— Что?!
— Ничего, девочка, просто неудачно повернулся — и заболело…
Она поднялась, заметно сутулясь: изогнутые сиденья машины не располагали к приятному отдыху.
— Видишь, говорил я тебе: это не «Континенталь»…
В помятом платье и с растрепанными волосами она все равно была очень красивой: настоящая туземка, вышедшая из тропического леса. Уже наступило утро, в окна светило солнце. Мне стало лучше только оттого, что я смотрел на нее.
Я встал, едва сдерживая страдальческое мычание.
— Послушай, — сказала она. — Меня вот что беспокоит: нам здесь нечего есть, нечего пить… Мы не сможем здесь долго оставаться. Знаешь пословицу: голод и волка из лесу выгонит…
Действительно, положение было паршивым.
— Пойди-ка взгляни, не завалялось ли что-нибудь в машине. А я пока осмотрю дом.
Я отправился на освоение берлоги. Похоже, тот, кто повесил на ворота табличку «продается», был изрядным оптимистом. Чтобы купить такой товар, нужно было по — настоящему любить развалины и одиночество. Во всех углах воняло гнилью, на стенах змеились трещины, там и сям висели оборванные провода… Пол местами вздулся; но главное — в комнатах не было ни одного предмета, ни единой вещицы… Я еще никогда не бывал в таком безнадежно пустом доме. Впору было завопить от отчаяния. Обшарпанные, затянутые паутиной комнаты по очереди обдавали меня своим ледяным дыханием. В некоторых были выбиты оконные стекла, а ставни болтались на одной петле. Тут можно было снять отличный фильм ужасов. Если призраки действительно существуют, то они наверняка уже избрали это место своей штаб-квартирой…
Я вернулся в нашу «спальню». Через минуту на пороге появилась Сказка. Она держала в руке что-то, завернутое в носовой платок.
— В машине была только коробочка аспирина и склянка рома. Господа полицейские берегут свое здоровье…
Она решительно сунула мне в рот две таблетки аспирина, и я проглотил их, запив глотком рома.
— Зато я нашла кое-что в саду…
В носовом платке у нее оказалась ежевика и несколько кисловатых яблок. Мы съели все это, пытаясь внушить себе, что еда придаст нам сил.
— Ну, что будем делать теперь?
— Теперь, Сказка, нам предстоит самое трудное: ждать.
— Ты думаешь?
— Уверен. Время работает на нас. Это будет невесело, но от этого зависит наша жизнь.
Она кивнула.
— Чем бы нам скоротать время?
— Для начала достанем из колес деньги…
Монтировки у нас не было, а резина на этих «непробиваемых» была невероятно жесткой. Я провозился с ободком довольно долго, но дальше дело пошло само собой. По мере того как я вынимал доллары, Сказка складывала их на полу. Вскоре набралась порядочная пачка.
Манипуляции с деньгами, казалось, нимало ее не возбуждали. Напротив, она казалась какой-то задумчивой.
— Знаешь что? — пробормотала она вдруг. — Этот жандарм почти что оторвал нам крышку багажника…
— Да, ну и что?
— В багажнике лежала банка с маслом. Ее пробило пулей, и масло вытекло…
— Ну и черт с ним.
— Тебе не кажется, что оно могло оставить на дороге следы?
Я обдумал это предположение.
— Знаешь, крошка, масло на дороге не особенно привлекает внимание…
— Пятна, может быть, и не привлекают. Но сплошная полоска может показаться полицейским подозрительной, особенно если она начинается на месте столкновения…
— Банка наверняка опустела задолго до того, как мы свернули в лес…
— Нет, масло льется из дырки довольно медленно.
Ее опасения смутно раздражали меня, тем более что я находил их немного детскими. Так или иначе — нам все равно нельзя было покидать сейчас свое укрытие. У нашей машины было не больше шансов пройти незамеченной, чем у разъяренного быка, вбежавшего в посудную лавку. Да и моя ободранная рожа бросалась бы в глаза не меньше, чем сама машина. Оставив после себя столько убитых жандармов, я не сомневался, что их коллеги видят мой портрет даже во сне.
В этот раз я передал этим господам слишком уж горячий привет… Они мигом бросят все остальные дела и займутся моей скромной персоной. Я сознавал, что у меня почти нет надежды проскочить сквозь ячейки расставленной сети…
Я уже почти управился с первым колесом, когда Сказка вздрогнула и прислушалась. Она жестом велела мне молчать, и я сразу превратился в живой радар… Я вовсю напрягал слух, но не улавливал ничего, кроме шелеста травы на ветру.
— Чего ты?
