— В кухне должна находиться экономка, — сообщил Гоффман. — Не обижайтесь, Мейсон, но я хотел бы поговорить с Гриффином с глазу на глаз. Собственно говоря, я до сих пор не знаю, какова ваша роль в этом деле. Сдается мне, вы тут одновременно и адвокат, и друг семьи.
— Что вы, я вовсе не обижаюсь, — покладисто ответил Мейсон. — Я понимаю, в какой ситуации вы оказались, сержант. Но коль скоро я здесь, то здесь и останусь.
Гоффман кивнул.
— Экономка сейчас на кухне, — сказал он. — Зовут ее миссис Витч. Мы уже допрашивали ее и ее дочку. Сходите к ней и договоритесь насчет кофе. Пусть сварит море черного кофе — наши парни наверху нуждаются в нем не меньше, чем этот пижон.
— Ладно.
Мейсон прошел из гостиной в столовую, оттуда — в буфетную, а из буфетной попал на кухню — она была огромной, хорошо освещенной и оборудованной. Две женщины сидели на придвинутых вплотную друг к другу стульях с высокими спинками и разговаривали вполголоса. Когда Мейсон вошел, они замолчали и посмотрели на него. Одна из них выглядела лет на пятьдесят; у нее были седоватые виски и утратившие блеск черные глаза, которые пропадали в тени глазниц, словно затянутые невидимыми нитями вглубь черепа, специально для того, чтобы нельзя было определить их выражение. Лицо у нее было вытянутое, с тонкими, крепко стиснутыми губами и выступающими скулами. Она была одета в черное.
Другой женщине на вид было не больше двадцати трех лет. Ее волосы были черны, как смоль; блеск пламенных глаз в силу контраста еще больше подчеркивал матовость глубоко посаженных глаз старшей женщины. У нее были полные и очень красные губы, тонкие, изогнутые дугой брови и длинные ресницы. Румянами и пудрой она пользовалась весьма умеренно.
— Миссис Витч? — обратился Мейсон к той, что постарше.
Она кивнула головой, не приоткрыв стиснутых губ. Сидевшая рядом девушка ответила глубоким гортанным голосом:
— Я — Норма Витч, ее дочь. Чего вы хотите? Мама совершенно выбита из равновесия.
— Я понимаю, — мягко сказал Мейсон — Я хотел узнать, не могли бы вы сварить немного кофе. Только что вернулся Карл Гриффин, и мне кажется, он очень в нем нуждается. Кроме того, наверху работают несколько полицейских. Полагаю, что и им кофе не помешает.
Норма Витч сорвалась со стула.
— О, разумеется! Да, мама?
Она взглянула на мать. Та слегка кивнула.
— Я займусь этим, — сказала Норма Витч.
— Нет, — заговорила ее мать сухим, как шелест кукурузы, голосом. — Я сама этим займусь. Ты не знаешь, где что лежит.
Она отодвинула стул и пошла в буфетную. Вернулась с большой кофеваркой и пачкой кофе. На ее лице отсутствовали какие–либо чувства, но двигалась она так, будто была смертельно утомлена. У нее была плоская грудь, плоские бедра и плоские стопы, из–за которых походка была тяжела и неуклюжа Во всем ее поведении ощущалась глубокая подавленность.
Девушка повернулась к Мейсону; полные губы послали ему улыбку.
— Вы из полиции? — спросила она.
Мейсон покачал головой.
— Нет, я приехал по просьбе миссис Белтер. Это я вызвал полицию.
— А… — протянула Норма Витч. — Я слышала о вас.
Мейсон обратился к матери Нормы:
— Миссис Витч, может быть, я сварю кофе, если вы неважно себя чувствуете?
— Благодарю, — ответила она тем же сухим, бесцветным голосом. — Я справлюсь.
Она засыпала в бачок кофе, налила воду в кофеварку, зажгла газ и вернулась к своему стулу все тем же тяжелым шагом, села, скрестила руки на коленях и застыла, устремив неподвижный взгляд в какую–то точку на поверхности стола.
Норма Витч подняла глаза на Перри Мейсона.
— Боже, это было ужасно!
Мейсон сочувственно кивнул и как бы невзначай спросил:
— Но вы не слышали выстрела, мисс, не так ли?
Девушка затрясла головой:
— Нет, я спала, как убитая. По правде говоря, я проснулась только тогда, когда пришел один из полицейских. Мамочку позвали наверх, а что я сплю в соседней комнате, они, наверное, не знали. Видимо, хотели осмотреть вещи, пока мама была наверху. Я просыпаюсь, смотрю, а возле моей кровати стоит какой–то мужчина и рассматривает меня.
Она опустила глаза и тихо засмеялась, давая понять, что не считает это приключение особо неприятным.
— И что? — спросил Мейсон.
