У меня защекотало в носу. Я захотел чихнуть, но знал, что нельзя. Чихать никак нельзя.
— Мисс Де Челитта сообщила мне, что Скотт видел, как Энди выходил из дома Токера, но она не знает, что произошло дальше. Энди просто не вернулся. Нет свидетельств, что Скотт имеет отношение к его исчезновению.
— Нет свидетельств? Этот сукин сын имеет отношение ко всему и заруби себе это на носу. Он многое мог бы рассказать нам, если бы ты не поджарил…
— Альда, даже если бы он был функциональный, я не думаю, что он мог бы рассказать что-нибудь. Он… сошел с ума. Просто удивительно, что…
Зуд в носу становился все сильнее, как будто кто-то старательно щекотал мне ноздри мягкими перышками.
А рокочущий голос продолжал:
— Он бы выложил все, если бы я показал ему эту сисястую шлюху, док, потому что только из-за нее он так долго упрямился. Даже ты должен был сообразить это.
Я был близок к тому, чтобы разразиться чихом, и начал бессознательно хватать воздух мелкими глотками, напрягая задние мышцы гортани и челюстей-, как это бывает в начале зевка. Я инстинктивно хотел поднять правую руку и почесать пальцем нос и тут же почувствовал боль, метнувшуюся от кисти к плечу, так как ремень, стягивавший кисть, мгновенно отреагировал на движение. Но, как мне показалось, я ощутил что-то еще…
Чимаррон понизил голос до еле различимого шуршащего шепота и сказал Грассу или Блиссу, словом, доктору:
— Ладно, пора кончать. Самое главное сейчас — убрать Клода и девчонку. Господи, ты когда-нибудь видел такие здоровые сиськи, док?
Еще я почувствовал, что моя рука продолжала движение вверх, к груди, хотя она не имела права этого делать. Я попытался высвободить левую кисть, но она оставалась неподвижной. Широкий кожаный ремень крепко сжимал мне бедра, и его концы были закреплены вне поля моего зрения под столом, на котором я лежал. Две широких петли, надежно прикрепленных к ремню, обхватывали мои кисти, они были туго затянуты и зафиксированы трехзубчатыми пряжками, похожими на пряжку мужского брючного пояса. Пряжки не ослабли, но все-таки…
— Она и в самом деле красивая женщина. Послушай, Альда, будет глупо, если… Ну я не имею в виду, может быть, перед тем, как разделаться с ними обоими, я немного развлекусь…
— Забудь даже думать об этом. И не смей больше говорить такую чушь или я оторву тебе башку. Черт меня побери, мы ведем разговор о тридцати-сорока миллионах, а ты думаешь о какой-то заднице.
Сквозь прикрытые ресницы мне была видна грязная коричневая лента, обхватывающая мое правое запястье. Изрядный участок кожи выше ремня был ободран и почти сплошь покрыт запекшейся кровью. Я чуть-чуть потянул вверх правую руку и почувствовал, что она перемещается к моему лицу — увидел, как она передвинулась на четыре-пять сантиметров, когда лента соскользнула к краю стола справа от меня. Видимо, когда я, сражаясь с болью, дергался и извивался, закрепленный под столом конец ослаб. Может быть, еще один хороший рывок, и он освободится совсем.
Прекрасно, а что дальше? Моя левая кисть и обе лодыжки были по-прежнему неподвижны. Я был безоружен. И скорее всего, учитывая жуткую боль, перенесенную великим множеством моих мышц, которая уже давала о себе знать, я смогу двигаться не быстрее, чем больной артритом старик.
Но это было уже кое-что. Мизерный, но все-таки шанс. И в первый раз за продолжительное время я начал думать не о том, как и когда эти подонки будут меня убивать, а о том, чтобы жить. Может быть, жить. И может быть даже очень неплохо.
Чимаррон говорил тихо, я едва его слышал.
— Хорошо, пошли, пора за дело. А с этим ублюдком разберемся после. Если к тому времени он очухается, он все нам выложит, уверяю тебя. Когда я скажу ему, что они оба мертвы, он сломается и выложит все. Ты следи за аппаратурой, док, а я позабочусь о том, чтобы вывернуть из него все потроха…
И в этот момент я чихнул.
Слово «чихнул» не совсем здесь подходит. Я так долго удерживал в себе взрыв, что последний глоток воздуха буквально застрял у меня в горле, а потом весь воздух из легких вырвался через рот и нос с шумом урагана средней силы, который выскакивает из туманного горна.
Мини-конвульсия оторвала мою голову и верхнюю часть тела от стола, и я не смог удержать в себе раскатистый вой, который последовал за чихом; это случилось неожиданно, когда мое непроизвольное движение совпало с выплеском давления из моих внутренностей, а яростные и колючие, как зубья пилы, импульсы поступили в каждый нерв моего тела. Если бы боль имела черную окраску, все мое тело стало бы по меньшей мере синим.
