– Кто тебя так избил, парень? – требовательно спросил Магеллан. – Это люди О'Коннора?
Джонсон проглотил бренди и поперхнулся. Казалось, ему было трудно говорить. Наконец он произнес:
– Да, это был тот здоровый парень, Влеки Моноган. Я объезжал магазины, как вы мне велели, и все шло хорошо. Продал весь товар за наличные.
Он достал из кармана куртки пачку банкнот и бросил ее на стол.
– Только один или два хозяина отказали мне. Я думаю, кто-то из них и сообщил О'Коннору.
Билл замолчал, закрыл глаза, будто засыпая. Марлоу внимательно наблюдал за ним. Циничная ухмылка коснулась уголков его губ. Подумаешь, Джонсона немного потрепали, но не так уж сильно, как он старался показать. Он чересчур драматизирует случившееся, и, наверное, тому есть причина.
– Продолжай, сынок, – сочувственно сказал Магеллан. – Расскажи нам, что случилось потом.
– Я пил чай в придорожном кафе около Барфорда на бирмингемской трассе. Моноган зашел туда с парой молодчиков, которые постоянно крутятся вокруг него. Они всегда болтаются на Плазе по субботам, когда закрываются пивные, и от них всегда одни только неприятности. Моноган вызвал меня наружу и затеял драку. Сказал, что я будто бы приставал к его девчонке на танцах в прошлую субботу.
– А это правда? – спросил Марлоу.
Джонсон отрицательно покачал головой.
– Я даже понятия не имею, кого он имел в виду. Я пытался по-хорошему поговорить с ним, но он сбил меня с ног. Один из его парней ударил меня ногой в лицо, но Моноган остановил его и сказал, что на сегодня с меня хватит. Он добавил, чтобы я держался подальше от Барфорда, если не хочу неприятностей.
Магеллан в замешательстве покачал головой:
– Зачем это все? Я чего-то не понимаю?
Марлоу коротко рассмеялся.
– Это же старая тактика, папа. Вроде бы никакой вражды между О'Коннором и вами нет. Будто это просто совпадение, что Джонсон работает у вас.
Лицо Марии побелело от гнева.
– Нужно обратиться в полицию. Нельзя мириться с этим.
Марлоу пожал плечами.
– Стоит ли? Если Джонсон отправится в полицию, что в этом хорошего? Стычка никак не касается О'Коннора. А Моногана оштрафуют на пару фунтов – и все.
– Я не хочу идти в полицию, – перебил Марлоу Джонсон, и в его голосе послышалась тревога.
Папа Магеллан нахмурился.
– А почему бы и нет, сынок? По крайней мере ты получишь удовольствие, когда увидишь Моногана в суде.
Джонсон поднялся, теперь уже твердо стоя на ногах, и сказал каким-то надтреснутым голосом:
– Я не хочу больше неприятностей, не хочу быть замешанным в какие-то темные дела. Я не ожидал такого оборота дела.
Его лицо покрылось красными пятнами, голос дрогнул.
– Мне очень жаль, мистер Магеллан, – продолжал он. – Вы были очень добры ко мне, но я поищу себе другую работу. – Он продолжал стоять, теребя в руках кепку. – Я не приду завтра.
Последовала тяжелая тишина, и Мария отвернулась, сдерживая рыдание. Магеллан, не глядя, пытался нащупать для себя опору, его тело словно осело, казалось, сейчас его хватит удар.
Марлоу тут же бросился к старику, поддерживая его сильными руками и бережно опуская на стул.
– Не волнуйтесь так, папа, – сказал он. – Все будет хорошо. Все в конце концов наладится.
Он выпрямился и посмотрел на Джонсона. На его лице, вытесняя страх, начал появляться стыд. И вдруг где-то глубоко внутри у Марлоу поднялась волна страшного неконтролируемого гнева, с которым он не мог справиться. Он бросился вперед, схватил Джонсона за горло и сильно встряхнул его, словно пойманную крысу.
– Ты, грязная маленькая свинья! – завопил он. – Сейчас я задам тебе такую трепку, что ты надолго запомнишь.
Он изо всех сил толкнул Джонсона в прихожую. Тот потерял равновесие и грохнулся на пол. Когда Марлоу бросился к нему, тот уже поднялся на ноги, дрожа от страха, а Мария схватила Марлоу за волосы, повернув назад его голову. Она ударила его по лицу, крикнув:
– Хватит! Не слишком ли много для одного дня?
Когда Марлоу собрался отбросить ее, папа Магеллан, внезапно обретя откуда-то взявшуюся энергию, юркнул в дверь, схватил Джонсона за плечо и вытолкал его наружу.
– Давай, уходи отсюда, ради Бога! Скорей!
Джонсон бросил через плечо испуганный взгляд, проскочил в дверь и исчез в тумане.
Наступила тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием Марлоу. Мария уже не плакала. Она раскраснелась, и глаза ее горели.