— Мне послышалось, что где-то хлопнула дверца…
— Да ладно!
Я взял ее за плечи и поцеловал.
— Не накручивай себя, а то еще и не такое почудится. Ну сама посуди: если легаши сюда доберутся, то разве станут они хлопать дверцами?
— Иногда это делаешь машинально, — возразила она.
Она подошла к окну, но за кустами ничего нельзя было разглядеть.
— Я залезу на чердак и посмотрю оттуда.
— Ну конечно! Чтобы тебя сразу увидели?
— Нет, я осторожно…
— Ну давай, если это тебя успокоит.
Она вышла — проворно, будто козочка.
Я принялся за второе колесо, но хотя аспирин и облегчил мои страдания, руки у меня сильно дрожали, и спина была покрыта потом.
Я вытер лоб рукавом. Черт побери, неужели я боюсь? Эта дурацкая история с банкой масла донимала меня все сильнее и сильнее. Действительно, если мы, сами того не подозревая, сыграли в Мальчика-с-пальчик, загребалы не заставят себя ждать…
Я глотнул рома, но он будто не дошел до желудка: горло сжимал страх. Лезвие ножа, сильно притупившееся о металлическую прослойку первого колеса, никак не хотело резать второе. Я еще не успел проткнуть его, когда услышал, как Сказка бежит вниз по изъеденной червями деревянной лестнице.
Она ворвалась в комнату, красная и взбудораженная.
Я выпустил из рук колесо.
— Скорей! Скорей! — выдохнула она. — Они уже тут!
— Что?
— На берегу стоят три полицейских фургона… Полно жандармов, каски на солнце блестят… Они окружают поместье!
Она не произносила, а будто выплевывала слова. От ее знаменитого спокойствия не осталось и следа: ее трясло от страха. Но вместо того чтобы передаться мне, ее мандраж вылечил меня от моего собственного. В таких случаях я всегда обретал свой «self-control[5]»…
— Ладно, смываемся, только без паники!
— Да как же нам смываться?! Говорю тебе, их везде полно!
— Слушай, перестань скулить и делай, как я. Прорвемся…
Она замолчала.
Я бросил отчаянный взгляд на два оставшихся колеса. Раскурочивать их было уже некогда. Мое состояние, заработанное таким жестоким, таким безжалостным путем, разваливалось на огромные куски и таяло на глазах. Три четверти я уже потерял. Однако собственная шкура была дороже…
Я торопливо распихал по карманам доллары из первого колеса; карманы живописно оттопырились.
Затем я осмотрел револьвер Анджело. В барабане осталось всего три патрона. Попробуйте выдержать осаду с тремя патронами…
— Пошли. Полезем через заднее окно.
Она молча устремилась за мной.
Мы открыли ставни в одной из дальних комнат; я прислушался, но услышал лишь тополиную песню ветра.
— Прыгай, Сказка!
Она влезла на подоконник и спрыгнула прямо в росшую у стены крапиву. Ей, видно, было так страшно, что она даже не почувствовала ожога от прикосновения этих поганых кустиков.
Я прыгнул вслед за ней. От толчка у меня страшно закололо в боку. Я зажал бок рукой, а когда отнял руку, она была липкой от крови: рана открылась вновь. Дело было дрянь.
Согнувшись пополам, мы понеслись в глубь сада, в направлении реки. Это бегство угнетало меня: оно совершенно не отвечало моему характеру. Мне бы сейчас пулемет, я бы такое устроил этим гадам, из-за которых мне пришлось бросить свои миллионы…
Но я все бежал к забору, окружавшему поместье, и не хотел до него добегать, потому что у этого забора мне, похоже, оставалось только одно: поднять повыше клешни, услышав соответствующий приказ, и приготовить для фотографов свою улыбку number one[6].
Мы с горем пополам продрались сквозь колючие кусты к ограде. Каменный забор уже наполовину рассыпался, и в нем были широкие бреши, сквозь которые в сад, наверное, лазили пацаны и влюбленные парочки.
Я высунул голову в один из этих проемов и несмело посмотрел по сторонам. Всего в пяти метрах от забора протекала река. На нашем берегу громоздился прогнивший причал, к которому когда-то пришвартовывали рыбацкие лодки.
Полицейских видно не было. Они, как и полагается, первым делом подбирались к фасаду и боковым стенам дома. Я посмотрел на Сказку.
— Ты плавать умеешь?
— Да…
Водичка, конечно, обещала быть прохладной… Дул хлесткий ветерок, не вызывавший ни малейшего желания нырять в ледяную реку.
Я положил Сказке руку на затылок.
