Теперь мне уже полагалось оправдывать легенду — и не только для других, а и для самого себя. Я должен был идти до конца.
Я помотал головой. Боже мой, до чего мне было хреново! Я свесил ноги в люк, стараясь не смотреть вниз, чтобы обмануть дурноту. Я говорил себе, что нужно двигаться, действовать, что размявшись, я сразу почувствую себя лучше.
Неуклюже, как пьяный, я начал спускаться по железным ступенькам и наконец почувствовал под ногами твердое, надежное основание крана.
— Так, хорошо, — прошептал я самому себе. — А теперь ходу, сынок! Беги, сколько выдержишь, — а там будь что будет!
Я побежал. Меня заносило и болтало из стороны в сторону; дыхание все учащалось. У меня горела нога, пылало лицо, пекло в груди…
— Быстрее, Капут! Ну, постарайся… Быстрее. Быстрее… БЫСТРЕЕ!
За стройкой начиналась оживленная улица. Люди в выходных костюмах удивленно таращились на меня. Я все бежал, хромая и зажимая ладонью свое порченое бедро.
Я добрался до шоссе… Я достаточно долго изучал окрестности из кабины крана и теперь держал примерный план поселка в голове. Поэтому бежал я не то чтобы наугад: я знал, что справа от шоссе расположена заправочная станция, на которую заезжают очень часто, Значит, можно было надеяться свистнуть там машину.
Подходящая машина там, кстати, уже была: отличный, совершенно новый спортивный автомобиль. Ее хозяин стоял сзади; он дал заправщику десятитысячный билет и ожидал сдачу.
Я обошел станцию кругом, чтобы приблизиться к машине с другой стороны, и увидел, что в машине сидит женщина. Когда мужик вышел за бензином, она, как и положено гусыням, принялась подмалевывать рожу, глядя на себя в зеркало заднего вида.
Я одним прыжком вскочил в машину, захлопнул дверцу и тут же запер ее на кнопку. Потом включил стартер, не выпуская из рук револьвер, который заблаговременно достал из кармана комбинезона.
— Вперед, без страха и упрека! — буркнул я женщине.
— Вы что, с ума сошли?!
Отвечать было некогда. Ее старикан с воплями дергал за дверную ручку, Женщина еще успевала выскочить; но в следующую секунду я так резко рванул машину с места, что у нее пропало всякое желание сойти на ходу.
Я гнал в направлении Парижа, желая поскорее затеряться в потоке машин. Кстати, то, что рядом со мной сидела женщина, было мне на руку: это не позволяло легавым стрелять. Я ни на что особо не рассчитывал, и все же эту случайность можно было считать счастливой — до тех пор, пока мне не докажут обратное.
Ее губы побледнели под слоем помады… Ее карманная красильня свалилась на пол, но она этого даже не заметила.
— Выпустите меня! — проикала она.
— Да сидите, не стесняйтесь! Вы мне вовсе не мешаете…
Это была дама из высшего общества. Сорок лет, полушубок из черной и белой норки и молодой любовник…
— Зачем вы меня похитили?
Я расхохотался. Как видно, движение, действительно, пошло мне на пользу: сейчас я чувствовал себя уже куда лучше.
— Никто вас, бабуся, не похищал: это разве что я сам похищаю себя у полиции.
Стрелка спидометра плавала вокруг ста двадцати… Я не снимал руки с клаксона и обгонял все, что попадалось на пути. Баба вцепилась в сиденье. Она помалкивала, чтобы меня не разозлить, и я мысленно похвалил ее за это, тем более что желания заорать у нее, похоже, было хоть отбавляй.
Я на бешеной скорости пересек Аржантей… Авария произошла уже на самом выезде из городка. Я подъезжал к перекрестку, на светофоре горел желтый свет, который через секунду должен был превратиться в красный. Я решил проскочить, стиснул зубы, до отказа надавил на акселератор, и машина вылетела на перекресток, как орудийный снаряд. Красный свет загорелся, когда мы были на самой середине… В этот момент сбоку выскочил фургон лавочника, спешившего доставить страдающему населению волшебный дурман, разлитый в винные бутылки. Водитель фургона лихо вывернул руль и затормозил, призвав на помощь весь свой опыт, но столкновения избежать не удалось. Удар был страшный. Огромный кусок лобового стекла, вылетевшего из фургона, почти полностью отрезал голову моей почтенной мадам и остановился в трех сантиметрах от моего лица…
Машину протащило еще на десять метров, и она уперлась в стену. Я попытался открыть свою дверцу; это удалось мне почти без труда, потому что от удара она сорвалась с петель. Но едва успев выбраться из этой кучи металлолома, я тут же оказался в плотном кольце любопытных. Само собой, среди них был и регулировщик с этого перекрестка, с блокнотом в руке, поднятой на пять сантиметров правой бровью и полным ртом ругательств.
