После того, как она вытащила чеку и бросила в меня гранату с известием, что якобы видела мёртвого Питерсона, она ушла переодеваться, оставив меня стоять у одной из изогнутых стеклянных стен, рассматривая маленькие облачка белого облака, плывущие из океана. Извинившись, она на мгновение положила мне на запястье три пальца, которые я всё ещё ощущал. Если раньше я думал, что во всём этом деле есть что-то подозрительное, [18] то теперь мне придется бороться с марлином [19] весом фунтов в сто. [20]
* * *
Минут через пятнадцать, или через пару сигарет, она вернулась в белом льняном костюме с широкими плечами и юбке до икр. Возможно, она и была ирландкой, но обладала всем самообладанием и холодной грацией английской розы. Она была в туфлях на плоской подошве, что делало меня выше её на пару лишних дюймов, но у меня все еще было ощущение, что я смотрю на неё снизу вверх. На ней не было никаких украшений, даже обручального кольца.
Она тихо подошла ко мне сзади и сказала:
— Вам, наверное, не хочется идти, не так ли? Но мне нужно выйти наружу — мой мозг лучше работает на открытом воздухе.
Я мог бы спросить, зачем ей нужен её мыслительный аппарат в идеальном рабочем состоянии, но не стал.
Всё то же самое можно было бы сказать и об окружающей Лэнгриш-Лодж территории: она была настолько далека от дикой природы, насколько это было возможно, и всё ещё была покрыта зеленью, или тем, что было бы зеленью, если бы лето не сделало большую её часть побуревшей. Мы двинулись по гравийной дорожке, которая уходила от дома под прямым углом и вела прямо, как железная дорога, к той роще деревьев, которую я видел с дороги, и ещё дальше — к нескольким индиговым сполохам, которые, как я знал, должны были оказаться океаном.
— Хорошо, миссис Кавендиш, — сказал я. — Давайте послушаем.
Я вложил во фразу больше раздражающих ноток, чем хотел, и она бросила на меня быстрый косой взгляд, её щеки слегка покраснели, к чему, впрочем, я уже привык. Я нахмурился и откашлялся. Я чувствовал себя как пацан на первом свидании, и всё, что я делал, было неправильно.
Мы прошли с десяток шагов, прежде чем она заговорила.
— Не странно ли, — сказала она, — что можно мгновенно узнавать людей, где бы вы ни были и при любых обстоятельствах? Вы идёте по Юнион-Стэйшн в толпе в час пик, и мельком видите лицо в сотне ярдов впереди, или, может быть, даже не лицо, а просто чьи-то плечи, наклон головы, и сразу же вы узнаёте, кто это, даже если это человек, которого вы не видели много лет. Как так?
— Эволюция, полагаю, — сказал я.
— Эволюция?
— Необходимость отличать друга от врага даже в глубине леса. Мы все состоим из инстинктов, миссис Кавендиш. Мы думаем, что мы утончённые, но это не так — мы примитивны.
Она издала слабый смешок.
— Ну, может быть, когда-нибудь эволюция нас куда-нибудь приведёт.
— Возможно. Но нас уже не будет, чтобы увидеть это.
На мгновение солнечный свет, казалось, потемнел, и мы пошли дальше в мрачном молчании.
— Мило, дубы, — сказал я, кивнув в сторону ряда деревьев впереди нас.
— Буки.
— Ох. Значит, буки.
— Привезли из Ирландии, хотите верьте, хотите нет, лет двадцать назад. Что касается ностальгии, моя мать не жалеет денег. Тогда это были молодые деревца, а посмотрите на них сейчас.
— Да, посмотрите на них сейчас, — мне снова захотелось закурить, но окружающий мир снова нахмурился этой мысли.
— Где вы видели Нико Питерсона? — спросил я.
Она ответила не сразу. На ходу она разглядывала кончики своих удобных туфель.
— В Сан-Франциско, — ответила она. — Понимаете, я была там по делам фирмы. Это было на Маркет-стрит, я ехала в такси, а он шёл по тротуару, как всегда, торопился, — она снова издала слабый смешок, — без сомнения, чтобы повидаться с кем-то.
— Когда это было?
— Дайте подумать, — она задумалась. — В пятницу, на прошлой неделе.
— Значит, до того, как вы пришли ко мне.
— Конечно.
— Вы уверены, что это был он?
— О да, вполне.
— Вы не пытались с ним поговорить?
— Он исчез прежде, чем я успела придумать, как поступить. Наверное, я могла бы попросить шофера развернуться, но улица была забита — вы же знаете, что такое Сан-Франциско, — и я не думаю, что был шанс догнать его. Кроме того, я словно онемела и чувствовала себя парализованной.
