Адвокат смотрел, как мы заворачиваем труп в ковер.
Каким-то тусклым, потусторонним голосом он сказал:
— Это китайский ковер за пять тысяч долларов.
Мы не обратили внимания на его слова. Мы засунули ковер в джутовый чехол. Я крепко зашил концы.
Мы нашли стеклянный графин, наполовину полный виски. Макс и я налили себе выпить. Мы сидели и курили еще минут двадцать, пока не появились Пат и Косой. Они были одеты в униформу чистильщиков ковров.
Грузовой лифт оказался недостаточно высоким. Лифтеру пришлось приподнять сетчатый потолок кабины, чтобы мы смогли втащить в нее ковер.
Макс и я стояли в стороне и смотрели, как Патси и Косой пытаются втолкнуть в грузовик громоздкий, неуклюжий предмет. Наконец им это удалось, и они уже собирались уехать, когда к ним подошел коп. Макс и я поспешили узнать, чего он хочет.
Коп спорил с Косым, утверждая, что груз слишком далеко выдается из кузова грузовика.
— Вам надо повесить красный флажок на конец этой штуковины. Таковы правила дорожной безопасности, — настаивал он.
Я послал Косого обратно в дом оторвать клочок красной ткани от какой-нибудь одежды. Он вернулся с куском красного шелка от женского платья. Косой привязал его к торчавшему концу груза. Мы поехали следом за грузовиком.
В похоронном бюро находился один Розенберг. Позже на этот день были назначены похороны. Тело уже перевезли в часовню.
Макс сказал Розенбергу, чтобы тот не появлялся здесь остальную часть дня.
Мне не понравилось, как Розенберг ответил: «Ладно, если вы так хотите», как будто он что-то заподозрил. Я решил попозже поговорить об этом с Максом.
Макс стал звонить на кладбище. Патси отправился в гараж, чтобы выкатить катафалк, а Косой подал грузовик к задней двери. Вдвоем с ним мы перенесли зачехленный ковер внутрь. Я разрезал зашитые края. Мы раскатали ковер и перенесли труп в сосновый гроб.
Через полчаса тело двигалось по дороге к кладбищу, и Патси правил катафалком. За ним следовал Косой на «кадди», в котором сидело несколько стариков, профессиональных плакальщиков, заимствованных в соседней синагоге.
Мы сидели в офисе, ожидая возвращения Розенберга.
Макс спросил:
— Значит, труп показался тебе знакомым?
— Да, я встречал этого человека в ресторанчиках на Бродвее. Говорили, что он судья или что-то в этом роде. Но я не был с ним знаком.
— Да, он был членом Верховного суда, — сказал Макс. — Так думает Эдди. Не знаю, — продолжал он, — мне кажется, что он не очень-то похож на судью из федерального Верховного суда.
— Может быть, не федерального. Для этого он слишком молод. Скорее всего, он был членом Верховного суда штата.
— Кто это сделал? Думаешь, тот адвокат?
— Похоже на то, — ответил я. — Наверное, они оба замешаны в каком-нибудь крупном деле.
— Член Верховного суда, — иронически произнес Макс.
— Женатый парень и любитель проституток, — сказал я.
— Член Верховного суда, — повторил Макс.
— Мы с тобой знаем, какие сейчас судьи. Любой юрист, заплатив двадцать пять тысяч Гаммани, может сесть на это место.
— Верно, и когда они там оказываются, то стараются побыстрей вернуть свои деньги. Их всех можно купить за русскую шарлотку. Интересно, поднимется ли шумиха из-за исчезновения этого парня?
Я пожал плечами.
— Как его звали?
Я вновь пожал плечами:
— Судья… Мэйтер… нет, не так. — Я не мог вспомнить. — Его хорошо знали на Бродвее.
— Так же, как тебя, Лапша? — рассмеялся Макс.
— Да, так же, как меня.
Макс усмехнулся.
Я посмотрел на него вопросительно.
Он сказал:
— Посмотри, какие партнеры подобрались в этом дельце, прямо хоть на выставку. — В голосе Макса звучал едкий сарказм. — Как на подбор: полицейский инспектор, известный адвокат и этот член Верховного суда — Мэйтер, Бэйтер, Шмэйтер, или как его там зовут.
Мы продолжали молча курить. Я думал об этом деле. Действительно ли его убил адвокат? Зачем он это сделал? Может быть, из-за своей жены? Или они еще кого-нибудь не поделили? На Бродвее их обоих знали как больших любителей девочек. А может быть, здесь замешан кто-то третий. Человек, пострадавший от махинаций судьи. Или кто-нибудь из сомнительных личностей, болтающихся по судам. Например, какой-нибудь шантажист. Инспектор и наши люди в суде должны знать всю эту историю.
Как наш офис оказался замешан в такое дело? Теперь никто уже не узнает правду. Публике пообещают, что убийство будет раскрыто. Начнут всем вешать на уши дерьмо, но никто ничего не раскопает.
Полицейские слишком тупы, по крайней мере честные копы. «Грязные» полицейские много знают о нераскрытых убийствах, поскольку сами так или иначе замешаны в большинстве из них.
Розенберг бродил по похоронному бюро. Мне хотелось узнать, что он заподозрил.
Я сказал:
— Патси уехал на катафалке.
— Я знаю. Когда он вернется? У меня назначены похороны на два часа.
— Он будет вовремя. — Я закурил сигару. Небрежным тоном спросил: — Что, по-твоему, Патси повез в катафалке?
Макс и я посмотрели на него.
— Это не мое дело. Катафалк ваш.
— Да, но все-таки что ты думаешь? — спросил я.
— Спиртное. Я думаю, что вы перевозите в нем спиртное, — ответил Розенберг.
— Ладно, помалкивай об этом, — сказал я.
— Само собой, — ответил он.
Однажды Макс появился в «Раю» с карманами, набитыми механическими зажигалками. Это были интересные устройства, изготовленные Ронсоном. Они недавно появились на рынке. Я их видел раньше, но никогда не пользовался. Макс дал мне одну из зажигалок. Она меня заинтриговала.
Я стоял в дальнем конце бара, прикуривая сигару и играя с зажигалкой. Я смотрел, как искры вылетают на фитиль и зажигают пламя.
Я поднял взгляд. Пара чьих-то блестящих глаз смотрела на меня поверх бокала. Они отвернулись, оглядев меня с ног до головы. Мне показалось, что меня самого обожгла горячая искра. Я снова чиркнул зажигалкой. Красивые глаза вернулись ко мне. Женщина не сводила с меня взгляда, прихлебывая из бокала. Это было уже слишком. Я загорелся. Я улыбнулся ей. Она ответила улыбкой. Она была стройной, невысокой, милой и очень загорелой. Я подошел к ней:
— Простите меня, мисс, но ваш взгляд действует на меня так же, как эти искры.
Для наглядной демонстрации я еще раз щелкнул зажигалкой.
— Он вас обжигает? — Она улыбнулась, показав белые, яркие, безупречно ровные зубы.
— Нет, воспламеняет.
— О, как интересно. — Она рассмеялась.
У нее был глубокий хрипловатый голос, очень выразительный и мелодичный. Когда она смеялась, он казался особенно низким и густым, как будто к нему примешано немного пепла.
— Вы поете? — спросил я. — Наверное, блюзы?
— Да. — Она снова показала красивые зубы. — Поэтому я здесь. Я ищу работу.
— А вы уже поговорили с хозяином заведения?
— Я как раз этим занимаюсь. — Она засмеялась. — Мне на вас показали.
— Я разочарован.
— Почему?
— Я решил, что вы улыбались мне не потому, что… В общем, теперь я вижу, что у вас были корыстные мотивы.
Она вновь засмеялась:
— А какие у вас были мотивы, когда вы решили заговорить со мной? Нет, не говорите мне. Я знаю.
Мы оба рассмеялись.
Оркестр заиграл медленный вальс. Свет на танцевальной площадке погас. На потолке начал гипнотически вращаться зеркальный шар. Воздух наполнила чувственная мелодия «Что мне делать».
— Может быть, обсудим это за танцем? — предложил я.
— С удовольствием.
Я вывел ее на площадку. Она скользнула в мои руки. Она положила левую руку мне на плечо. Ее глаза были прикованы к моим. Под тонкой шелковой тканью ее платья ничего не оказалось. Я обнял ее горячее податливое тело. Мы не разговаривали. Это было невозможно. Волна возбуждения заполнила нас целиком.
Она прижала голову к моей груди и томно опустила глаза. Она сжала мою руку и тесно прижалась ко мне всем своим жарким стройным телом. Слившись с ней в объятиях, я чувствовал каждый поворот, каждый изгиб ее тела.
Ее губы были приоткрыты. Она тяжело дышала. Ее рука все крепче сжимала мое плечо. Она прижималась ко мне все плотнее, продолжая покачиваться в медленном танце. Она сомкнула губы. Ее глаза были закрыты.
Когда я поцеловал ее в губы, она издала низкое «О-о-о». Ее тело начало дрожать.
— О-о, — прошептала она еще раз. — Сожми меня крепче. Сделай мне больно. Пожалуйста, — стонала она.
Я сжал ее еще сильней. Она дрожала.
— Пожалуйста, пожалуйста, — шептала она. — Вонзи мне пальцы в спину.
Она вся пылала. Я слегка вдавил ногти в ее кожу.
Она выдохнула:
— Прошу тебя, прошу тебя, сильнее, сильнее.
Она взглянула на меня мутными, бессмысленными глазами. Я ничего не мог поделать — ее неистовая страсть была заразительна. Я крепче вдавил ногти в ее тело. Она затрепетала, со стоном изогнувшись в моих руках. Вдруг она судорожно обвила меня руками. Я поцеловал ее задыхающиеся губы, чувствуя, что мы плывем в какой-то туман. Я потерял понятие о времени, пространстве, обо всем. Это было мгновенное, болезненное наслаждение.