— Ч-черт! — выкрикнул Чимаррон.
— Боже Всемогущий! — подхватил док. — Очевидно, он здесь просто лежал и притворялся… Альда, он же слышал все, что мы говорили.
— Ч-черт. Поганый… Ну так что? Не ты ли сам говорил… М-да, сейчас посмотрим. — Чимаррон сказал это довольным, едва ли не радостным голосом.
Итак, я попал в хорошенький переплет. Не было больше смысла изображать из себя опоссума и притворяться застывшим трупиком. Не говоря уже о том, чтобы хоть чем-то досадить этим пятерым головорезам: Чимаррону, доку, Дерабяну, говнобою и еще одному, которого я не знал, — здоровенному коротышке в белом халате до колен. На сей раз никаких шансов вырваться из этой передряги.
Назойливая мысль, как червяк, копошилась в моем черепе, и я последовал за ней, правда, не всем своим сознанием, но с каким-то странно отрешенным интересом. В какой-то момент мне показалось, что эти ребята уйдут и оставят меня одного, убедившись в моем полумертвом или по меньшей мере бесчувственном состоянии. Надежды на это было немного даже тогда, когда я ухватился за эту мысль, а теперь и вовсе нечего было об этом мечтать. Я знал, что дефибриллятор, который они уже испытали на мне, находится на своем прежнем месте, черный электрический шнур по-прежнему тянется к розетке в стене, пластины лежат на сером металлическом ящике — все на своем месте, только эта мясорубка теперь была выключена. Стоит им включить ее, и…
Нет, я больше не вынесу этот ужас. Может быть, что-то во мне и выживет, но это уже не будет мною.
Снова пророкотал низкий голос Чимаррона:
— Ну и как, малышка Мишель? Твой хахаль вернулся. Сейчас я подкачу тебя поближе, цыпочка моя, и ты хорошенько поглядишь на своего крутого защитничка, а он полюбуется на тебя. Как ты на это смотришь, детка?
Я уцепился за червяка, который шевелился в моем черепе, и увидел, что эта слабенькая мысль старается вырасти. Я двинулся за ней, подхваченный серебристым потоком… и остановился, задыхаясь. Попытался думать о чем-нибудь сладком и приятном — о поджаренных ребрышках… об охлажденном «мартини» в покрытых морозными узорами бокалах… о пышной, округлой груди с большими нимбами вокруг выступающих сосков… о выдержанных в вине томатах, нагретых летним солнцем.
Но ничего у меня не получалось.
— Поехали, детка. Я повезу тебя к хахалю. Его ведь зовут Скотт? Шелл Скотт? Ну, а теперь будем называть его Дергунчик, потому что сейчас он будет красиво дергаться и выворачиваться наизнанку. Давай посмотрим на нашего Дергунчика, крошка Мишель.
Я услышал возню, глухой шум, — очевидно, Спри протестовала и возмущалась, но слова застревали в плотной повязке, прикрывающей ей рот. Но я тут же отогнал свои мысли от этого и снова обратился к образам, которые по-прежнему не срабатывали. Тогда я вспомнил, как несколько мгновений назад я думал о своей передряге, и направил всю мыслительную энергию, какую мог собрать, на мысль о своем жутком положении. Я заставил ее принять конкретные формы, сконцентрироваться на ней, положил ее на язык. Почувствовал, как она хрустнула у меня на зубах. Наконец, это сработало.
Я скосил влево полуоткрытые глаза. Чимаррон подтолкнул каталку Спри почти вплотную к столу, и я мог хорошо видеть ее большие глаза, которые испуганно смотрели на меня.
Чимаррон развлекался от души, зубоскаля насчет хахаля-Дергунчика и отпуская другие веселые шуточки. Но спустя примерно минуту вонючий ублюдок сказал:
— Подними-ка его поганую голову, док, чтобы Дергунчик видел как следует. — И он рванул блузку Спри своими огромными лапами, разорвав ее сверху донизу, затем легко, как нитку, разорвал ей лифчик посередине и отшвырнул его, обнажив и жестоко унизив мою милую Спри.
И тогда я почти разорвался на куски. Почти, но не совсем.
Я почувствовал на своем затылке руки доктора, которые приподнимали меня, выдержал эту пытку, открыл глаза шире и начал стонать. Сначала тихо, затем громче, причем звук возрастал и по силе, и по тембру: нечленораздельное «ммммМММгмммМММ», выходившее сквозь стиснутые зубы.
Я дал повернуть свою голову так, чтобы видеть не Спри, а Чимаррона. Я не мог позволить себе смотреть на Спри. Она тоже отворачивалась, но Чимаррон одной рукой крепко держал ее голову.