— От потрясения?
— Нет, от удивления. Ничто из того, что делал Нико, не могло меня потрясти.
— Даже воскреснув из мертвых?
— Даже воскреснув из мертвых.
Вдалеке показался всадник, мчавшийся вдоль лужайки быстрым шагом. Он проскакал немного, потом замедлил ход и исчез под деревьями.
— Это был Дик, — сказала она, — на своём любимом Вспыльчивом.
— Сколько у него лошадей?
— На самом деле, не знаю. Довольно много. Они не дают ему скучать. — Я взглянул на неё и увидел, как уголки её губ стали жёсткими. — Он старается из всех сил, — сказала она с усталой откровенностью. — Нелегко быть женатым на деньгах, хотя, конечно, все думают иначе.
— Он знал о вас с Питерсоном? — спросил я.
— Я же говорила, не могу сказать. Дик держит всё в себе. Я почти никогда не знаю, о чем он думает, что он знает.
Мы добрались до деревьев. Тропинка сворачивала влево, но вместо того, чтобы идти по ней, Клэр взяла меня за локоть и повела вперед, в рощу, как, наверное, её назвали бы вы; потребовалось место, похожее на Лэнгриш-Лодж, чтобы заставить меня покопаться в словаре в поисках нужного слова. Земля под ногами была сухой и пыльной. Над нами деревья издавали сухие, бормочущие звуки — думая, наверное, о своей родной земле, где воздух, говорят, всегда сырой и дождь льёт с легкостью чего-то запоминающегося.
— Расскажите мне о вас с Питерсоном, — попросил я.
Она смотрела на неровную землю, осторожно ступая по ней.
— Мало можно сказать, — сказала она. — Дело в том, что я почти забыла его. Я имею в виду, я почти перестала вспоминать его или скучать по нему. Когда он был жив, я имею ввиду, когда мы были вместе, между нами почти ничего не было.
— Где вы познакомились?
— Я же сказала — клуб «Кауилья». Потом я снова встретила его, несколько недель спустя, в Акапулько. Это было, когда… — снова слабый прилив крови к её щекам, — ну, вы знаете.
Я не знал, но догадывался.
— Почему именно Акапулько?
— А почему бы и нет? Это одно из таких мест, где собираются люди. Как будто, место созданное для Нико.
— Не для вас?
Она пожала плечами.
— Немногие места подходят мне, мистер Марлоу. Мне легко заскучать.
— И всё же, они собираются там. — Я попытался скрыть горечь в голосе, но не преуспел.
— Вы знаете, что не должны презирать меня, — сказала она, стараясь, чтобы это прозвучало игриво.
На мгновение я почувствовал легкое головокружение, какое бывает, когда ты молод и девушка говорит что-то, что заставляет тебя подумать, что она заинтересовалась тобой. Я представил себе, как она там, в Мексике, на пляже, в цельном купальнике, полулежит в шезлонге под зонтиком с книгой, а Питерсон проходит мимо и останавливается, делая вид, что удивлён её появлением, и предлагает принести ей что-нибудь прохладное в высоком стакане, приготовленное парнем в сомбреро, торгующим напитками в киоске под пальмами за пляжем. И в этот момент, когда мы вышли из-за деревьев, показался океан, с длинными ленивыми волнами, накатывающими на берег, как будто это мне удалось его мысленно создать, суетились кулики, и труба на горизонте тянула за собой неподвижный шлейф белого пара. Клэр Кавендиш вздохнула и, казалось, вряд ли осознавая, что делает, взяла меня под руку.
— О Господи, — произнесла она с внезапной страстной дрожью в голосе, — как мне здесь нравится.
Мы вышли из-за деревьев на берег. Песок был плотно утрамбован, и идти по нему было легко. Я знал, как неуместно выгляжу в своем темном костюме и шляпе. Клэр заставила меня остановиться и, держась одной рукой за мое предплечье, наклонилась, чтобы снять туфли. Я подумал о том, что произойдет, если она потеряет равновесие и упадет на меня, так что мне придется подхватить её под локоть. Это была одна из тех глупых мыслей, которые приходят в голову в подобных случаях. Мы пошли дальше. Она снова взяла меня под руку. В другой руке она держала туфли, болтающиеся на кончиках двух пальцев. Должна была звучать музыка, громкие и, в то же время, мягкие напевы скрипок, и какой-то парень с гласной на конце своего имени, мурлычущий о море, песке, летнем ветре и вас…
