Она посмотрела на меня сверху вниз, решая, видимо, оставить ли ей все как есть и перестать обращать на меня внимание или устроить мне разгон. Не потому, что у нее накипело против меня, а потому, что она беспокоилась за Зелию, как она, возможно, всегда беспокоилась за нее; потому, что она защищала ее, как она, возможно, всегда защищала ее, и просто потому, что она хотела скинуть с себя весь груз эмоций, устроив кому-либо первоклассный скандал, чтобы потом чувствовать себя лучше.
— Выбора у меня нет, не так ли?
— На самом деле он у вас есть. Я только что его назвал... и вы можете его сделать. Либо вы имеете дело со мной, либо с другим парнем, который займет мое место. Ну, так как?
Где-то в парке закричала сова, и мое лицо приняло выражение суровой индейской непроницаемости. Ночной бриз шевелил занавески, и прекрасная ундина смотрела на меня, словно решая, какой кинжал воткнуть в мое сердце. Затем она сказала:
— Если вы причините Зелии боль, я найду способ ответить вам тем же.
Я широко, по-мальчишески улыбнулся ей.
— Справедливо. И спасибо вам за вотум доверия.
Она подошла к окну и взяла фонарик. Мне нравилось, как она двигалась. Вообще, мне нравилось все, что она делала, даже когда она злилась на меня, но с личной точки зрения — я не стал бы обманывать себя — наши отношения завязывались не лучшим образом. Это было неприятно, потому что в кои-то веки я встретил человека, с которым предпочел бы завязать более хорошие отношения.
У окна она сказала:
— Вы не хотите выключить лампу? — Она уже взялась за занавеску, чтобы отдернуть ее.
— Зачем?
— Затем, что по ночам вокруг дома прогуливаются два охранника. Я не хочу, чтобы за моими балконными перемещениями наблюдали зрители.
Я выключил лампу, услышал звук раздвигаемых занавесок, почувствовал дуновение свежего ночного воздуха и увидел, как ее фигура скользнула в длинный прямоугольник серого ночного неба. Я лег и стал думать о миллионерах, о том, как спокойно О'Дауда был готов вытащить из постели Денфорда в первом часу ночи, и как он налил себе больше бренди, чем мне, о дюжине машин и почти таком же количестве домов, о тетеревиных охотничьих угодьях и торфяных ирландских озерах и об общественной тропе к озеру, которую нужно как-то закрыть... и я думал, как здорово было бы быть миллионером и не копаться в чужом дерьме, и иметь под рукой кучу подхалимов, которые готовы в любую минуту убрать твое. А затем я подумал о Зелии, у которой совсем не было времени на мужчин. Это не понравилось матушке-природе и, я готов был спорить, она, как водится, выбрала подходящий момент, чтобы исправить положение. А затем я заснул и мне снилось, что я иду по Макджилликаддиз Рикс с Джулией. Ветер и дождь, а наши сердца поют одну и ту же песню. По крайней мере, мои сны меня не обманывают.
Завтрак был доставлен мне прямо в постель моим вчерашним слугой. Я повернулся, сел, и моему затуманенному взору предстал томатный сок, два крутых яйца на тосте, кофе, джем и все остальное.
Слуга сказал:
— Доброе утро, сэр.
— Я так не думаю, — ответил я.
Он посмотрел на меня в недоумении.
Я пояснил:
— Я еще не видел ни одного доброго утра, начинающегося в шесть тридцать.
Помпезно, словно он зачитывал правило клуба, которое каждый его член должен знать наизусть, он произнес:
— Мистер О'Дауда, сэр, верит в раннее пробуждение. Завтрак всегда подается между шестью тридцатью и семью часами.
Я снова лег и кивнул на поднос.
— Унесите это и принесите опять без четверти восемь. И я люблю яйца всмятку, а не вкрутую. Варить две с половиной минуты. А если мистер О'Дауда следит за временем утреннего приема пищи, скажите ему, что так как у меня язва, доктора запрещают мне вставать и принимать пищу раньше семи сорока пяти.
Я повернулся и погрузился в легкий сон, полный неприятных видений по поводу миллионеров.
Я получил свои яйца всмятку в точно назначенное мною время.
В начале десятого я был у секретаря. Денфорд был не в настроении. Он, вероятно, уже выполнил весь объем дневной работы. Я изо всех сил старался поменьше смотреть на него, потому что для меня было еще слишком раннее утро, чтобы созерцать его постоянно моргающие, холодные агатовые глаза, крупные зубы и щетку усов, всю в желтых никотиновых пятнах. Мы оба инстинктивно поняли, что никогда не понравимся друг другу, что во многих отношениях было хорошо. Мы четко знали свои места и не стали тратить время на идиотскую чепуху признаний в братской любви.