— Пропустите, мне нужен врач… — забормотал я, протискиваясь сквозь толпу.
Люди расступились. Однако регулировщик рассуждал иначе. Ему уже достались дамочка с отрезанной башкой и бравый фургонщик, пролетевший сквозь стекло своей машины и лежавший на асфальте в луже крови… Так нет, он решил, что этого мало; ему еще и я понадобился!
— Эй, минутку!
Тут я показал ему свой добрый револьвер, и он по-свойски заткнулся.
На несколько секунд я сделался полным хозяином положения. Ощущение было очень странное. Наверное, нечто подобное испытывает оратор, когда притихшая толпа ждет начала его речи.
Люди были ошарашены. Они уже настроились было на аварию — а я взял да и переключил их на свирепый полицейский детектив. Они ничего не понимали. Регулировщик оглядывался по сторонам. Наконец он понял, что является по сценарию моим обязательным партнером, и потянулся к кобуре. Я выстрелил… Пуля вошла ему в плечо. Он сморщился и остановился; зрители мужественно бросились наутек. Кстати говоря, наша храбрость вообще всегда основана на чужой трусости…
Я нырнул в какую-то подворотню. Мне казалось, что за мной по пятам гонится весь мир. Пробежав мимо старой консьержки, я ворвался во двор, заваленный пустыми бочками. Я поднял голову и увидел враждебно обступившие меня бетонные стены — четыре высоченных серых утеса… Это был конец. Что было делать теперь? В барабане у меня оставался один-единственный патрон.
Погоня приближалась. С улицы все слышнее доносились крики и полицейские свистки.
Я готов был себя задушить. Зачем я, дурак, полез в эту подворотню, как крыса в ловушку?! У меня жгло все тело, картины в глазах растягивались, как в кривом зеркале… До чего ж мне было плохо!.. О, маета, маета человеческая…
Я увидел в углу двора маленькую низкую дверь, которую поначалу не разглядел за бочками, подбежал к ней, попытался открыть, но она была заперта на ключ. Я разбежался и ударил в нее плечом. Мне показалось, что этот удар раздробил мне все кости. Я будто превратился в сплошной пылающий костер, и тысячи красных искр заплясали у меня перед глазами. Но дверь подалась. Я вошел, и у меня перехватило дыхание от приторного запаха крови: я попал в мясную лавку. В этой комнате хозяин, видимо, забивал мелкую живность. На стенах виднелись большие коричневые пятна. Повсюду были крюки, разделочные колоды, сверкающие ножи — кошмар, да и только… Другая дверь вела в служебные помещения… Я толкнул ее, она открылась; я вошел в полутемную кладовую, закрыл за собой дверь и задвинул засов изнутри.
В магазине никого не было; металлическая штора на витрине была опущена. Видно, в это воскресенье хозяева сунули ключ под коврик и поехали за город выветривать мясной душок…
Я остановился и прислонился лбом к белой кафельной стене.
«Ну а дальше, Капут?»
Я перевел дыхание.
«Ну а дальше?»
* * *
Я обвел взглядом магазин. Сквозь штору было видно, как перед домом собирается толпа, как отовсюду рысью сбегаются жандармы… Все смотрели на главный вход. Они еще не знали, что я нахожусь в мясной лавке, но это должно было обнаружиться с минуты на минуту, и тогда все эти поганые возбужденные рожи повернутся ко мне…
Ты попал на бойню, Капут… Ты пришел умирать туда, где пахнет кровью и блестят отточенные ножи… Какая ирония судьбы!
Кто это тут шепчет? Я посмотрел вокруг: никого. Я здесь один — один среди мраморных разделочных столов, отвратительных крючьев, точильных брусков… Один среди этих запахов — запахов крови и чистенькой, аккуратной смерти.
Кто-то уже ломится в дверь, которую я только что закрыл, и чей-то бас кричит:
— Он тут!
Дверь дрожит, как барабанная перепонка… Голос затихает, и на смену ему приходит неясный гул.
Я отрываю горящий лоб от холодной стены…
Капут, ты должен сделать ЕЩЕ что-нибудь! Еще не все потеряно. Пока в тебе есть хоть капля жизни, ты должен бороться. Так надо. Ты — зверь, которого все давно мечтают подстрелить, слышишь, Капут?
Я подхожу к кассе магазина и выдвигаю ящик. Мне нужны не деньги — теперь мне на них наплевать. Будь прокляты эти деньги, которые сделали из меня того, кем я стал! К тому же мясники, уходя, не оставляют деньги в кассе… Но в ящике у мясника бывают не только деньги. Там часто можно найти револьвер. Особенно в наши дни, когда мир кишит негодяями…
