Ознакомительная версия.
И все же, вернулся я к предмету своих размышлений, какова она, эта Глафира Козорезова? Она представлялась мне почему-то в виде тех барышень, фотографии которых публиковали модные журналы, — миниатюрные, с тонкой талией и пышным бюстом. С высокими сложными прическами из белокурых локонов. Их маленькие ручки усыпаны колечками и перстнями, а глазки с длинными ресницами очаровательно глядят с нежностью.
Вдруг откуда-то издалека послышались шум и аплодисменты. Наверное, приехали «кобылки», подумал я, встал, одернул фрак и вышел из библиотеки. Но когда я добрался до главного зала, то увидел только множество людей, рассаживающихся за столики. Похоже, хористки уже прошли и скрылись в грим-уборных. За моим столиком было еще пусто, я прошел к нему и сел, заказав у официанта только пару пирожных и чай. Зал быстро наполнялся, звучали голоса, гости подзывали официантов, а те быстро метались от столика к столику, расставляя заказанные бутылки. Эконом клуба Веретенников занял место у дверей. Высоко задрав подбородок, он наблюдал за этим, казалось бы, хаосом, который тем не менее становился все более упорядоченным.
— Вы позволите? — спросил подошедший сутулый господин во фраке с белой хризантемой в петлице. Он был коротко стрижен. Его лицо производило странное впечатление, наверное, из-за слишком близко посаженных глаз и искривленного насмешкой рта.
— Пожалуйста, — кивнул я.
Он сел, вынул из жилетного кармана пенсне в золотой оправе и надел его на нос.
— Раз уж мы оказались за одним столом, предлагаю познакомиться, — сказал он. — Чепурнин Егор Львович. Вы не против? — Он вытащил из футляра сигару. — Разрешите предложить и вам?
— Спасибо, — ответил я и достал табакерку.
— А! — сказал Чепурнин. — Понимаю! Уважаю. Но сам пристрастился к сигарам.
— Уже дымишь? — раздалось сзади.
В поле моего зрения появился высокий плечистый богатырь с льняными кудрями и светло-серыми глазами. Фрак на нем сидел так, будто его натягивали на крепкое тело сразу трое портных. За спиной богатыря я увидел аптекаря Горна. Он смотрел на нас с беспокойством и удивлением. Он явно был ошарашен.
— Наш столик? — спросил пришедший.
— Наш, — кивнул Чепурнин.
Богатырь отставил стул и сел.
— Ну, а ты что же, Паша? Садись! Ты что стоишь, как будто привидение увидел?
Я заметил, как на набеленном лбу Горна вдруг выступили крупные капли пота.
— В некотором роде, — пробормотал аптекарь. — Здравствуйте, господин Гиляровский.
— Здравствуйте, — ответил я.
— Вы знакомы? — спросил плечистый. — Так представь и нас.
Горн сел и посмотрел на меня.
— Полагаю, господин репортер и сам знает, кто вы. Не так ли?
Я пожал плечами:
— Ну, господин Чепурнин мне уже представился, а вы, я думаю, Матвей Петрович Патрикеев?
— Да, — внимательно посмотрел на меня богатырь. — А вы?
— Гиляровский. Владимир Алексеевич. Действительно репортер. Представляю столичную газету «Россия».
— Гиляровский! — повторил Патрикеев. — А я вас знаю! Я читал ваши статьи! И про Кукуевскую катастрофу, и про бритых старух, и про Ходынку. Как же! Дайте догадаюсь, вы здесь из-за несчастного Петруши Столярова, царствие ему небесное?
Я кивнул.
Чепурнин хмыкнул и стал меня холодно рассматривать.
— Скажите, то, что вы за нашим столом, значит, не случайность? — спросил он.
— Нет, — ответил я.
Он хмыкнул еще раз.
— Хотел с вами переговорить по поводу произошедшего, — пояснил я. — И вот представился случай.
— Да, — протянул Патрикеев, — печально.
— С господином Горном я уже поговорил.
Патрикеев обернулся к аптекарю:
— И что? Небось порассказал про нас ты, Паша, много чего?
— Ничего я не рассказывал! — возмутился Горн и взглядом попросил меня не болтать лишнего.
— Иначе я бы сюда не пришел, — кивнул я.
— Неудачное время, — сказал Чепурнин.