— Они вели себя так, словно поймали меня с дымящимся револьвером в руках. Приказали мне встать и не спускали с меня глаз, даже когда я одевалась. Потом стали допрашивать.
— И что вы им сказали? — поинтересовался Мейсон.
— Правду. Что я легла и сразу уснула, а когда проснулась, увидела, что у моей кровати торчит полицейский и пялится на меня. — Довольная собой, она после паузы добавила: — Они мне не поверили.
Ее мать по–прежнему сидела со скрещенными на коленях руками и неподвижным взглядом.
— Значит, вы ничего не видели и не слышали? — спросил Перри Мейсон.
— Ничего. Совершенно ничего.
— И ни о чем не догадываетесь?
Она покачала головой:
— Ну… Ни о чем таком…..
Он проницательно взглянул на нее:
— А о не таком?
— Как сказать… Я ведь здесь только неделю, но и за это время…
— Норма! — Голос ее матери вдруг утратил свою безучастность и прозвучал как щелчок бича.
Девушка замолчала, не закончив фразу. Мейсон взглянул на экономку. Она не оторвала взгляда от поверхности стола, когда он обратился к ней:
— А вы тоже ничего не слышали, миссис Витч?
— А я никогда ничего не вижу и не слышу. Делаю свою работу — и все.
— Это весьма похвально, но не в данном случае. Боюсь, что полиции это ваше качество придется не по вкусу, и вы будете вынуждены начать видеть и слышать.
— Я ничего не видела, — сказала она; лицо ее при этом даже не дрогнуло.
— И ничего не слышали?
— Нет.
Мейсон смотрел на нее уголком глаза. Он был уверен, что эта женщина что–то скрывает.
— Там, наверху, вы так же отвечали на вопросы? — спросил он.
— Кофе сейчас будет готов, — сказала она. — Может, вы прикрутите газ, чтобы вода не выкипала?
Мейсон взглянул на кофеварку, над которой поднималось облачко пара, и слегка уменьшил пламя горелки.
— Ну вот, пусть кофе варится, — сказал он, — а мы продолжим разговор. Повторяю свой вопрос: наверху вы отвечали полиции точно таким же образом?
— Каким образом?
— Как здесь.
— Да, им я оказала то же самое: ничего не видела и не слышала.
Норма Витч засмеялась:
— Это версия, от которой мама не отступит.
— Норма! — оборвала ее мать.
Мейсон не спускал глаз с обеих. На его лице сохранялось выражение полного спокойствия, только глаза были тверды и внимательны.
— Миссис Витч, — обратился он к старшей, — вы, наверное, думаете, что я полицейский? Вы ошибаетесь, я адвокат. Если вам есть что сказать, то сейчас самый подходящий момент.
— Хм… Что это значит?
— То и значит, что я сказал: самый подходящий момент.
Женщина явно не спешила воспользоваться моментом.
— Ну так что? — спросил Мейсон, не дождавшись ее слов.
— Мне нечего сказать! — отрезала экономка, продолжая рассматривать крышку стола.
Вода в кофеварке начала булькать. Мейсон прикрутил пламя горелки.
— Я достану чашки и блюдца, — сказала Норма, поднимаясь со стула.
— Сиди, Норма, — скомандовала миссис Витч. — Я сама этим займусь. — Она отодвинула стул, подошла к буфету и вынула несколько чашек с блюдцами. — Им этого будет достаточно.
— Но, мамочка, — запротестовала Норма, — это же чашки для шофера и прислуги.
— Это полицейские. Какая разница?
— Разница большая!
— Не вижу никакой. Знаешь, что сказал бы хозяин, будь он жив? Он не дал бы им ничего.
— Но он мертв! — воскликнула Норма. — Теперь хозяйкой здесь будет миссис Белтер.
Миссис Витч оглянулась и смерила дочь своими матовыми, глубоко посаженными глазами.
— Я не очень–то уверена в этом, — сказала она.
Перри Мейсон налил немного кофе в чашки, после чего вылил его обратно в кофеварку. Когда он повторил эту операцию во второй раз, кофе был черным и дымящимся
— Не могли бы вы достать какой–нибудь поднос? — попросил он. — Я отнесу кофе сержанту Гоффману и Карлу Гриффину, а вы — наверх, полицейским.
Норма молча принесла поднос. Мейсон поставил на него три чашки с кофе и через столовую вернулся в гостиную.
Сержант Гоффман стоял, заложив руки за спину и наклонив голову. Карл Гриффин сидел, откинувшись в кресле, осовевший, с красным лицом и налитыми кровью глазами. Когда Мейсон вошел, говорил сержант Гоффман:
— Вы не так выразились о ней, когда приехали сюда..
— Я был тогда пьян, — ответил Гриффин.
Гоффман не отводил глаз от его лица.
— В пьяном виде люди часто говорят то, что скрывают в трезвом, — заметил он.
Карл Гриффин поднял брови с выражением вежливого удивления:
