— Здесь вы не правы, — раздался голос.
Эрнестина Дюмон стояла в дверях и улыбалась. Руки ее были сложены на груди.
— Я слышала все. Вы можете повесить меня, а можете и не вешать. Мне все равно. После стольких лет, проведенных с Шарлем… Нож взяла я. Он нужен мне для других целей.
Она все еще улыбалась и глаза ее гордо блестели. Тут Рэмпол заметил, что в руке у нее — нож, но было уже поздно. Эрнестина Дюмон резко взмахнула рукой…
Доктор Фелл вскочил с места и замер, глядя как ее лицо покрывается мертвенной бледностью.
— Я совершил преступление, Хедли, — произнес он. — Я снова угадал правду.
Перевод С. МИНИНОЙ
Джеймс Чейз
КАРУСЕЛЬ ЗАГАДОК
I
Жаркий июньский день; я сижу в своем кабинете за письменным столом, благодушно относясь ко всему миру и питая иллюзию, что на сей раз и мир вполне лоялен ко мне. Но вот Паула просовывает свою обаятельную головку в дверь и рушит мои слабые надежды.
— Вы должны завершить дело Уингрова, — напоминает она.
Порой я жалею, что втянул в это дело агентство “Юниверсал Сервис” (Девиз: “Какие бы ни были препятствия, мы их одолеем!”). Для пополнения нашей кассы это, пожалуй, и неплохое дело, и если бы кто–то другой разработал принципы решения этого вопроса, к снял бы перед ним шляпу. Но поскольку я сам должен копаться в этой неразберихе, то у меня возникает желание обратиться к психиатру: как я мог вляпаться в такую историю?!
Дело Уингрова — это из тех поручений, которых следовало бы любой ценой избегать, но оно как–то само проскользнуло в наше бюро, сопровождаемое авансом в пятьсот долларов, и именно в тот день, когда я более всего в деньгах нуждался. Паула приняла гонорар и известила, что дело принято нами к производству.
Дочь Джастина Уингрова, одного из наиболее влиятельных граждан нашего города Орчид Сити, смылась из дому, а ее папаша возложил на меня миссию убедить ее вернуться к семейному очагу.
У меня не нашлось аргументов убедить его на иные действия. Уингров — человек толстый, старый и противный. Он содержит танцовщицу от Ральфа Банистера, которая проживает в роскошной квартире с террасой, выходящей на Фелман–стрит. Это крупная блондинка, чьи взгляды на жизнь могли бы смутить даже обезьяну. К тому же Уингров деспотичен и эгоистичен. У его жены был роман с шофером, парнем вдвое моложе ее, что явно не прочь поживиться за ее счет. Сын Уингрова лечился от алкоголизма — дезинтоксикации — в одной из частных клиник. Короче говоря, семейная атмосфера никак не становилась мне союзницей убедить дочку вернуться в родное гнездышко. Надо заметить, что я никогда и в глаза не видел его дочери. Насколько я знаю, она слеплена из того же теста, хотя если это и в самом деле так, то, возможно, моя работа будет даже упрощена. По заметкам Паулы, внесенным в досье, девчонка живет с неким Джеффом Бэррэттом, бездельником, известным своими распущенностью и порочностью.
Девчонка — несовершеннолетняя, следовательно, Уингров имеет право вернуть ее в лоно семьи, пользуясь правом отца. Впрочем, Бэррэтт — не из тех, кто за здорово живешь упустит свое, да и девчонка, в свою очередь, станет противиться. В общем, работенка эта довольно канительная, скорее всего, по плечу полиции. Но Уингрову подобный вид рекламы ненавистен. Он прекрасно знает, что если дочку приведет домой полиция, то дело это обязательно просочится в газеты. Вот он и поступил, как многие другие, оказавшись в такой сомнительной истории, то есть подкинул дело мне.
Уже три дня я притворялся, что забыл об этом деле, надеясь, что и Паула запамятовала его. Увы, уловки были тщетны!
— Ну, так как?
Я приоткрыл один глаз, смотря на нее с упреком.
— Дело Уингрова, — повторила она строго и вошла в кабинет.
Я выпрямился:
— Сколько раз должен я вам повторять, что не желаю заниматься этим делом? Возвратите деньги, сообщив, что я очень занят…
— Насколько я понимаю, вы отказываетесь от пятисот долларов?
— Они мне не нужны, если речь идет об этой работе.
— И чем же эта работа разонравилась вам? — спросила она, не утрачивая терпения. — Оно займет у вас не больше часа. По–моему, было бы просто преступлением отказываться от такого дела.
— Ну, если это преступление, тогда я лучше буду преступником. Словом, больше меня по этому вопросу не беспокойте. Отправляйтесь к этому… Уингрову и объясните ему, что мы слишком загружены работой и не имеем возможности заняться…
— Я иногда себя спрашиваю: зачем вы открыли это агентство, — кисло произнесла Паула. — Надеюсь, вы не забыли, что накопилось довольно много счетов, которые следует оплатить к концу месяца. В частности, за эту вот мебель…
Я понял, что если ее вовремя не остановить, она втянет меня в крупные дебаты.
