— А привратник в «Макбете»!..
— Да, да. Я про него и забыла. Мы должны составить список простых людей, действующих в пьесах Шекспира. — Это «мы» прозвучало чересчур фамильярно, и Мэри поспешно повернулась к матери: — Где же пропадает Чарльз, мама?
— В каком-нибудь недостойном его месте, я полагаю.
Миссис Лэм осуждающе вздохнула и, удовлетворенная, взялась за рукоделие. Ее муж уже спал возле угасающего очага.
— Можно я вам кое-что сыграю, мистер Айрленд? Чтобы пояснить одну мысль.
Мэри подошла к небольшому пианино, стоявшему в нише рядом с камином, откинула крышку и заиграла. Казалось, ее пальцы почти не касаются клавиш, но гостиную наполнили звуки сонаты Клементи.[56] Поиграв с минуту, Мэри обернулась к Уильяму:
— Красиво, не правда ли? Так возвышенно. Но особого смысла из нее не извлечешь. Шекспира я воспринимаю точно так же. Чистая экспрессия. Он тоже играет лишь черными и белыми клавишами. Всё.
Если бы в ту минуту на глаза ему навернулись слезы, он бы и сам не сказал отчего.
— Пожалуйста, сыграйте еще.
Музыка витала над ее родителями, не задевая их и не вызывая никакого отклика. Но Уильяма она взволновала. В книжную лавку музыка не залетала никогда; ему были знакомы лишь напевы, звучавшие в городских парках и на постоялых дворах. А эта музыка была совсем иная, из других сфер. Она подкрепляла сложившееся у него представление о Мэри Лэм.
Внезапно раздался громкий стук в дверь. Мэри поспешно встала и направилась в прихожую. Пробудившийся мистер Лэм спросил жену:
— Сколько еще мешков везти на мельницу?[57] Уильям вдруг почувствовал себя совершенно чужим в этом доме. Нежеланным гостем. Из прихожей доносились голоса:
— Я потерял ключи, дорогая.
— Что с тобой стряслось?
— Меня ударили.
— Ударили?!
— Какой-то негодяй сорвал с цепочки мои часы и был таков. Посмотри, рана на голове еще кровоточит?
Миссис Лэм бросила на Уильяма безумный взгляд и поднялась с кресла:
— Что случилось, Чарльз?
— Меня ограбили, мама.
Чарльз вошел в комнату, как показалось Уильяму, с торжествующим видом.
— А, мистер Айрленд. Я совершенно забыл. Очень рад снова вас видеть. Меня, понимаете ли, задержали обстоятельства.
— Ты ранен, Чарльз?
— Нет, мама, по-моему, нет. Ты уже видела книгу, Мэри?
— Что у тебя украли, Чарльз?
— Часы, мама. Больше ничего.
Мэри подошла к матери.
— Пустяки. Чарльз цел и невредим. Успокойся. — Она усадила мать в кресло. — Ни синяков, ни царапин. Только часы пропали.
Мистер Лэм снова задремал.
Чарльз подсел к Уильяму.
— Я был на дружеском ужине. Иначе я бы вспомнил про назначенную встречу с вами. А потом — это происшествие…
Голос его звучал чуточку покровительственно.
— Ничего, мистер Лэм. Ваши родители и сестра проявили редкое радушие. Мы слушали музыку. Вы уверены, что вы в добром здравии?
Чарльз только отмахнулся.
— Музыку слушали? Вам повезло. А, вот она, книга.
Он взял «Пандосто» с приставного столика, куда ее положила Мэри.
— Да, та самая.
— Вы позволите?
— Она теперь принадлежит вам. Остаток выплатила ваша сестра.
— Каким образом?
— Не имею представления.
— А, знаю. Наша двоюродная бабушка оставила ей небольшую ренту. Мэри ежегодно получает ее в банке «Вест-Лотиан», что на Сизинг-лейн. Чудесное местечко.
Успокоив мать, Мэри подошла к брату:
— Тебе еще повезло, Чарльз. Тебя ведь могли поранить.
— На лондонских улицах мне всегда везет, Мэри. В этом городе я живу так, будто я заклят.[58]
— По-вашему, он прав, мистер Айрленд?
— Что ж, если он убедился на опыте… Для некоторых подобный опыт оказывается куда тяжелее.
* * *
За несколько месяцев до того вечера Уильяма потянуло прогуляться перед рассветом по берегу Темзы. Он свернул со Странда к реке; было три часа ночи, самый прилив. Уильям частенько ходил в такое время на Темзу, с наслаждением слушая плеск взбухающей воды. Прилив давал ему надежду. На берегу Уильям вдруг увидел человека; тот снимал с себя башмаки и брюки. Сомневаться в его намерениях не приходилось. Уильям инстинктивно бросился к незнакомцу:
— Стойте! Погодите минутку!
