Отойдя на три шага, он услышал, как Гроган окликнул его, и оглянулся.
Какое–то мгновение Гроган просто смотрел на него, потом спросил:
– Хочешь поехать со мной? Просто прокатиться?
– Не возражаю, – пожал плечами Кори.
Он обошел автомобиль и уселся рядом с Гроганом.
Сконструированный по заказу автомобиль круто развернулся и поехал в южном направлении к Эддисон–авеню. Все встречные прохожие приветствовали его, а Гроган через открытое окошко махал им в ответ. Потом, когда автомобиль покинул предместье, проехав по длинной арке моста высоко над рекой, Гроган включил радио и поймал трансляцию баскетбольного матча. Машина влилась в неторопливый субботний полуденный поток транспорта, двигавшегося по шестирядному шоссе, граничащему с рекой. Они ехали мимо заводов, угольных шахт и складов. В этом районе река текла довольно быстро. У берега стояла полузатонувшая баржа, и какие–то мальчишки в плавках ныряли с нее, как с вышки. Машин на дороге становилось все меньше и меньше. Это был состоятельный район с рядами дорогих домов, выстроенных вдоль улиц. За ним начинался городской парк с памятниками генералам Гражданской войны, некоторые из которых отдавали честь, а один даже размахивал мечом. У постамента этого памятника прямо под тенью от меча на траве мирно спал старик–негр. Автомобиль двигался дальше на север по шоссе, миновал парк, аквариум и огромное здание музея искусств, построенное в стиле Парфенона. Оно обошлось городу примерно в тридцать миллионов долларов, а служило в основном местом гнездовья голубей и игровой площадкой для мальчишек, которые приходили по вечерам погонять в прятки в лабиринте мраморных колонн. Шоссе обогнуло музей искусств и повернуло совсем близко к реке. На берегах рыбаки ловили зубатку и карпов; попадались конные полицейские, следившие за порядком в парке, и спортсмены в мокрых от пота тренировочных костюмах, упражнявшиеся в спортивной ходьбе. Вдалеке показались очень старые, но крепкие и хорошо ухоженные здания, над крышами которых развевались флаги. Это были клубы, члены которых – все гребцы или бывшие гребцы, ходили в основном на гоночных восьмерках. Река здесь была чистой; рыбаки, любители купаться и случайные прохожие сюда не допускались, о чем свидетельствовало объявление на заборе. Город гордился своими гребными клубами, некоторые из которых могли даже похвастаться спортсменами, участвовавшими в Олимпийских играх. К тому же многие их члены происходили из семейств, чьи имена были вписаны в историю города, а корнями уходили аж в семнадцатое столетие. За забор допускались лишь избранные. Простой смертный мог стать членом клуба лишь в том случае, если он был первоклассным гребцом, признанным чемпионом. Купить членство в клубе не было никакой возможности. Даже некоторые городские мультимиллионеры годами пытались туда попасть, но им это так и не удалось. В очень редких случаях членом клуба мог стать человек, имеющий компромат на кого–то из избранных. Например, фотографию представителя голубых кровей в постыдной ситуации. Именно так туда попал Гроган двенадцать лет назад. На фотографии, сделанной ночью в зоопарке, был запечатлен один из представителей элиты в момент полового акта с зеброй.
Автомобиль Грогана свернул на стоянку возле большого четырехэтажного здания в колониальном стиле. На его оранжевом с белым стяге красовалась надпись: «Юго–восточный гребной клуб».
– Подожди здесь, – сказал Гроган, и это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как они двинулись в путь. Гроган вылез из машины.
– Вы долго там пробудете? – поинтересовался Кори.
– Минут тридцать – сорок, – ответил Гроган. – Ты против?
Кори пожал плечами:
– Послушаю баскетбол.
Гроган направился к зданию клуба. Несколько минут Кори слушал радио. В пятом периоде Цинциннати с Филадельфией счет был три – три. Роберт Робертс подавал за Филадельфию и проиграл одно очко. Потом из–за ошибки на поле им пришлось поступиться еще одним. На подачу вышел следующий. Комментатор сказал: «Теперь Робертс в трудном положении…»
«Мне бы его заботы!» – проворчал Кори, обращаясь к радио.
Интересно, зачем Гроган привез его сюда. Кори выключил радио и попытался поразмыслить логически. Ничего не получилось. На ум ему ничего не шло – лишь платиновые волосы и темно–зеленые глаза.