Он уклонился от прямого ответа на мои условия, но я сделал резкий выпад и он их принял.
Он дал мне список передвижения О'Дауды, адреса и все остальное на две последующие недели, и напротив двух пунктов он поставил красную звездочку. Это были названия отелей, и если он мне понадобится, то мне следует установить личный или телефонный контакт в любое время до восьми вечера. После восьми его ни в коем случае нельзя беспокоить.
— Почему? — спросил я.
Денфорд пропустил мой вопрос мимо ушей.
Он описал мне продвижение Зелии на “Мерседесе” от Эвьена — то, что им было известно — и назвал ее настоящее местопребывание — яхта О'Дауды в Каннах.
Я спросил:
— Вы действительно считаете, что она утратила память?
Он ответил довольно жестко:
— Если мисс Зелия говорит, что это так, значит так оно и есть. У меня еще не было случая усомниться в ее словах.
— Приятно слышать. Кстати... какие у нее отношения с отчимом?
Он подумал какое-то время, затем сказал резко:
— Неважные.
— А какие отношения с ним были у ее матери?
Что-то шевельнулось в нем, мимолетно, но очень сильно, и я не мог не заметить продолжительную дрожь борьбы с этим шевелением, пока он пытался обуздать его.
— Я не понимаю, какое отношение к делу имеет этот вопрос. Вас нанимают, чтобы вы нашли машину.
— Что подразумевает выяснение причины утраты мисс Зелией памяти, которая могла явиться следствием множества вещей. Однако давайте поговорим о машине, раз вы не хотите обсуждать семейные отношения О'Дауды.
— Не хочу, — сказал он.
Он подробно рассказал мне о “Мерседесе”, дал его цветную фотографию, а также список заграничных банков, получивших уведомление о моей персоне, куда я мог обратиться за наличными. Затем он встал, давая понять, что со мной у него все. И хотя я собирался задать ему несколько вопросов об О'Дауде, его деловых интересах, я решил не делать этого. Я мог получить эту информацию и в другом месте. Поэтому я тоже встал и направился к двери. Открывать ее для меня он явно не собирался.
У двери я сказал:
— А что вы собираетесь делать с общественной тропой?
Впервые, и не потому, я был в этом уверен, что он проникся ко мне, в нем появилось что-то человеческое.
— Если вы думаете, мистер Карвер, что работать на такого человека, как мистер О'Дауда, — приятное времяпровождение, выбросите эту мысль из головы. Ему нужны результаты.
— И неважно, как они получены?
Он быстро моргнул, словно я неожиданно зажег слишком яркий свет, и сказал:
— Обычно, да. — Он посмотрел на свои часы. — Кермод отвезет вас на станцию. Вы спокойно успеваете на 10.10.
Я приоткрыл дверь.
— Кермод, — сказал я, — отвезет меня в Лондон. Иначе работа отпадает. Да или нет?
— В таком случае, да, — ответил он.
Кермод отвез меня в Лондон на фордовском фургоне. Я сидел рядом с ним, и он всю дорогу говорил о рыбалке, лошадях, охоте, женщинах и политике. Больше всего он говорил все же о рыбалке и ни единым словом не обмолвился об О'Дауде, и это было не просто уважение и восхищение. Тиш Кермод был человеком О'Дауды до самого кончика сигары последнего, которую он курил.
Я зашел в контору почти в полдень. Мне пришлось пользоваться своим ключом, потому что Уилкинз не было. Где она, я не знал. Отпечатанная на машинке записка сообщила: “Вернусь после обеда”.
На моем столе лежала четвертинка бумажного листа, на котором ею были напечатаны три следующих сообщения:
1. От Миггза, девять тридцать. Следующая информация, полученная им от Гаффи (Ярд). Владелец мотороллера ГН 4839 Джозеф Бована. Из Западной Африки. Фентиман Роуд, Маршкрофт Вилла, квартира 2.
2. От Миггза, десять тридцать. Гаффи сообщает о докладе Суссекской полиции. Джозеф Бована, находившийся за рулем мотороллера ГН 4839, был сбит неизвестной машиной на Укфилд-Форест Роу Роуд вчера в 18. 00. Свидетелей нет. На момент обнаружения Бована был мертв.
3. От Гаффи, одиннадцать тридцать. Пожалуйста, позвоните ему.
Я откинулся в кресле и уставился на листок. Джозеф Бована, из Западной Африки. Чтобы перекрыть общественную тропу, нужно время, даже если приказывает миллионер. А стереть с лица земли человеческое существо — это просто... если вы — О'Дауда и у вас всегда под рукой два-три человека из личной охраны.
Зазвонил городской телефон.
— Карвер слушает.
