Он залез в свою машину и достал рацию. Через минуту, опустив стекло, он сообщил:
— На набережной братка твой — домой собирается ехать… Эй, ты куда? Узнаешь хоть братана-то, парень?
Но Витька, забыв поблагодарить таксиста, быстрыми шагами уже пересёк вокзальную площадь и почти подбежал к володиной «девятке». Рухнув на сидение, он выдохнул:
— Быстро — поехали на набережную!
Толстый завёл двигатель, и на этот раз почти плавно тронулся с места. Посмотрев на приятеля, он удивился:
— Ты чего такой взмыленный? Случилось что?..
Витька, прикрыв лицо рукой, изменившимся хриплым голосом пробормотал:
— Зацепило меня что-то по нервам. Родная кровь, блин… двадцать лет не виделись… — он сглотнул комок. — Погоди минутку, Толстый, Я сейчас оклеймаюсь. Надо же — не думал…
Толстый неодобрительно покачал головой и подумал: «Странный всё-таки парень, этот Витёк. Когда на хвосте целая свора бандосов сидит, песни орёт как уколотый. А тут, подумаешь, дядька… стоит ли так волноваться…»
Володя не мог понять, как круглый сирота Витька Карытин, так внезапно может стать до неприличия сентиментальным. Сам Костров хоть и рос без отца, но никогда не терял с ним связи, и старался хотя бы раз в два года увидеть старика. Так же имелась у него и многочисленная родня по линии матери и жены, и иногда Кострова даже раздражали постоянные летние набеги родственников.
«Подумаешь, дядька…» — ещё раз недоумённо подумал про себя Толстый, и свернул к набережной.
Витька же молча сидел все пять минут пути, пытаясь справиться с накатившей слабостью. Когда они подъехали к набережной, то Карытин был уже в полном порядке. Он спокойно вышел из машины и, считая зачем-то в уме свои шаги, медленно пошёл к одинокому такси, стоявшему неподалёку от троллейбусной остановки.
Подойдя к старенькой белой «ауди» с оранжевым, в шашечках, гребешком на крыше, Витька тихонько постучал в водительское окошко. Стекло немного опустилось, и из салона раздался недовольный голос водителя:
— Уезжаю… Конец смены.
Карытин, кашлянув, тихо сказал:
— До Ореховки подбрось…дядя Серёжа….
Дверь открылась, и пожилой водитель с неприязнью посмотрел в лицо человеку, который с крепко стиснутым ртом стоял перед ним. Потом таксист пошевелил губами, как-будто что-то припоминая.
— Витька… — прошептал изумлённый мужик, — как же это, мать честная! Он смешался, и хлюпнул носом, — я думал уж и не увижу тебя… ох…
Виктор сквозь слёзы улыбнулся и протянул ему руку:
— Ну, здорово, Серёга! Здорова, дядюшка — родная кровь!
Он почти силком вытащил Сергея из машины и крепко обнял.
…Минуты две они оба смущённо молчали, разглядывая друг друга. Потом Сергей осторожно провёл своей рукой, пахнущей бензином, по витькиному лицу.
— А глаза всё такие же…синие… и веснушки, — он, смутившись, убрал руку в карман и бегло окинул взглядом одежду Карытина. — Не пропал, смотрю, Витяй наш… В люди вышел.
Эх-ма!
— Да будет тебе, Серёга! Ты ведь тоже не с бутылками около стеклопункта ошиваешься!
Живы будем — не помрём!
Первое неловкое чувство прошло, и Витька засыпал дядьку вопросами. Сергей отвечал немного односложно, и непонятно чему хмурясь, бросал на Виктора настороженные взгляды. Потом дождавшись паузы, он переминаясь с ноги на ногу, спросил:
— Ты вообще как? В наши края надолго?
К Витьке вернулось его благодушное утреннее настроение, и он смотрел во все глаза на сильно изменившегося постаревшего родича.
— Нет, Серега… Я вообще проездом, так сказать. Не мог тебя не увидеть, коль рядом пришлось странничать, — и он опять приобнял дядьку.
От Карытина не ускользнула внутренняя напряжённость Сергея. «Думает наверно, что я денег приехал подзанять. Или в гости напрашиваюсь… — вдруг пришла ему в голову мысль, — вот и мнётся как засватанный. Эх, что жизнь с людьми вытворяет!»
Витька легонько подтолкнул Серёгу в плечо:
— Ну что, может, вспрыснем встречу-то, а, дядюшка?
Сергей тут же испуганно спрятал глаза. Потом, немного отвернувшись, сказал:
— Не могу я… В завязке третий год.
До Витьки стала доходить истинная причина странного поведения родственника. Он достал сигареты и закурил.
Немного помолчали. Потом Карытин осторожно поинтересовался:
— Закодировался, что ли?