По реке к причалу Юго–восточного гребного клуба шла байдарка–четверка. А двойка отчаливала. Восемь мужчин лет тридцати – тридцати с небольшим подняли над головами блестящую гоночную коричнево–красную байдарку. Тщедушный рулевой выкрикивал команды. Они понесли байдарку по наклонному дощатому настилу вниз к воде. Потом из боковой двери клуба стали выходить более пожилые байдарочники. Они прошли мимо автостоянки по посыпанной гравием дорожке, ведущей к пристани. Им было от пятидесяти до шестидесяти, а одному, на взгляд Кори, уже перевалило за семьдесят. На некоторых были оранжевые трикотажные фуфайки и плавки в белую и оранжевую полоску, другие – по пояс голые. Подойдя к причалу, они быстро и умело принялись готовить свои байдарки к спуску на воду. Кори пожал плечами и подумал: «Некоторые никогда не сдаются. Им это дано от рождения. Разрази меня гром, если я понимаю, что тут к чему! Каждому свое».
Он увидел, как из боковой двери вышел Гроган. Его серебряные волосы сияли на солнце, словно зеркало. Под мышкой Гроган нес два больших весла, лопасти которых были выкрашены в оранжевую с белым полоску. В руке он держал белую капитанскую фуражку козырьком вниз. Он был голым до пояса, в ярко–оранжевых шортах, белых носках и белых кроссовках без единого пятнышка.
Гроган прошел мимо автомобиля, даже не взглянув на него, направился к причалу и поболтал минуту–другую с остальными гребцами. Они сгрудились вокруг него и закивали, когда он что–то сказал, указывая на реку.
«Наверное, какие–то замечания насчет течения», – догадался Кори.
Один из седоголовых гребцов похлопал Грогана по плечу. Гроган что–то сказал, и все они заржали.
«Он тут любимчик, – решил Кори. – Они просто смотрят ему в рот, эти аристократы».
Гроган сошел по помосту к воде, уселся в свою байдарку и погреб на середину реки. Его движения были размеренными, плавными и внешне не стоили ему никаких усилий. Кори вышел из машины и спустился к причалу. Гроган некоторое время сушил весла, потом снова стал грести.
Теперь он налегал на весла всерьез: одноместная байдарка аккуратно разрезала воду, лопасти весел почти не показывались в воздухе. Не было ни всплесков, ни отклонений в курсе, байдарка повиновалась Грогану, словно автомобиль, ведомый умелой и крепкой рукой.
«Вот это гребец! – отметил про себя Кори. – И не надо разбираться в гребле, чтобы сказать, что он настоящий мастер. Даже не мастер, а чемпион».
Он следил, как гребки становились все чаще и байдарка набирала скорость. Она обогнала остальные, где гребцы сушили весла или просто сидели и смотрели.
«А ведь ему пятьдесят шесть лет», – напомнил себе Кори.
Байдарка–одиночка прошла под железнодорожным мостом больше чем в миле от причала, потом развернулась и направилась обратно. Кори ушел с причала и по усыпанной гравием дорожке вернулся в машину.
Через двадцать минут Гроган появился в дверях клуба в своем обычном костюме, забрался в автомобиль и включил двигатель. Они молчали. Машина выехала задним ходом со стоянки и свернула на шоссе. По–прежнему не было произнесено ни слова. Только когда они миновали музей искусств, аквариум, памятники генералам Гражданской войны и по обеим сторонам улицы потянулись дорогие многоквартирные дома, Гроган спросил:
– И как впечатление?
– От чего?
– От моей гребли.
– Вы заметили, что я стоял на причале?
– Как впечатление? – повторил Гроган.
– Здорово, – ответил Кори. – Есть на что посмотреть.
– Все так говорят, – буркнул Гроган и взглянул на Кори. – По–твоему, я делаю это напоказ?
– Откуда мне знать?
– В действительности я не пытаюсь выпендриться. Но это для меня не просто спорт.
Последовало короткое молчание. Потом Гроган спросил:
– Хочешь знать, зачем я этим занимаюсь?
– Было бы любопытно.
– Ладно, я тебе скажу. Я не просто работаю веслами. При этом вроде как включается двигатель. Вот здесь. – И он показал себе на голову. – Чем быстрее я гребу, тем лучше я мыслю. Я имею в виду, – пояснил Гроган, – настоящее мышление. Настоящее мышление – это работа мозга, свободная от участия мышц, желез и нервов, то есть от того, что именуют чувствами.
– Вы хотите сказать, что, когда вы гребете, вы забываете обо всем остальном?
– Что–то вроде того, – согласился Гроган. – Когда дело доходит до настоящего мышления – это должен быть голый расчет и ничего больше. Если вмешиваются чувства, я больше не думаю, остается лишь тревога, меланхолия и смятение. Улавливаешь?
