Когда за первым часом прошел второй, я решил, что они едут из самого Вашингтона. Значит, речь идет о каком-то небольшом подразделении, которое специализируется на определенных вещах. У всех остальных имелись поблизости собственные представительства. Я перестал ломать голову, отодвинул назад стул, положил ноги на стол и заснул.
Я так до конца и не понял, кто они такие, – по крайней мере, тогда. Они отказались мне это сообщить. В пять утра в комнату вошли трое мужчин и разбудили меня. Они держались вежливо и деловито. На них были не дорогие, но и не дешевые костюмы, чистые и отутюженные, и начищенные до блеска ботинки. Я отметил про себя свежие короткие стрижки, красные лица и коренастые тела в отличной физической форме. Судя по их виду, они могли без особых проблем, но и без удовольствия пробежать половину марафонской дистанции. На первый взгляд мужчины производили впечатление военных, недавно уволившихся из армии, штабных офицеров, которых хедхантеры[13] заманили в какое-то здание из известняка внутри радиальных линий вашингтонского метро. Из тех, кто искренне верит в то, что они занимаются важными делами. Я попросил их предъявить удостоверения личности и значки, но они в ответ процитировали мне Патриотический акт[14] и заявили, что не обязаны представляться. Наверное, так и было, но я видел, что они испытали истинное наслаждение, когда говорили это.
В отместку я собрался заткнуться и не отвечать на их вопросы, но они заметили, что я обдумываю такую возможность, и процитировали еще один отрывок из Акта, давая мне понять, что на этой дороге меня ждет огромная куча неприятностей. Я мало чего боюсь, но твердо знаю, что связываться с нынешними представителями служб безопасности не стоит. Франц Кафка и Джордж Оруэлл дали бы мне точно такой же совет. Поэтому я пожал плечами и сказал, что готов ответить на их вопросы.
Для начала они сообщили мне, что им известно про мою службу в армии и они испытывают ко мне огромное уважение, что было либо дерьмовым и ничего не значащим клише, либо они сами раньше служили в военной полиции, потому что никто не уважает представителей ВП, кроме своих. Затем они заявили, что будут очень внимательно за мной наблюдать и узнают, говорю я правду или вру. Однако я ни секунды не сомневался, что это чушь собачья, поскольку только лучшие из нас на такое способны. А они к данной категории не относились, иначе занимали бы очень высокие посты и сейчас спали у себя дома где-нибудь в пригороде в Вирджинии, а не носились посреди ночи по I-95.
Но мне было нечего скрывать, поэтому я повторил, что готов ответить на их вопросы.
Их беспокоили три вещи. Первое: знал ли я женщину, которая застрелилась в поезде, и видел ли ее раньше?
Я ответил отрицательно, коротко и вежливо, спокойно, но твердо.
Они не стали задавать мне дополнительные вопросы, и я примерно понял, кто они такие и что делают. Они входили в чью-то команду Б, и их отправили на север, чтобы завести в тупик начатое расследование. Они строили вокруг него барьеры, хоронили и проводили черту под тем, что кто-то мог только смутно заподозрить. Они хотели получить отрицательные ответы на все свои вопросы, чтобы закрыть дело окончательно и бесповоротно. Причем так, чтобы не осталось никаких болтающихся концов. Кроме того, смерть женщины не должна была выглядеть как серьезное событие и привлечь внимание общественности. В их задачу входило отправиться в обратный путь с твердой уверенностью, что все забыли о происшествии в метро.
Второй вопрос звучал так: «Знаком ли я с женщиной по имени Лиля Хос?»
Я ответил, что незнаком, потому что так и было – тогда.
Третий вопрос скорее походил на длинный диалог. Его начал агент, который возглавлял группу; он был немного старше и ниже ростом других двоих. Возможно, и немного умнее.
– Вы подошли к женщине, которая ехала в поезде метро.
Я не стал ничего говорить, поскольку в мою задачу входило отвечать на вопросы, а не комментировать утвердительные предложения.
– Как близко вы к ней подошли? – спросил агент.
– Я остановился примерно в шести футах, – ответил я.
– Достаточно близко, чтобы к ней прикоснуться?
– Нет.
– Если бы вы вытянули руку и она протянула вам свою, вы могли бы дотронуться друг до друга?
– Возможно, – сказал я.
– Ответ «да» или «нет»?
– Ответ «возможно». Я знаю, какой длины у меня руки. Но у меня нет такой информации касательно нее.
– Она вам что-нибудь передала?
– Нет.
– Вы взяли у нее что-нибудь?
– Нет.
– Вы взяли что-нибудь с ее тела после того, как она умерла?
– Нет.
– А кто-то другой?
– Я ничего такого не видел.
– Вы не заметили, не выпало ли что-нибудь из ее руки, сумки или одежды?
– Нет.
– Она вам что-нибудь сказала?
– Ничего существенного.
– Она разговаривала с кем-то еще?
– Нет.
– Вы не могли бы достать все, что у вас лежит в карманах? – попросил он.
