Лицо ее приобрело вдруг непроницаемое выражение.
— Я этого не говорила.
— Но мне показалось, ты имеешь в виду именно это.
— Может быть, и так. У каждого свои проблемы.
— В чем же заключаются проблемы Фрэда?
Она покачала головой:
— Я вам не скажу. Вы донесете матери.
— Не собираюсь.
— Нет, собираетесь.
— Ведь ты любишь Фрэда, правда?
— Я имею право любить, кого захочу. Он хороший мальчик, хороший человек.
— Не сомневаюсь. Не этот ли хороший мальчик украл картину у твоих родителей?
— Не пытайтесь иронизировать.
— Иногда я все же пытаюсь. Наверное потому, что все такие хорошие. Но ты не ответила на мой вопрос, Дорис. Это Фрэд украл картину?
Она отрицательно покачала головой:
— Ее не украли.
— Ты хочешь сказать, что она сама спрыгнула со стены и отправилась погулять?
— Нет. Я хочу сказать не это. — На глаза у нее навернулись слезы и потекли по щекам. — Это я ее взяла.
— Зачем?
— Фрэд мне велел… Вернее, он меня попросил.
— А чем он мотивировал свою просьбу?
— У него были свои причины.
— Но какие?
— Он просил никому не говорить об этом.
— Картина по-прежнему у него?
— Думаю, что да. Он ее еще не вернул.
— Но сказал, что намеревается это сделать?
— Да… И наверняка так и поступит. Он сказал, что хочет ее исследовать.
— Что же именно он собирается исследовать?
— Проверить, подлинник ли это.
— Значит, у него были подозрения, что это подделка?
— Он хотел убедиться в этом.
— Зачем же было красть?
— Он вовсе не крал. Я разрешила ему взять ее. А вы ведете себя отвратительно.
VI
Я уже начал склоняться к тому, чтобы признать ее правоту, поэтому оставил ее в покое и спустился к машине. Около часа я сидел в ней, наблюдая за главным входом и замечая, что падающие на другую сторону улицы тени домов становятся все длиннее.
В павильоне с круглой крышей, стоявшем поблизости, находился бар, в котором продавались диетические гамбургеры, и легкие дуновения ветра приносили время от времени запах пищи. Я вышел из машины и съел один гамбургер. Внутри павильона царила атмосфера лени и праздности.
Бородатые молодые посетители показались мне какими-то пещерными людьми, ожидавшими конца ледникового периода.
Когда Фрэд Джонсон наконец подъехал, я уже снова сидел в автомобиле. Он припарковал свой голубой «форд» сразу же за мной и огляделся по сторонам. Затем вошел в дом и исчез в лифте. Я помчался вверх по лестнице; мы столкнулись в вестибюле четвертого этажа. На нем был зеленый костюм и желтый галстук.
Он попытался было вновь юркнуть в лифт, но дверь закрылась перед самым его носом, и кабина поехала вниз. Он повернулся ко мне. Я заметил бледность его лица и широко раскрытые глаза.
— Что вам нужно?
— Картина, которую ты взял из дома Баймейеров.
— Какая картина?
— Ты сам отлично знаешь. Картина Чентри.
— Я ее не брал.
— Возможно. Но она попала в твои руки.
Он взглянул поверх моего плеча в направлении коридора, ведущего к квартире девушки.
— Это Дорис вам сказала?
— Не будем замешивать Дорис в это дело. У нее и без того хватает проблем с родителями и с самой собой.
Он кивнул головой, словно поняв и признав мою правоту. Но его глаза жили собственной жизнью и говорили, что он лихорадочно ищет способ выпутаться из трудной ситуации. Он показался мне одним из тех усталых молодых людей, которые, когда проходит молодость, сразу же вступают в средний возраст, не пережив периода мужской зрелости.
— Кто вы, собственно говоря, такой?
— Я частный детектив, — ответил я, назвав свое имя. — Баймейеры наняли меня, чтобы я отыскал их картину. Где она Фрэд?
— Не знаю.
Я с сомнением покачал головой. На лбу у него выступили капли пота.
— Что же с ней случилось, Фрэд?
— Я признаюсь, что взял ее домой. У меня не было намерения красть. Я только хотел ее исследовать.
