— Похоже, и то и другое, — сказал Могильщик.
— Вообще-то, может, что-то в его бреднях и правда, — сказал Могильщик. — Я помню, что все пророки в Библии были либо эпилептики, либо психи.
— Кое-что из им сказанного я готов принять, — буркнул Броди. — Мне только не нравится, как он это выразил.
— Кто следующий? — спросил Могильщик.
— Давайте первую жену Джонни, — сказал Броди.
Аламена вошла кротко, нервно теребя высокий воротник платья, словно девочка, которая хорошо помнила, как ее здесь высекли за плохие отметки.
Она села на табурет в кругу света, положив руки на колени. Украшений на ней никаких не было.
— Как вас звать? — спросил Броди.
— Просто Аламена.
— Ладно. Быстро расскажите мне про Вэла и Дульси.
— Тут особенно нечего рассказывать. Пару лет назад она стала петь в кабаре Смолла, через полгода заарканила там Джонни. И накрепко. Вэл пришел на свадьбу сестры — и так в семье и остался.
— Кто были кавалеры Дульси до замужества?
— Она их быстро меняла, все выбирала… Искала золотую жилу.
— Как насчет Вэла? Он тоже искал золотую жилу?
— Зачем? Ему уже застолбили участок.
— Он помогал в клубе? — спросил Броди.
— Не то чтобы помогал… Короче, Джонни никогда не доверял ему свои деньги.
— Так что же произошло между Дульси, Вэлом, Джонни и Чинком?
— Вроде бы ничего.
— Так-так. У Вэла были враги?
— Не было. Он не так устроен.
Лицо Броди пошло пятнами.
— Черт, но не сам же он всадил себе нож в сердце?
— Такое тоже бывало, — заметила Аламена.
— Не тот случай. Это уже ясно. Он не был ни пьян, ни под действием наркотиков. Конечно, это пока предварительное заключение, все покажет вскрытие, но почему он оказался в корзине в это время суток?
— Может, его ударили ножом и он в нее упал?
— Нет, его зарезали, как раз когда он в ней лежал. По состоянию хлеба он явно понимал, что в корзине уже кто-то до него побывал. Может, он даже видел, как падал в нее из окна преподобный Шорт. Вот я и хочу задать один простой вопрос. Почему он спокойно там лежал, почему позволил кому-то наклониться и вонзить в него нож и не оказал ни малейшего сопротивления?
— Он не ожидал, что такое может сделать друг. Он, возможно, решил, что с ним хотят пошутить, — отозвалась Аламена.
Все три детектива внутренне напряглись.
— Думаете, это друг? — спросил Броди.
— А вы так не думаете? — отозвалась Аламена, пожимая плечами и слегка разводя руками.
Броди вынул из стола нож. Аламена спокойно посмотрела на него, словно видела сотни таких ножей.
— Это он?
— Похож.
— Вы его раньше видели?
— Вроде нет.
— Вы бы узнали его?
— В Гарлеме все ходят с ножами. Как их отличишь?
— Такие ножи в Гарлеме у очень немногих, — возразил Броди. — Это нож ручной работы, шеффилдской стали, сделанный в Англии. Его можно купить в Нью-Йорке лишь в одном месте — «Аберкромби и Фитч», Мэдисон-авеню. Он стоит двадцать долларов. Разве может обычный гарлемский бандит поехать в центр Нью-Йорка за импортным охотничьим ножом, выложить двадцатку и оставить его торчать в теле жертвы?
Лицо Аламены приобрело странный желтоватый оттенок, а в ее темных глазах появился страх.
— Почему бы нет? — прошептала она. — Как говорится, мы в свободной стране.
— Вы свободны, — отрезал Броди.
Они молча, не шелохнувшись, смотрели, как Аламена встала, оправила платье и странной напряженной походкой лунатика вышла из камеры.
Броди вынул из кармана трубку и пластиковый кисет. Он долго набивал ее, потом чиркнул кухонной спичкой о край стола и стал раскуривать трубку.
— Кто это полоснул ее по горлу? — спросил Броди сквозь клубы дыма, держа трубку во рту.
Гробовщик и Могильщик старались не смотреть друг другу в глаза. Вид у них внезапно сделался смущенный.
— Джонни, — наконец сказал Могильщик.
Броди напрягся, но тотчас же расслабился.
— Она подавала на него в суд?
— Нет, дело обставили как несчастный случай.
Стенографист перестал смотреть в свои бумаги и уставился на них.
— Она сказала, что он просто валял дурака. Шутил…
— Хорошие шутки, — заметил стенографист.
— Почему? — удивился Броди. — Почему он это сделал?