Сергей, не ответив, перевёл тему:
— На похоронах у матери почто не был? Ждал я тебя…
— Не напоминай, Серёга, будь другом! И так полжизни казнюсь. Но тебе скажу, может, поймёшь…
Витька печально посмотрел на не очень приветливого родственника и, бросив окурок в сторону урны, пояснил:
— Понимаешь… Просто не хотел видеть тётю Олю, как бы это выразиться поточнее, неживой, что ли… Она у меня в памяти и теперь юркая и весёлая суетится. А если б я её в гробу увидел, то тогда… Не знаю… Не смог себя заставить — ты уж прости…
Сергей понимающе кивнул, и снова отчуждённо нахмурился. Оба неловко помолчали.
«Да… Тут на теплоту и ласку рассчитывать не приходиться. Может, он за ту старую историю с брюликами стыдится… — подумал Витька, и сказал сам себе: — Ладно — хорош мужика мучить — пора заканчивать свиданку».
— Ты извини, Серёга — спешу я, если честно. Вон — и водила заждался, — Витёк кивнул на «девятку» и полез во внутренний карман — Тут такое дело…
Он вытащил простой белый конверт. Сергей с опаской следил за движениями племянника, как будто ожидал увидеть перед собой воронёное дуло пистолета. Витька спокойно сказал:
— Здесь — пять тысяч долларов. Хотел больше — но так уж сложилось… Будет возможность — вышлю ещё с оказией. Это тебе и семье твоей.
И протянул конверт с деньгами дядьке.
У Сергея удивлённо вытянулось лицо. Он сделал шаг назад, и пробормотал:
— Это…за что…не понял?
Витька улыбнулся своей неотразимой карытинской улыбкой:
— За жизнь, — он ещё раз крепко обнял ничего не понимающего родственника и сунул конверт с деньгами ему в карман: — Бывай, дядя Серёга! Не поминай лихом!
И, резко развернувшись, быстрыми шагами, не оглядываясь, поспешил к машине.
Сергей, застыв в полном недоумении, смотрел вслед племяннику. Потом недоверчиво открыл конверт, и, увидев пачку зелёных купюр, вдруг бросился вдогонку удаляющейся серому автомобилю. Он с трудом бежал, задыхаясь, и кричал на ходу:
— Погоди, Витька!! Эй, постой!
Толстый заметил его в зеркале и затормозил. Карытин, приоткрыв дверь, вдруг подумал, что дядька сдуру решил вернуть ему деньги. Он высунулся из машины и крикнул подбегающему к нему Сергею:
— Всё пучком, Серый! Прощай!
Но тот уже был совсем близко. Слёзы вперемешку с потом катились по его морщинистому лицу. Немного подволакивая больную ногу, Сергей дохромал до «девятки» и, тяжело дыша, нагнулся к Виктору:
— Стой…на секунду…Уф-ф! Я чего сказать хотел, Витька, — лицо Сергея дёрнулось как от боли. — Обманул я тебя тогда…совсем обманул. Так что… — он трясущейся рукой протянул конверт Виктору. Но тот прижал палец к губам, и прошептал:
— Тс-с-с… Я это знал… всегда знал… не мучься! — он стёр своей рукой капли то ли слёз, то ли пота с плохо выбритой щеки единственного своего родного человека и, высунувшись из машины, неловко чмокнул его куда-то в нос. — Держись!
Потом резко захлопнул дверь и отвернулся, чтобы Толстый не увидел его глаза. И зачемто пристегнув ремень безопасности, еле слышно пробормотал:
— Всё… Вынос тела состоялся… Поехали!
«Девятка» сорвалась с места, оставив у обочины пожилого всхлипывающего мужчину. В безвольно опущенной руке он держал белый конверт, из которого прямо на асфальт тихо вылетали зелёные лепестки.
* * *
… Припекало странное ноябрьское солнце… В Гагаринском парке города Симферополя в этот тёплый осенний день было полно народу. Мамы с колясками важно и неторопливо прохаживались по тропинкам среди высоких деревьев. Детишки устроили беготню возле смешного живого ослика, который должен был служить украшением фотоснимков, но почему-то скромно прижался к торговой палатке поодаль от скучающего фотографа, лениво прихлёбывающего пиво. Посередине водоёма в мозаике из опавших листьев, сиротливо покачивался единственный водный велосипед с подтёками ржавчины на железных баллонах. Парочки учащейся молодёжи уединялись на отдалённых лавочках, где бесконечно целовались и распивали различные напитки. Прозрачный и чистый воздух навевал мысли о недалёкой весне. И это — в середине ноября!
На краю длинной деревянной лавочки, выкрашенной в тёмно-зелёный цвет, сидела пожилая женщина. Несмотря на тёплую погоду, её тёмно-коричневое пальто было застёгнуто на все пуговицы, а на руках солидной дамы были тонкие лайковые перчатки с маленькими застёжками-кнопочками. Одной рукой она задумчиво поглаживала замшевую сумочку кофейного цвета, другой — неторопливо разминала папиросу.
