Леди Столуорти стояла у эркера гостиной. Это была женщина средних лет приятной наружности в розовом платье и соломенной шляпе с шелковыми цветами. Августе стало немного любопытно, как та относится к тому, что Хью ухаживает за Флоренс. Хью не такой уж подходящий претендент на руку ее дочери, но и выскочкой он тоже не кажется. Флоренс – младшая из трех дочерей графа, две другие уже заключили выгодный брак, поэтому леди Столуорти может проявить снисходительность. Нужно этому помешать. Но как?
Подойдя поближе, Августа обратила внимание на то, что леди Столуорти с умилением смотрит на Хью и Флоренс, прогуливающихся по саду. Хью что-то объяснял, а глаза Флоренс сверкали от удовольствия, и вся она жадно внимала каждому его слову.
– Счастливая пора беззаботной юности, – вздохнула Августа.
– Хью кажется таким милым мальчиком, – сказала леди Столуорти.
Августа бросила на нее пристальный взгляд. На лице леди Столуорти застыла мечтательная улыбка. Наверное, она вспоминала собственную юность. «Ну что ж, пора тебе спуститься с небес на землю», – решила Августа.
– Да, жаль только, что беззаботные дни юности так скоротечны, – сказала она.
– Но пока молодость не прошла, это настоящее блаженство.
Настал момент добавить немного яда.
– Хью, как вы, вероятно, знаете, рано остался без отца. Его мать скромно живет в Фолкстоне, так что мы с Джозефом просто обязаны были позаботиться и окружить его родительской заботой.
Августа немного помолчала, словно вспоминая те дни, и продолжила:
– Вряд ли стоит напоминать вам о том, что союз с вашим семейством для Хью будет невероятно высокой честью, – добавила она.
– Как любезно с вашей стороны! – отозвалась леди Столуорти, как будто Августа сделала ей большой комплимент. – Но, разумеется, семейство Пиластеров весьма уважаемо и само по себе.
– Благодарю вас. Хью отличается большим усердием, и если будет продолжать в том же духе, то сможет обеспечить своей супруге достойную жизнь.
На лице леди Столуорти отразилось смущение.
– Неужели его отец ничего ему не оставил?
– Ничего.
Нужно было дать ей знать, что Хью после женитьбы ничего не получит от своих родственников, поэтому Августа продолжила:
– Сейчас он делает карьеру в банке и живет на одно жалованье.
– Ах вот как, – сказала леди Столуорти с легким разочарованием в голосе. – Хорошо, что у Флоренс есть свой небольшой капитал.
Сердце у Августы замерло. Значит, у Флоренс есть свои деньги. Это плохо. Интересно, насколько велик этот капитал? Столуорти не так богаты, как Пиластеры – как и большинство других семейств, – но средства на безбедное существование у них имеются. Разведка закончена, нужно переходить в наступление.
– Надеюсь, Флоренс окажет благотворное влияние на Хью, и вместе с ней он, пожалуй, станет более… рассудительным.
– Да… – неопределенно протянула леди Столуорти и нахмурилась. – Рассудительным?
Августа помедлила. Она ступила на опасную почву, но тут без риска не обойтись.
– Я никогда не доверяла слухам, и вы, надеюсь, тоже. Тобиасу сильно не везло в жизни, это факт, но совершенно нет никаких признаков, что Хью унаследовал его слабости.
– Это хорошо, – сказала леди Столуорти, но было заметно, что она обеспокоена.
– Так или иначе, но мы с Джозефом будем рады видеть его рядом с такой благоразумной девушкой, как Флоренс. Мне кажется, что ему недостает твердой руки…
Августа замолчала, словно не желая продолжать.
– Я… я не припоминаю, что за слабости были у его отца, – произнесла леди Столуорти.
– В любом случае это беспочвенные слухи.
– Но вы могли бы поделиться ими? Строго между нами, разу-меется.
– Пожалуй, не стоит ворошить прошлое.
– Но ведь речь идет о судьбе нашей дочери. Вы должны это понять.
– Азартные игры, – сказала Августа, понизив голос.
Она не хотела, чтобы ее услышали, иначе многие могли бы обвинить ее во лжи.
– Именно из-за них он и покончил с собой. Неоплаченные долги, подмокшая репутация…
– Я думала, он обанкротился.
– И это тоже.
– Какая трагедия.
– Джозефу пришлось пару раз расплатиться и по долгам Хью, но у них состоялся очень серьезный разговор, и мы более чем уверены, что такого больше не повторится.
– Это внушает доверие, – сказала леди Столуорти, но ее лицо говорило об обратном.
