Когда все поели и уровень вина в бутыли изрядно понизился, разговоры (если таковые и были) прекратились. Нарсис заснул; некоторое время Доминго и Улибе тихо переговаривались на предмет лошадей, а затем тоже заснули; Мигель и Габриэль стояли на страже: Мигель — возле поклажи, а Габриэль — на краю рощицы, откуда он мог обозревать окрестности. Вокруг было тихо. Жара задушила пение птиц и писк мелких зверьков. Чувствительные натуры, подумал Юсуф, сейчас, должно быть, дома, спят в уюте и прохладе.
Будучи убежденным, что он — единственное бодрствующее живое существо в этой части света, Юсуф неожиданно уловил краем глаза движение. Он вгляделся внимательнее, не поворачивая головы, и увидел густой куст, под которым пряталось что-то коричневое. Оно моргнуло. Итак, нечто темно-коричневое с глазами. И приличных размеров, подумал он, но слишком маленькое для человека. Собака? Лисица? Что-то более угрожающее? Он едва не закричал в смятении. Его меч лежал слишком далеко, несмотря на все добрые советы, полученные этим утром. Используя свое тело как щит от этих наблюдающих глаз он очень медленно вытянул руку и поднял кусочек дерева. Он заметил, что Улибе Климен внимательно смотрит на него. Бейлиф, положив ладонь на рукоятку меча, почти незаметно покачал головой. Юсуф уронил деревяшку.
Из куста выскользнула тонкая белая рука и потянулась к куску хлеба, оставленному одним из стражников на земле. Улибе двигался так же быстро. Он сомкнул свою большую руку вокруг запястья и крепко сжал.
— Ну-ка, выходи, — спокойным тоном произнес он, не ослабляя хватки.
— Никто не сделает тебе ничего плохого. — Владелец руки не шевельнулся и не издал ни звука. — Если не выйдешь, мне придется тебя вытащить. — По-прежнему ни звука.
— Что ж, как хочешь. — Улибе резко дернул и выволок из куста маленького тощего мальчишку с длинными, нечесаными волосами в грубой коричневой тунике, слишком большой по размеру. По грязному лицу катились слезы. — Ты голоден? — спокойно спросил Улибе, по-прежнему крепко сжимая тонкое запястье.
Мальчишка уставился на него огромными темными глазами.
— Глупый вопрос, — продолжал Улибе тем же тихим голосом. — Конечно, голоден. Разве растущие пареньки вроде тебя не вечно голодные? Так вот, ты окажешь великую честь нам и нашим мулам, если съешь что-нибудь из этого. То, что мы не съели, нам приходится нести с собой, а наши мулы уже перегружены. — С этими словами он взял с блюда ломоть хлеба и положил на него кусок цыпленка.
Потом подцепил второй ломоть хлеба, зачерпнул чечевицы и риса и положил его рядом с первым.
— Ну что? — усмехнулся он. — Если я тебя отпущу, ты останешься и поешь?
Мальчишка упорно молчал.
— Клянусь Господом Всемогущим и всем остальным, что тебе ничего не грозит. Мы посланцы епископа Жироны, а епископ не позволяет своим людям обижать детей. Ты останешься достаточно надолго, чтобы поесть?
Мальчик кивнул.
— Скажи это вслух. Ты можешь говорить?
— Я останусь. — Голос был хриплым и неуверенным, словно мальчик долгое время не открывал рта, но Улибе принял этот ответ и отпустил запястье. Мальчик схватил кусок цыпленка и начал судорожно есть.
— Парнишка и впрямь проголодался, — сказал сержант. — Но тут очень важно не давать ему много за один раз, Улибе. Вот, парень, — сказал он, — глотни вина и пережди, пока не освободится место для хлеба, иначе тебе будет плохо.
Тот взял бутыль, предложенную сержантом, и сделал маленький глоток. Потом сел и уставился на остатки еды.
— Мы направляемся из Жироны в Барселону, чтобы доставить этого маленького бездельника на корабль, — спокойным тоном сказал сержант, указывая на Юсуфа.
Мальчишка начал подниматься на ноги.
— Нет, нет, — успокоил его сержант. — Не волнуйся, парень. Это не пленник. Это воспитанник его величества, присоединившийся к нему на несколько месяцев в качестве пажа в его поместье. Разве это не так, Юсуф?
— Да, мой господин, — отозвался тот, пытаясь вложить искренность в каждое слово. — Клянусь, я направляюсь туда по собственному желанию. И здесь на этой лужайке — не знаю, видна ли она отсюда — моя кобыла. Она будет ждать меня в конюшне в Барселоне, и на обратном пути в Жирону я снова буду ехать на ней.
— Это правда? — прошептал мальчик, обращаясь к Улибе.
— Правда, и ничего, кроме правды, — кивнул тот. — Клянусь моей бессмертной душой, если это не так. Мы просто невинные путешественники. И теперь, думаю, ты сможешь подкрепиться еще получше.