— Когда ты отвез ее к себе?
— Вчера.
— Где же она теперь?
— Не знаю. Правда не знаю. Кто-то, наверное, похитил ее из моей комнаты.
— В доме на Олив-стрит?
— Да. Кто-то залез в дом и украл ее, когда я спал. Когда я ложился, она была на месте, а проснувшись, я ее не обнаружил.
— Похоже, ты большой соня.
— Видимо, да.
— Или большой обманщик.
Тщедушный молодой человек вдруг задрожал в приступе стыда или ярости. Я уже думал, что он собирается ударить меня, и приготовился к этому, но он бросился в сторону лестницы. Мне не удалось его догнать. Когда я выскочил на улицу, его голубой «форд» уже тронулся с места.
Я купил еще один диетический гамбургер, велел положить его в бумажную сумку и снова поднялся на четвертый этаж. Дорис впустила меня в квартиру, хотя была явно разочарована тем, что это я.
Я вручил ей гамбургер:
— Возьми перекуси.
— Я не голодна. Впрочем, Фрэд обещал принести мне что-нибудь.
— Лучше съешь это. Фрэд может сегодня не появиться.
— Он говорил, что зайдет.
— У него могут быть неприятности с этой картиной, Дорис.
Она стиснула ладонь, смяв находившийся в сумке гамбургер.
— Мои родители пытаются его доконать?
— Я бы не стал выражаться так решительно.
— Вы не знаете моих родителей. Они добьются того, что он потеряет место в музее и ему не удастся окончить университет. А все из-за того, что он попытался оказать им услугу.
— Я не совсем тебя понимаю.
Она убежденно кивнула головой:
— Он попытался проверить подлинность их картины. Хотел исследовать возраст красочного слоя. Если бы он оказался свежим, это означало бы, что картина поддельная.
— То есть, что ее писал не Чентри?
— Вот именно. Когда Фрэд увидел ее впервые, у него появилось подозрение, что это фальшивка. Во всяком случае, он сомневался. Вдобавок он не доверяет человеку, у которого родители ее приобрели.
— Граймсу?
— Ему самому. Фрэд говорил, что в художественных кругах он пользуется дурной репутацией.
Интересно, какую репутацию заслужит сам Фрэд, когда узнают о краже картины. Но беспокоить девушку такими вопросами не имело смысла. Лицо ее по-прежнему было непроницаемо, словно подернуто туманной дымкой. Я оставил ее с помятым гамбургером в руках и вернулся по автостраде в нижнюю часть города.
Дверь магазина Пола Граймса была заперта на засов. Я постучал, но никто не отозвался. Я начал дергать за ручку и кричать. Безрезультатно. Вглядываясь в темноту, я увидел лишь мрак и пустоту.
Я зашел в магазин спиртных напитков и спросил у чернокожего продавца, не видел ли он Паолу.
— Она была перед магазином с час назад — грузила в пикап какие-то картины. По правде говоря, я даже помог ей.
— Что это были за картины?
— Какая-то мазня в рамках. Странные такие пятна разного цвета. Я люблю картины, на которых можно что-то разобрать. Ничего удивительного, что их не могли продать.
— Откуда вам известно, что не могли?
— Да ведь это ясно. Она сама сказала, что они прикрывают лавочку.
— А с ней был Пол Граймс, тот тип с бородкой?
— Нет, он не показывался. Я не видел его с тех пор, как вы отсюда ушли.
— Паола не говорила, куда она собирается ехать?
— Я не спрашивал. Она поехала в сторону Монтевисто. — Он указал большим пальцем на юго-запад.
— А что у нее за пикап?
— Старый «фольксваген». С ней что-то случилось?
— Нет. Я хотел поговорить с ней об одной картине.
— Собираетесь купить?
— Возможно.
Он недоверчиво посмотрел на меня:
— Вам нравится такая мазня?
— Всякое бывает.
— Жаль. Если бы они знали, что подвернулся клиент, может, не ликвидировали бы дело и продали вам что-нибудь.
— Может, и так. У вас найдутся для меня две четвертинки виски из Теннесси?
— Лучше покупайте сразу пол-литра. Дешевле обойдется.
— Я предпочитаю две четвертинки.
