Она работала медсестрой, и ее умения хватало, чтобы периодически подлечивать меня после очередной переделки. Но на этот раз...
— Вряд ли ты справишься. Там пулевое ранение. В живот.
— У тебя? — испуганно спросила Ленка.
— Нет, у одного знакомого. Короче говоря, ему срочно нужна помощь. Он потерял много крови и вообще...
— Почему ты не можешь отвезти его в больницу?
— Потому. Есть серьезные причины.
Я не хотел впутывать ее в свои дела, особенно когда эти дела становились опасными.
— То есть тебе нужен врач, который прооперирует твоего знакомого подпольно?
— Я не знаю, нужна тут операция или нет, но мне нужен врач, который потом не будет трепаться. Есть у тебя такой на примете?
— Сейчас подумаю...
Она думала, а я то и дело оглядывался на машину. Стоило проезжающему милицейскому патрулю остановиться и проявить ко мне интерес, как...
— Записывай телефон, — сказала Ленка. — Точно я не уверена, но про него ходят такие слухи. И уж, конечно, не за красивые глазки он это делает.
— У тебя очень красивые глазки, — ответил я. — Когда я закончу с этим делом, сразу же загляну к тебе. С меня еще одна бутылка шампанского.
— Не торопись. — Ленка зевнула. — Я после дежурства, хочу хорошенько выспаться.
Она повесила трубку. Я представил, как она подходит к кровати, сбрасывает со ступней пушистые тапочки, ныряет под одеяло, где тепло, уютно и безопасно...
Я вздохнул и стал набирать номер врача, который, если верить Ленке, был не прочь подработать ночной хирургической практикой.
— Матвей Александрович?
— Кто это? — недовольно пробурчали в трубку.
— Вы меня не знаете, и я вас не знаю. Но мне рассказывали про вас много хорошего. А конкретно — что вы можете помочь больному человеку даже среди ночи.
— Больному человеку? — усмехнулся в трубку Матвей Александрович. — Что за болезнь?
— Излишки свинца в теле.
— Вы что?! — прошипела трубка. — А если нас подслушивают?! А вы открытым текстом!
— Тогда давайте побыстрее решим все вопросы, — предложил я. У меня начала болеть шея от постоянных поворотов в сторону машины. — Беретесь? Естественно, не даром.
— Да уж...
— Куда мне привезти больного?
— Ко входу во вторую городскую больницу. Через полчаса.
— С такой болезнью не возят в больницу. Могут возникнуть ненужные осложнения.
— Я же сказал: через полчаса. Не будет никаких осложнений.
Матвея Александровича я представлял маленьким лысым человечком с бегающими глазками. Но к воротам больницы вышел широкоплечий бородатый мужчина, излучавший спокойствие и самоуверенность. Его белый халат, видневшийся из-под наброшенного на плечи кожаного пальто, был заметен издалека на черном фоне ночи. Словно свет маяка. И я подумал, что доставил Сидорова куда нужно.
Доктор быстро осмотрел Сидорова.
— Проникающее ранение в брюшную полость, — обыденным голосом сообщил он. — Также ранение мягких тканей и правого плеча.
— Этого я не заметил.
— Входные отверстия со спины, — сказал доктор, и я понял, когда Сидоров получил эти две пули: во время сумасшедшей пробежки от гаража к моей машине, когда тяжелое тело приятеля прикрывало меня со спины. Я еще обозвал невидимого стрелка «мазилой». Я был несправедлив.
— Короче, нужна срочная операция плюс переливание крови, — подытожил Матвей Александрович. — Вот лекарство от вашей болезни.
— Вы хотите положить его в больницу? — кивнул я в сторону светящихся окон.
— Я не могу делать ему операцию у себя дома, — пожал плечами доктор. — У меня нет частной клиники.
— Но здесь... Вам придется регистрировать его, сообщить о пулевом ранении...
— Совершенно необязательно. Я заведующий отделением. Я могу положить к себе человека, и никто за пределами моего отделения не будет об этом знать.
Поставлю диагноз «бытовая травма». Никаких проблем.
— При нем нет никаких документов.
— Не имеет значения.
— Его имя...
— Оно меня совершенно не интересует. Для отчетности я могу написать что угодно — Иванов Иван Иванович... Вас устраивает набор услуг, который я предлагаю?
— Вполне.
— Тогда вы не удивитесь, когда узнаете, сколько я прошу за это.
— Полагаю, что немало.
— Вы поразительно догадливы, — улыбнулся доктор. — Я дорого беру, но я и даю много. Можете не волноваться за вашего друга.
— Я похож на человека, который волнуется?
— Немного.
— Это обманчивое впечатление.
— Так мы договорились?