Наступило долгое молчание, лишь время от времени нарушаемое похрапыванием и бурчанием Нарсиса, который по-прежнему мирно спал, пока мальчик разделывался с цыплятами, рисом и хлебом.
— Премного вам благодарен, сеньоры, — сказал он торжественно, что выглядело несколько чудно. — Я был очень голоден.
— Мы к вашим услугам, — пристально посмотрел на него Улибе. — Меня зовут Улибе, а это — сержант Его преосвященства, известный как Доминго, мальчика зовут Юсуф, тот, что храпит на земле, — это Нарсис, и там есть еще парочка бесполезных болванов, Мигель и Габриэль. Один из них стоит на страже. Он явно тебя не заметил.
— Я был по другую сторону ручья, — сказал мальчик. — Перешел его вброд, надеясь попросить у вас кусочек хлеба, но когда увидел, что вас так много…
— На этот счет мы не волновались, — сказал сержант. — Теперь, когда ты знаешь, кто мы такие, могу спросить твое имя?
— Конечно, господин, — ответил мальчик после краткого испуганного молчания. — Меня зовут Жиль.
— И ты путешествуешь по этой местности с разрешения своего хозяина? — полюбопытствовал сержант и добавил: — Бежать бесполезно! — когда Улибе вновь схватил за запястье вскочившего в панике мальчика. — Мы не занимаемся отловом беглецов, разве только по приходу Его преосвященства.
— Его преосвященства? — с любопытством спросил Улибе. — Никогда не подумал бы, что ему было бы интересно посылать своих людей с подобной целью.
— При мне такого и не случалось, — улыбнулся сержант. — И я, конечно, не стал бы принимать приказы ни от кого другого, в том числе и от твоего хозяина, парень. Но зачем пускаться в бегство? Ты должен понимать, что теперь ты превратился в цель для всяких воришек и злоумышленников. Да и работорговцев заодно.
— Потому-то я и пустился в бега, — пояснил мальчик, переводя взгляд то с сержанта на Улибе Климена, то обратно. — Кухарка тайком рассказала мне, что слышала, как моя хозяйка обсуждала с работорговцем, сколько она за меня получит.
— Зачем ей это понадобилось? — полюбопытствовал сержант, пристально глядя на мальчика. — Разве ты раб, которого запросто можно продать?
— Нет, — замотал головой тот, — ничуть не бывало. Но порой я очень неуклюжий, — добавил он, глядя себе под ноги, — и ломаю разные вещи. В последний раз, когда я кое-что сломал, моя хозяйка так разозлилась, что избила меня и на целые сутки заперла в кладовке.
— Но это же не причина продавать паренька в рабство, — удивился Доминго.
— Что верно, то верно, — кивнул Улибе. — Подумаем вот о чем. Если она его продаст, то избавится от него и в то же время заработает денег. Если при этом она найдет кухонного мальчишку потолковее, вопрос будет решен раз и навсегда.
— Если бы все рассуждали так же, то вряд ли кто-то из поварят избежал бы продажи в рабство, — заметил сержант.
— Но как она собиралась объяснить твоей семье, что ты куда-то пропал? Это было бы весьма затруднительно, — сказал Улибе.
— У меня нет семьи, господин. Она собиралась сказать… братьям… братьям в сиротском доме, что я умер.
К этому времени Нарсис проснулся и с большим интересом прислушивался к рассказу беглеца.
— Но это невозможно, — вмешался он в разговор. — Даже если у тебя нет семьи, продать мальчика-христианина невозможно.
— Это чистая правда, — сказал Улибе, — но корабли, отплывающие из Барселоны, везут много христианских детей, чтобы потом продать их по, высоким ценам на иностранных рынках. Деньги без задержек переходят из рук в руки, попутный ветер — и мальчик или девочка уже не корабле, идущем вдоль побережья, причем быстрее, чем они сообразят, что происходят. Если капитана корабля допросить, — а такое случается не так уж часто — он может сказать, что мальчик — это араб, захваченный в бою. Кому до него какое дело?
— Зато парню дело есть, — возразил стражник. — Все, что ему требуется, это сообщить все первому попавшемуся чиновнику христианского происхождения.
— Ага. Только потом он узнает, что если попытается это сделать, ему отрежут язык, — сказал Улибе. — Ты живешь слишком далеко от моря, мой добрый Нарсис. Кстати, приятель, ты умеешь читать и писать? — Он повернулся к мальчику.
— Д-да, — с колебанием сказал мальчик, — немного.
— Предлагаю тебе научиться как следует, — усмехнулся Улибе. — В том, что ты умеешь писать, есть свои плюсы. Потому что раз ты можешь что-то написать, не имеет смысла отрезать тебе язык, а свои обвинения ты сможешь изложить на бумаге в письменном виде. Раб без языка может работать, а без рук — нет, и деньги, уплаченные за него работорговцем, уйдут впустую. Это с практической точки зрения… Стало быть, ты сбежал. Умный парнишка. В подобных обстоятельствах я бы тоже, наверное, задал стрекача.