Я пожал плечами, потому что мне было нечего скрывать, и по очереди выложил содержимое своих карманов на ободранный стол. Свернутые в трубочку бумажные деньги и несколько монет, просроченный паспорт, карточку банкомата, складную зубную щетку и карточку метро, по которой я туда вошел. И визитку Терезы Ли.
Старший агент повозил мои вещи по столу пальцем и кивнул одному из своих подчиненных, который подошел ко мне и обыскал. Получилось у него не слишком профессионально, он ничего не нашел и покачал головой.
– Спасибо, мистер Ричер, – сказал главный.
И они убрались восвояси, все трое, так же быстро, как и появились. Я слегка удивился, но остался вполне доволен. Разложил свои вещи обратно по карманам, дождался, когда они дойдут до конца коридора, и вышел из комнаты допросов. Повсюду царила тишина. Я увидел Терезу Ли, которая сидела за письменным столом и ничего не делала, и ее напарника Доэрти; он вел потрепанного мужчину среднего роста, лет сорока, через общую комнату в крошечное квадратное помещение в дальнем конце. Мужчина был в мятой футболке и красных спортивных штанах. Он явно ушел из дома не причесавшись, потому что его седые волосы торчали в разные стороны. Тереза Ли заметила, что я на него смотрю, и сказала:
– Родственник.
– Той женщины?
Ли кивнула.
– У нее в бумажнике лежала записка с телефоном и прочими сведениями. Это ее брат. Он сам полицейский. В маленьком городке в Нью-Джерси. Он сразу приехал, как только мы с ним связались.
– Бедняга.
– Да уж. Мы не стали просить его опознать труп. Она слишком обезображена. А ему сказали, что потребуется закрытый гроб. Он все понял.
– Но вы уверены, что это действительно она?
Ли снова кивнула.
– Отпечатки пальцев.
– И кем она была?
– Я не имею права отвечать на этот вопрос.
– Вы со мной закончили?
– Федералы все спросили, что хотели?
– Видимо, да.
– Тогда мы с вами закончили, можете идти.
Я дошел до верхней ступеньки, когда она крикнула мне вслед:
– На самом деле я не считаю, что вы подтолкнули ее к самоубийству.
– Считаете, и, возможно, вы правы, – ответил я.
Я вышел на улицу, где царила предрассветная прохлада, повернул налево на Тридцать пятой улице и зашагал на восток. «Мы с вами закончили». Но она ошиблась. На углу меня дожидались четыре типа, которые явно хотели со мной побеседовать; похожие на предыдущих, но не федеральные агенты. У них были слишком дорогие костюмы.
Мир повсюду представляет собой джунгли, но Нью-Йорк – это джунгли в чистом виде. То, что в других местах полезно, в большом городе жизненно необходимо. Если ты видишь на углу четверых типов, которые поджидают тебя, ты либо, не раздумывая, бежишь со всех ног в противоположную сторону, либо продолжаешь идти, не замедляя и не ускоряя шага. Ты смотришь вперед с деланой безучастностью, потом бросаешь взгляд на их лица и отворачиваешься, как будто хочешь сказать: «И это все, что у вас есть?»
По правде говоря, умнее броситься бежать. Лучшая драка – та, в которой ты не участвуешь. Но я никогда не утверждал, что отличаюсь большим умом. Я упрям и иногда бываю вспыльчивым. Некоторые в такой ситуации пинают кошек, а я продолжаю шагать вперед.
Темно-синие костюмы выглядели так, будто их купили в магазине с вывеской, на которой написано иностранное имя. Парни в них явно знали свое дело – вроде тех, кто обычно занимается небоевыми операциями. Они отлично разбирались в устройстве мира и гордились своей способностью добиваться положительных для себя результатов. Не вызывало сомнений, что они раньше служили в армии или в полиции, возможно, и то и другое. Иными словами, относились к категории военных, сделавших шаг вверх с точки зрения зарплаты и шаг в сторону в том, что касается правил и ограничений, и считавших оба этих шага одинаково ценными.
Они разделились на две пары, когда я находился совсем близко, предоставляя мне возможность пройти мимо, если я захочу, но тот, что стоял впереди слева, слегка поднял обе ладони и как будто похлопал ими воздух, пытаясь сказать мне сразу две вещи: «Пожалуйста, остановись» и «Мы не сделаем тебе ничего плохого». Весь следующий шаг я решал, как мне поступить, твердо зная, что оказаться между четырьмя крепкими парнями будет не совсем правильно. В такой ситуации следует либо остановиться, не доходя до них, либо на всей скорости промчаться насквозь. Пока еще оба варианта оставались вполне осуществимыми. Я мог идти дальше, а мог и не идти. Если они сомкнут ряды в тот момент, когда я буду находиться в движении, они попадают на землю, точно кегли в боулинге. Я вешу двести пятьдесят фунтов и шел со скоростью сорок миль в час. Они весили меньше и стояли на месте.