Мужчина был молод, не старше Уильяма. Он дрожал от холода и едва слышно бормотал что-то; возможно, отрывок из Евангелия, но слов было не разобрать. Уильям ухватил юношу за плечо, но тот стряхнул его руку и сказал:
— Посмотри мне в лицо. Больше ты его никогда не увидишь.
Затем словно бы оттолкнулся от берега и навзничь полетел в воду. Мгновение он лежал на поверхности, улыбаясь Уильяму. И вдруг исчез. Его засосало вглубь мощным приливным течением. Произошло это так внезапно и неуловимо, что Уильям ощутил странное желание последовать его примеру.
* * *
Этот случай и свои ощущения вспомнились ему, когда он сидел с Чарльзом и Мэри Лэм на Лейстолл-стрит.
— Я злоупотребляю вашим гостеприимством, — сказал Уильям и поднялся со стула. — Меня ждет отец.
— Но вы еще к нам придете? — Мэри обернулась к брату: — Мистер Айрленд обещал показать мне и другие бумаги Барда. Написанные его рукой.
Тихонько, чтобы не разбудить их отца, Уильям вышел из гостиной, Чарльз двинулся за ним. Они остановились у порога.
— Кто ж это на вас напал? Разбойник?
— Я его не разглядел.
Чарльз крепко держался за дверь, будто устал до смерти.
— Вы были подшофе?
— Увы.
— В Лондоне осторожность не помешает, мистер Лэм, — сказал Уильям, чувствуя, что входит в роль Мэри. — Ночью на улицах небезопасно.
— При мысли о поздней ночи, мистер Айрленд, на ум сразу приходят кошачьи концерты во дворах.
Недели через три после того вечера Мэри Лэм отважилась пойти на Холборн-пассидж. С тех пор как она познакомилась с Уильямом Айрлендом, в воображении он виделся ей всегда среди книг и сделался в ее глазах человеком, заслуживающим внимания. Друзья Чарльза слишком развязны, слишком болтливы. Уильям куда более деликатен. Он более тонкого душевного склада; во всяком случае, так казалось Мэри. Когда она подошла к книжной лавке и увидела вывеску над дверью «Сэмюэл Айрленд, книготорговец», сердце ее учащенно забилось. Она миновала витрину в эркерном окне и уже решила быстро пройти мимо, как вдруг из недр магазина раздался громкий смех, подобный реву быка. Мэри замедлила шаг и повернулась к двери; мужчина преклонных лет хлопал Уильяма по спине, а за ними наблюдал другой пожилой господин. Уильям поднял глаза на девушку, будто ожидал ее прихода, и устремился к двери:
— Заходите, мисс Лэм, прошу вас. Вы пришли в счастливую минуту.
Мэри не любила незнакомых людей, но тут ноги сами, почти против воли, понесли ее в магазин. Кто из пожилых джентльменов Сэмюэл Айрленд, она поняла сразу: помогло фамильное сходство с сыном; но от смущения она вспыхнула, засуетилась и стала пожимать руку второму господину, который все еще лучился весельем.
— Почту за честь познакомиться с вами, мисс Лэм, — обратился к ней Сэмюэл Айрленд. — Я вижу, мистер Малоун уже представился. Вы, конечно, наслышаны о его ученых заслугах. Но что мы с ним откопали, мисс Лэм!.. Настоящую жемчужину.
— Дороже любой жемчужины, отец.
— Видите? — Сэмюэл Айрленд показал ей диск из рыжего воска, чуточку выцветший по краям. — Это его печать.
— А вот его эмблема, — сказал второй старик.
— Да, вы мне это уже растолковали, мистер Малоун. — Сэмюэл Айрленд все еще улыбался Мэри, но причина его ликования ее нимало не занимала. — Будьте любезны, сэр, повторите объяснение даме.
Он протянул Мэри восковой кружок, чтобы она могла его разглядеть получше, а Малоун склонился к ней, намереваясь привлечь ее внимание к подробностям. Изо рта у него по-стариковски дурно пахло.
— Видите, столб с перекладиной, на ней щит, который всадник должен поразить копьем.
Мэри разглядела жердь с перекладиной и висящим на ней кулем.
— Это приспособление для тренировки рыцарей, оно беспрерывно крутится вокруг перекладины. Всадник галопом скачет к нему. Он должен вонзить копье в щит, иначе сам получит сильный удар. Понимаете, что все это означает? Простите, не расслышал вашего имени. «Потрясай копьем».[59] А теперь взгляните сюда. Видите инициалы?
В самом низу печати Мэри с трудом рассмотрела расплывшиеся буквы «W» и «S».[60] Теперь понятно, отчего у них такое праздничное настроение.
— Скорее всего, он запечатывал ею свои письма, — сказал Уильям. — И театральные договоры. Спасибо мистеру Малоуну, он любезно объяснил нам, что это за печать, и подтвердил ее подлинность. Он ведь составил и опубликовал конкорданцию всех пьес Шекспира.