— Ладно, направьте туда Кермэна. Он справится с этой задачей. Не вижу никаких оснований, чтобы только мне следовало возиться с этими грязными делами. Если кто–нибудь посмотрит, как ко мне здесь относятся, то никогда не скажет, что фирма принадлежит мне. Короче говоря, передайте это дело Кермэну.
— Но ведь он обучает искусству вождения мисс Райтер.
— Как?! До сих пор?! Неужели он все еще занят этой мисс Райтер?! Да где же видано, чтобы два полных месяца по шесть часов в день кряду обучать вождению автомобиля! Неужели она такая тупица?
— Она находит Кермэна обаятельным… — прокомментировала Паула с плохо скрытой улыбкой. — Дело, конечно, вкуса… Но она утверждает, что сидеть рядом с ним в машине — это изумительное ощущение, которое каждая женщина должна испытать хотя бы раз в жизни. Боюсь, не могу согласиться с ее точкой зрения. Не желая прослыть сплетницей, все же должна заметить, что мисс Райтер немного истеричка. Впрочем, это не имеет никакого значения, так как платит она щедро!
— Единственное, что вас интересует — гонорар! Следовательно, из–за того, что мисс Райтер — истеричка, а Кермэн — обаятелен, я один и должен заниматься этими грязными делами? Это вы хотите мне внушить?
— Ну что вы! Ведь всегда есть возможность подыскать себе другого помощника!
— О ком сейчас можно сказать, что деньги ему нипочем? Ладно, договорились. Но уже завтра я примусь обучать мисс Райтер искусству вождения. А если она находит Кермэна суперменом, то пусть приходит на него поглазеть.
— Дать вам адрес? 247, Джефферсон Авеню… — начала было Паула.
— Адрес я знаю! Нет особой необходимости напоминать его. Когда я умру, изъявляю свою волю, чтобы вы оба присутствовали при вскрытии, и вы увидите этот адрес выгравированным на моем желчном пузыре. За минувшие пять дней я слышал его тысячу раз.
Я надел шляпу и распахнул дверь.
II
247, Джефферсон Авеню — что меблирашка. Громоздкое, почти квадратное бетонное строение, приметное зелеными ставнями и внушительным навесом над главным входом.
В вестибюле царит успокоительный полумрак. Тут не заметно фресок, статуй или даже цветных сбоев, на которых могли бы отдохнуть взоры пьянчужек, возвращающихся запоздно домой. Ковер из прорезиненной ткани покрывает плитки пола, и я ощущаю его эластичность, под подошвами, устремляясь через холл к лифтам.
За кордоном пальм в медных горшках скрывается стойка портье, она же и телефонный коммутатор. Какая–то девица читает тут иллюстрированный журнал, положив телефонную трубку на грудь Ей все это либо надоело, либо попросту она не слыхала, как я вошел, поскольку даже не подняла головы, что в подобном сомнительном заведении казалось необычным. Бывает, тебе даже не позволят близко подойти к лифтам, прежде чем не выяснят, куда ты направляешься и не позвонив, чтобы убедиться: тебя там ждут.
Но как только я коснулся двери лифта, внезапно из–за колонны возник новый персонаж, одетый в невзрачный черный костюм; на голове у него был котелок, натянутый чуть не до ушей. Он направлялся ко мне.
— Вы хотите кого–нибудь навестить или вы позволяете себе эту прогулку, чтобы подшутить над кем–либо?
Лицо его, круглое и жирное, покрыто тонкой сетью сосудов, глаза запавшие, взгляд — тяжелый. Рот, скрывающийся под густыми усами, тонкий и злой. У него вид отставного сыщика, который для пополнения своей пенсии занимается вышиванием случайных посетителей из этого дома.
— Я хотел бы кое–кого повидать, — говорю я в ответ с изящной улыбкой, но мое природное обаяние не производит на него никакого впечатления.
— Посетителей просят извещать о своем приходе портье. А кого… собственно, вы хотели бы навестить?
Он выглядит не гнуснее любого другого сыщика из Орчид Сити, но этого вполне достаточно, чтобы произвести должное впечатление.
(Я совсем не стремлюсь предупреждать Бэррэтта о своем визите. Мне кажется, забавнее появиться у него неожиданно. Поэтому я извлекаю кошелек и достаю из него пятидолларовую банкноту. Его тяжелый взор уже не оставляет купюру без внимания, а язык его, похожий на потертую подошву, ощупывает заросли усов. Я протягиваю ему деньги. Его пальцы, желтые от никотина, накрывают исчезающую купюру — по–видимому, жест–рефлекс, выработанный за долгие годы опыта).