Августа почувствовала, что сказала достаточно. С каждым словом усиливалась опасность разоблачения, и ее охотное согласие на брак казалось все более подозрительным. Она снова посмотрела в окно. Флоренс смеялась словам Хью, закидывая голову и обнажая зубы, что казалось даже немного непристойным. Хью же буквально пожирал ее глазами. Любой бы, взглянув на них, понял, что их притягивает друг к другу.
– Сдается мне, недолго осталось до окончательного объяснения, – сказала Августа.
– А мне кажется, они уже достаточно поговорили на сегодня, – с волнением в голосе сказала леди Столуорти. – Думаю, мне пора вмешаться. Прошу прощения.
– Разумеется.
Леди Столуорти быстро направилась в сад.
Августа вздохнула с облегчением. Еще один важный разговор позади. Теперь леди Столуорти подозревает Хью в мотовстве, а если мать начала в чем-то подозревать ухажера ее дочери, то недалеко и до открытой неприязни.
Осмотревшись по сторонам, она увидела еще одну свою золовку, Беатрис Пиластер. У Джозефа было два брата: Тобиас, отец Хью, и Уильям, которого все называли Молодым Уильямом, потому что он родился на двадцать три года позже Джозефа. Сейчас, в возрасте двадцати пяти лет, Уильям еще не был партнером банка. Беатрис, его жена, походила на большого неуклюжего щенка, виляющего хвостом и отчаянно пытающегося всем угодить. Августа решила и с ней поговорить о Сэмюэле и его секретаре. Подойдя к ней, она спросила:
– Беатрис, дорогая, не желаете посмотреть мою спальню?
Мики с отцом покинули ужин и отправились обратно в Камбервелл, где снимали жилье. Их путь пролегал преимущественно через парки – сначала Гайд-парк, затем Грин-парк и Сент-Джеймс-парк, – пока они не вышли к реке. Дойдя до середины Вестминстерского моста, они остановились передохнуть и полюбоваться видом.
На северном берегу реки располагался крупнейший город мира. Дальше по течению красовалось здание парламента, современная постройка в стиле примыкавшего к нему Вестминстерского аббатства тринадцатого века. Чуть ближе виднелись сады Уайтхолла, дворец герцога Баклю и огромное кирпичное здание нового железнодорожного вокзала Чаринг-Кросс.
Корабельные доки отсюда видны не были, а большие корабли приставали еще дальше, ближе к устью реки, но все водное пространство, озаренное лучами вечернего солнца, было усеяно лодками, баржами и прогулочными яхтами.
Южный берег, где располагались ламбетские гончарные мастерские, казался совсем другой страной – болотистой равниной, испещренной фабриками и заводами, в которых серолицые мужчины и неряшливые женщины в этот поздний час все еще варили кости, рылись в кучах мусора, поддерживали огонь в печах и заливали расплавленный металл в формы, изготавливая канализационные и дымовые трубы для быстро растущего города. Ядовитый запах от этих мастерских доходил даже до моста, хотя до них отсюда было не менее четверти мили. Приземистые дома, в которых ютились рабочие, сгрудились вокруг Ламбетского дворца, резиденции архиепископа Кентерберийского, словно обломки кораблекрушения, вынесенные на илистый берег приливом. Несмотря на архиепископский дворец, этот район назывался дьявольским акром в основном из-за постоянного дыма, снующих туда-сюда рабочих и ужасного запаха, напоминавшего о преисподней.
Жилье Мики находилось в Камбервелле, относительно респектабельном районе за мастерскими; но они с отцом задержались на мосту, не желая сразу углубляться в «дьявольский акр». Мики все еще проклинал про себя лицемерного методиста Сета Пиластера за то, что тот расстроил его планы.
– Не беспокойся, Папа. Мы обязательно придумаем, как раздобыть винтовки, – сказал он вслух.
Отец пожал плечами.
– А кто нам мешает? – спросил он.
Вопрос был простым, но в семействе Миранда ему придавали особое значение. Всякий раз, сталкиваясь с проблемой, представители семейства Миранда задавали вопрос: «Кто нам мешает?» – но на самом деле это означало: «Кого нам убить, чтобы побыстрее провернуть дело?» Он лишний раз напомнил Мики о том, какие варварские нравы царят в провинции Санта-Мария; напомнил о всех жутких легендах, которые он предпочел бы забыть; напомнил историю о том, как Папа наказал свою любовницу за неверность, засунув ей винтовку в причинное место и нажав на спусковой крючок. Однажды рядом с его лавкой в главном городе провинции открыли свою лавку какие-то евреи, и Папа сжег их живьем, заперев в лавке. В другой раз во время карнавала один карлик переоделся Папой и подражал его походке – так Папа просто спокойно подошел к карлику, вынул пистолет и выстрелил прямо в голову.
