, а пока я истратил все деньги.
— Две тысячи?! На что?
— На то, — Гризи показал на бутылку виски. — И это, — он ткнул пальцем в сторону сочного бифштекса на плите. — Деньги протекли сквозь пальцы… И я был должен полсотни Корнелии. Нужно было рассчитаться с ней, чтобы она могла внести очередной взнос за медицинское обслуживание.
— Думается, она могла бы обождать с деньгами, — зло бросила Лоис, — во всяком случае, пойти навстречу тебе, которому она стольким обязана.
— Ничем она мне не обязана! Корнелия даже не родная нам, хотя воспитала и вырастила нас. Это мы обязаны ей.
— Тебе удастся рассчитаться с Берри?
— Без труда. Завтра он получит свои деньги.
— Почему ты скрыл от меня, что должен ему такую большую сумму?
— А зачем было говорить? Двух тысяч у тебя нет, а я не хотел волновать тебя.
— Гризи, Гризи, ведь Берри вспыльчив, как динамит. — Она взяла Гризи за руку. — Он ничего тебе не сделал?
Гризи Дик опустил глаза.
— Несколько дней назад ударил рукояткой пистолета. Пригрозил, что убьет, если я не верну ему долг.
— Гризи, почему ты мне не рассказал?.. О Гризи! А я еще накричала на тебя… Гризи, я боюсь, мне страшно.
— Ничего не бойся, все будет в порядке. — Он налил себе виски. — Теперь мне осталось только выручить хорошую цену за свой товар.
— Ты хочешь сказать, что если бы дело не выгорело, Берри Пип убил бы тебя?
— Да.
— О Гризи… — Лоис схватилась за голову. — А если тебе не удастся разделаться со своим товаром? Что тогда?
Гризи Дик приложил указательный палец к виску и имитировал звук пистолетного выстрела.
Папаша Саччини обтер руки о комбинезон. Он проделал уже большую часть работы, и от этого ощущал в себе прилив гордости. Он вспомнил про жену. Обычно она звонила по нескольку раз за вечер, беспокоясь о его самочувствии. Видимо, звонила и сегодня. Да, сердце у него пошаливало. Жена давно уговаривает его перейти на пенсию и уехать в деревню. Но он не соглашается: Джонни остается два года до окончания нью-йоркского городского колледжа. Его сыну не придется быть ночным сторожем…
Старик поднялся из подвала в вестибюль. Уже стемнело, и на улице зажглись фонари. Папаша Саччини вытащил из кармана старые часы, купленные в незапамятные времена за один доллар, — было около половины девятого. Затем он закурил сигару — это было единственное излишество, которое он себе позволял.
Напротив дома стоял лимузин кремового цвета. Он подивился — неужели кто-нибудь из полицейских приобрел новую машину. Папаша Саччини знал почти все автомобили, которые стояли на Тридцать первой улице по ночам, но никак не мог припомнить кремового «понтиака».
Старик поднялся по лестнице на третий этаж. Свет он не зажигал, и без того хорошо зная дорогу к телефонной будке. Ответил сын.
— Это ты, Джонни? Почему ты сегодня дома? — спросил папаша Саччини.
— Нужно позаниматься, вот я и остался.
— Умница. А как мама?
— Хочешь поговорить с ней?
— Да, передай ей трубку.
Он услышал, как Джонни позвал мать. Вдруг старик почувствовал, что по коридору потянуло сквозняком. Он выглянул из будки, и ему показалось что-то неладное у двери, ведущей в фирму «Шапиро и сын».
— Джиованни, — раздался голос его жены, — это ты, Джиованни?
— Я.
— Я все время звонила тебе, но никто не отвечал. Я подумала, уж не случилось ли что-нибудь.
— Все в порядке, мать, ложись спать. И не беспокойся, ведь ты же знаешь, что… — из помещения фирмы «Шапиро и сын» послышался шум. — Обожди минутку, — сказал он и, положив трубку, направился туда. Дверь была отперта. В нижней панели зияла дыра. Он зажег свет и увидел в мастерской человека, прижавшегося к стене.
— Что ты тут делаешь? Какого черта тебе здесь нужно? Я сейчас вызову полицию! Ишь, чего выдумал!
Старый Саччини направился было обратно к телефону, но ему не удалось уйти далеко. Его остановила пуля, вонзившаяся в спину и вырвавшая огромную дыру в груди.
Телефон не был разъединен. В трубке раздавался истерический голос жены папаши Саччини, выкликивающей имя мужа; затем чья-то рука опустилась на рычаг, и в тот момент госпожа Саччини уже была вдовой.
Лейтенант Фурньер вошел в дежурное помещение.
— Какого черта ты меня вызвал?! — обратился он к сержанту, который поднялся из-за стола при его появлении.
— Произошло убийство, сэр. Я подумал, что вы не пожелаете остаться в стороне.
— Как раз напротив — мечтаю остаться в стороне. Убийства совершаются ежедневно. Может быть, ты думаешь, что бандиты убивают только в служебное время? Мог бы не звонить мне. Ну, ладно, раз уж я здесь — вызови дежурную машину, я могу позволить себе потратить немного бензина налогоплательщиков.
— Машина не понадобится, сэр. Это рядом.
— Рядом?
— В Варвик-билдинге.
— Кто убит?
— Ночной сторож.