— Она слишком к нему прилепилась, — пояснил Могильщик. — Ему нравилась Дульси. Аламена его не отпускала.
— Она все еще его не отпускает?
— Ну да. Он чуть не перерезал ей горло и теперь привязан к ней на всю жизнь.
— Странный способ привязать к себе человека.
— Наверное. Но это Гарлем. Здешние люди рады, что еще живут.
Затем вызвали Чинка.
Он заявил, что начал вечер с маленькой дружеской игры в покер у себя в квартире. В половине второго игра кончилась, и на поминки он приехал в два часа ночи. Он ушел без пяти четыре, ибо у него было назначено свидание с Куколкой в соседнем доме.
— Перед уходом вы не посмотрели на часы? — спросил Броди.
— Я сделал это в лифте.
— Где был преподобный Шорт, когда вы уходили?
— Преподобный? Черт, я не заметил. — Он немного помолчал, словно припоминая, потом сказал: — Кажется, стоял возле гроба, но я могу и ошибиться.
— Что происходило на улице, когда вы вышли?
— Да ничего. У бакалеи стоял цветной полицейский, охранял коробки и ящики. Может, он меня припомнит.
— С ним кто-нибудь был?
— Разве что призрак.
— Ладно, дружище, давайте-ка оставим комедию и перейдем к фактам, — раздраженно буркнул Броди.
Чинк доложил, что ждал Куколку в вестибюле, но, когда они поднялись на второй этаж, где была ее квартира, она что-то раскисла, и тогда он пошел за марихуаной к знакомому, который жил на той же улице.
— Где? — спросил Броди.
— Угадайте сами, — предложил Чинк.
Броди пропустил вызов мимо ушей.
— На улице были какие-то прохожие? — спросил он.
— Когда я вышел, то увидел, что из дома появилась Дульси. И тотчас же мы увидели тело Вэла в корзине.
— А до этого вы видели корзину?
— Да. В ней был самый обыкновенный хлеб.
— Когда вы встретили Дульси, вокруг не было никого?
— Нет.
— Как она себя повела, увидев труп брата?
— Закатила истерику.
— Что она сказала?
— Не помню.
Броди предъявил ему нож.
Чинк признал, что примерно так же выглядел нож, торчащий в груди Вэла, но сказал, что до этого его не видал.
— Преподобный Шорт показал, что на следующий день после Рождества вы передали этот нож Дульси возле его церкви и показали, как им пользоваться, — сказал Броди.
Потное желтое лицо Чинка побледнело так, что сделалось похожим на грязную простыню.
— Этот сукин сын напился допьяна своим чертовым зельем, — прорычал Чарли. — Я не давал Дульси никакого ножа, а этот вижу в первый раз.
— Но вы преследовали ее по пятам, как кобель, — сказал Броди. — Об этом говорят все.
— За это не вешают, — буркнул Чарли.
— Нет, но вы вполне могли убить ее брата, если он вам мешал, — сказал Броди.
— Вэл не мешал, — пробормотал Чарли Чинк. — Если бы он так не боялся Джонни, то помог бы мне.
Броди вызвал полицейских в форме.
— Задержите его, — распорядился он.
— Я хочу вызвать моего адвоката, — заявил Чарли.
— Пусть вызывает, — разрешил Броди и спросил полицейских, задержали ли они Куколку Гривес.
— Давным-давно, — последовал ответ.
— Ведите сюда!
На Куколке было платье, выглядевшее как замаскированная ночная рубашка. Она села на табуретку под прожектором и закинула ногу на ногу так, словно ей нравилось быть в этой камере в обществе трех детективов.
Она подтвердила показания Чинка, только, по ее версии, он пошел не за марихуаной, а за бутербродами.
— Разве вас плохо покормили на поминках? — удивился Броди.
— Мы разговорились, а от этого у меня появляется аппетит.
Броди спросил, в каких она отношениях с Вэлом, на что Куколка сказала, что они помолвлены.
— И вы принимали у себя другого мужчину в такое время суток?
— Ну и что? Я ждала Вэла до четырех, а потом решила, что он бегает за юбками. — И, хихикнув, она добавила: — Что можно гусю, можно и гусыне.
— Теперь его нет — или вы это забыли? — спросил Броди.
Куколка вдруг сразу утратила беззаботность и сделалась, как положено, скорбящей.
Броди поинтересовался, не видела ли она кого-нибудь, когда ушла с поминок. Она припомнила цветного полицейского и белого управляющего бакалеей, который только-только приехал. Управляющего она узнала, потому что бывала в этом магазине, а с полицейским просто была знакома. Оба с ней поздоровались.
— Когда вы в последний раз видели Вэла? — спросил Броди.
— Он заходил ко мне примерно в половике одиннадцатого.