– Что это с вами такое? – громко спросила она. – Это ваша обычная реакция на насилие? Не можете владеть собой? Хотите, чтобы в один прекрасный день вас повесили?
Марлоу смешался и смотрел на нее сверху вниз. Он проглотил стоявший в горле ком и сказал:
– Когда я был мальчиком, мой отец хотел, чтобы я стал врачом. Он был клерком на небольшом жалованье, и поэтому я, по его убеждению, должен был стать врачом. Я не хотел этого, но мое нежелание не имело значения. Отец бил меня все время, когда я учился в школе, пока в один прекрасный день – мне тогда было семнадцать лет – я не обнаружил, что сильнее его. Я врезал ему в челюсть и ушел из дома.
Дрожащей рукой он пошарил сигареты и продолжал:
– Там, в Маньчжурии, на шахте, куда меня отправили, был один дежурный китайский офицер. Его звали Ли. Маленькое имя для маленького человечка. У него был комплекс по поводу его роста, поэтому он, естественно, возненавидел меня. Он посылал меня работать на самый низкий горизонт, где я стоял по колено в ледяной воде по двенадцать часов в день. Иногда Ли казалось, что я работаю недостаточно прилежно, и он оставлял меня на ночь, когда других поднимали наверх. Мне до сих пор снится все это. Он появлялся среди ночи и кричал на меня, а его голос эхом отдавался в проходах шахты. Иногда он подвешивал меня за руки и тяжело избивал.
Мария тихо плакала, покачивая головой из стороны в сторону.
– Хватит. Пожалуйста, хватит.
Марлоу, не слушая ее, продолжал:
– Так чему же я научился благодаря всему этому? Я объясню вам. Это очень просто. – Он поднял сжатый кулак. – Вот! Вот что уважают! Сапог и кулак. Меня всю жизнь били. Мой отец, капитан Ли, О'Коннор, Моноган – все они одинаковы по своей природе, и со всеми можно сладить только одним способом.
Мария отвернулась, а Магеллан подошел и положил Марлоу руку на плечо. На его лице были написаны горечь и сожаление.
– Я-то знаю, что такое иметь дьявола у себя за плечами, но это единственный враг, с кем ты должен бороться. Больше ни с кем во всем мире.
Марлоу слабо кивнул.
– По-моему, мне как раз теперь нужна ванна, папа. В самый раз.
Он было пошел, но остановился, уже опустив одну ногу на нижнюю ступеньку лестницы, ведущей наверх.
– И еще одно, папа. Та работа, о которой вы говорили. Если она еще нужна вам, я займусь ей. О'Коннор начинает раздражать меня. Он напоминает одного знакомого мне типа.
Старик заулыбался, его лицо снова ожило.
– Вот и прекрасно, сынок, – сказал он. – Иди и прими ванну, а потом мы с тобой потолкуем.
Марлоу повернулся и начал подниматься по лестнице. Все его тело было налито свинцовой тяжестью. Он было уже начал сожалеть о принятом решении, но дело сделано. И что бы теперь ни случилось, он ни за что на свете не повернет обратно. Будто какая-то неведомая сила схватила его в свои объятия и быстро несла в неизвестном направлении.
Он пожал плечами, на губах появилась легкая улыбка. Он не боялся ни О'Коннора, ни Моногана, ни кого-либо из этой компании. Его улыбка стала еще шире, когда он вошел в ванную комнату. Ему стало почти жаль О'Коннора. Ему предстоят крупные неприятности.
Утро было холодное, но без дождя. Остатки тумана висели над полями позади дома, когда Марлоу переходил через двор к амбару. Он услышал голоса там, внутри, и задержался на пороге, закурив сигарету, прежде чем войти.
Холодный, влажный воздух облепил его, как мокрое покрывало, и он невольно вздрогнул. Помещение было ярко освещено несколькими мощными электрическими дампами, висевшими на проводах. Мария Магеллан и пожилой мужчина были поглощены работой – они грузили ящики и мешки на трехтонный грузовик «Бедфорд», стоявший посередине амбара. Два других грузовика находились в тени поодаль.
– Доброе утро! – быстро обернувшись, поздоровалась Мария, когда Марлоу прошел вперед и попал, в круг света.
– Здесь прямо как в леднике, – ответил он.
Девушка пожала плечами:
– Стены толщиной в три фута. Нам надо как-то хранить фрукты.
Она подошла к стоявшему у стены столу и приподняла с электрической плитки небольшой кофейник.
– Кофе?
Он коротко кивнул и спросил:
– А где ваш отец этим утром?
– В кровати, – состроила гримаску Мария. – Ревматизм, и это ему очень не нравится. У него всегда начинается приступ, когда становится сыро. Хоть запирай его в комнате, чтобы удержать в постели.
Марлоу отпил обжигающе горячего черного кофе и удовлетворенно крякнул, когда тепло разошлось по всему телу. Он кивком указал на грузовик и пожилого мужчину, все еще укладывающего ящики.