— Да. — Я протянул ему пять стодолларовых купюр. — Это все, что у меня есть сейчас. Завтра я привезу остальное. Устраивает?
— В качестве задатка сойдет, — кивнул доктор, и мои деньги исчезли в кармане белого халата. — Как с вами связаться, если что-то вдруг произойдет?
— Вы обещали, что ничего не произойдет.
— Я о другом. Если ваш друг придет в сознание и захочет покинуть больницу. Мне нужен ваш телефон или другие координаты.
— Лучше я сам буду вам позванивать, — сказал я. После всех глупостей, что я и Сидоров натворили за последние сутки, мне хотелось быть осторожным.
— Звоните. — Врач достал из кармана мобильный телефон, набрал номер и вызвал дежурных санитаров с носилками. — Кстати, кто вас вывел на меня? Кто порекомендовал?
— Это имеет какое-то значение? — Я увидел, как от здания больницы отделились два белых пятна. В заведении Матвея Александровича работали быстро.
— Ну-у, — как бы равнодушно протянул доктор. — Всегда интересно, кто из твоих друзей — настоящий. То есть кто успешнее рекламирует мой маленький бизнес. Это случайно не Гиви Иванович?
Видимо, в моем лице что-то изменилось, потому что доктор поторопился заметить:
— Ну не хотите говорить, не надо. Я же просто спросил...
Я не стал дожидаться приближения санитаров, сел за руль и наклонил голову вниз, чтобы парни в белых халатах не видели моего лица. Они вытащили Сидорова и положили на носилки. Я сразу же завел двигатель...
Удаляясь от больничных ворот, я смотрел, как санитары тащат к зданию прогнувшиеся под тяжестью сидоровского тела носилки, а чуть позади размашисто шагает Матвей Александрович. Чем дальше они уходили, тем быстрее исчезали белые пятна халатов, и в конце концов темнота осенней ночи поглотила всех четверых.
И тогда я посчитал, что для одного дня и одной ночи событий было слишком много. Я поехал домой, покручивая время от времени ручку приемника, пытаясь из радиопрограмм узнать что-то еще о происшествии в «Европе-Инвест». Но в эфире либо играла музыка, либо ведущие вели вялые беседы с полуночными слушателями, любящими излить душу.
Я решил, что лучше будет часов в одиннадцать утра позвонить Гарику, который наверняка в курсе дела. Гарик был единственным милиционером среди моих знакомых. Или наоборот — единственным моим знакомым среди милиционеров. Он был хорошим парнем. Настолько хорошим, что несколько раз рисковал ради меня жизнью, карьерой и всем, чем еще можно рискнуть.
Было почти четыре часа утра, когда я подъехал к своему дому. Усталость взяла свое, и я выбирался из машины медленно, морщась от боли, вновь атаковавшей мой позвоночник, и поеживаясь от ночного холода. До рассвета было далеко, и с каждым новым днем его приход отдалялся. Начинался сезон ранних сумерек и поздних восходов, сезон холода и темноты, когда солнечный свет дается лишь на несколько часов в день. Этого слишком мало, чтобы утолить тоску. Этого слишком мало, чтобы поверить в то, что холод и сумерки — не навсегда. В конце сентября, когда уходит бабье лето, а заморозки становятся обычным делом, особенно трудно поверить, что когда-нибудь вновь придет тепло, придет жизнь и дождь будет желанным потоком веселящей влаги, а не леденящим душем... Так трудно поверить, что все изменится к лучшему.
Я неспешно проковылял по ступеням к подъезду, вошел в вестибюль и вызвал лифт. Его движение на первый этаж наполнило шахту таким шумом, будто двигался пассажирский поезд. Так было уже миллион раз. Миллион раз я возвращался домой посреди ночи, один, усталый, вымотавшийся, разбитый. Я вызывал лифт и ехал наверх, к себе. Ехал один, в квартиру, где мне предстояло лечь и уснуть одному, одному пережить свою боль и свои тревоги.
Так трудно поверить, что когда-нибудь все изменится.
Я провел ладонью по лицу, словно хотел стереть усталость. Как бы не так. Хотелось упасть на кровать и лежать так миллион лет. Чем выше поднимался лифт, тем хуже я себя чувствовал, тем сильнее была тяга к немедленному падению в холодную постель ради долгого беспробудного сна...
Лифт вздрогнул и замер. Резко отъехали двери, и я шагнул вперед, нашаривая ключи в кармане.
— Спокойно, без резких движений!
— Стоять!
Один заорал мне в левое ухо, другой — в правое. И я замер, не сделав ни одного резкого движения. Зато эта парочка суетилась. Один вцепился мне в правую руку, — наверное, боялся, что я вытащу из кармана пулемет. Или портативную атомную бомбу.