— Да уж, Егор Львович, прав ты как всегда! — ответил ему Патрикеев. — Мы же пришли по делу.
Он указал пальцем в сторону рояля.
Я невольно бросил взгляд на инструмент и увидел знакомую фигуру — это был не кто иной, как Саша Фомичев. Еще недавно он выпрашивал у меня остатки пива из бутылки, а теперь, одетый в светло-коричневый костюм, усаживался за рояль.
— Вот они! — послышался голос от соседнего столика.
Патрикеев поднял руку и щелкнул пальцами. Тут же рядом оказался официант.
— Водки и закуски. Рыбки солененькой и грибочков. Побольше. И мигом!
— Слушаюсь.
Потом Патрикеев достал из кармана миниатюрный флакончик с каучуковой грушей — точно какой я видел в аптеке Горна. Я подумал, что он сейчас начнет брызгать духами на себя, но вместо этого спичечный магнат направил распылитель себе в рот и нажал на грушу. Перехватив мой недоумевающий взгляд, он расхохотался.
— Нет-нет, это не духи! Я употребляю что покрепче! Это вот — продукт нашего Павла Ивановича. — Он кивнул в сторону Горна. — Мятная настойка для свежести рта. Приучил меня Павел Иванович! Как переговоры вести или с прекрасным полом общаться — нет ничего лучше! И не воняет, и запах приятный. Попробовать не дам, но вы попросите Пашу, он вам по дешевке отпустит. Правда, Паша?
Горн пожал плечами. Патрикеев сунул флакон в карман.
Перед роялем выстроились молодые женщины в бордовых платьях с глубокими декольте.
— Нет, — сказал вдруг Чепурнин, снимая пенсне и постукивая им по скатерти. — Нет ее.
— Погоди, — ответил Патрикеев. — Кобыла ее под конец оставляет. Знает, что ради нее ходят.
Перед хором встал эконом Веретенников и стал ждать, когда публика утихнет.
— Вон старуха, ну и отвратная жаба, а? — заметил Патрикеев, ни к кому не обращаясь.
Я посмотрел в сторону, куда он кивнул. Да, там, в углу зала, садилась на стул Софья Алексеевна Кобылина — грузная обладательница второго подбородка и рыжего парика — настолько яркого, что и лицо под ним казалось неестественно оранжевого цвета. Губы ее были плотно сжаты, а маленькие глаза постоянно слезились. Старухе уже перевалило за семьдесят, но своим предприятием она управляла твердой рукой.
Наконец Веретенников сказал:
— Господа! Сегодня у нас милые девушки из хора уважаемой Софьи Алексеевны с прекрасным русским репертуаром. Я знаю, что многие из вас ожидают выхода звезды этого хора, прелестной Глафиры Козорезовой.
Девицы хора начали морщиться.
— И спешу вас уверить, — продолжил Веретенников, — она уже прибыла и ждет своего выхода, который случится чуть позднее. Ввиду ажиотажа, производимого ею, мы позволили себе провести певицу скрытно, чтобы не утомлять ее перед выступлением. Уверяю вас, вы получите то удовольствие, ради которого собрались здесь.
— Как же! — прокомментировал тихо Чепурнин. — Получат удовольствие! Да все мы тут хотим получить удовольствие совсем другого рода от этой девицы!
— Егор! — недовольно сказал Патрикеев. — Егор!
— Да ты и сам был бы не прочь! — огрызнулся Чепурнин. — Уже ездил небось к старой Кобыле? Подкатывал насчет Глаши своей?
— Там уже такая толпа, что мне не пробиться, — ехидно подмигнул спичечный магнат.
— Да что ты!
Фомичев взял аккорд, и девицы тихо промычали, подстраиваясь. Потом аккомпаниатор заиграл вступление «Ехал на ярмарку ухарь-купец». Хористки начали не совсем стройно, но старуха Кобылина громко кашлянула, перекрывая хор. И это возымело волшебный эффект — девицы тут же начали стараться, собрались, перестали гримасничать и строить глазки. Песня зазвучала. Но ее приняли без энтузиазма, хлопали вяло, стук вилок и ножей перекрывал аплодисменты. Кобылина обвела зал спокойным взглядом и дала знак начинать вторую песню. «Лучина» далась девицам очень неплохо. Я заказал буженины, хрустящих белых груздей и небольшой графинчик водки. От нечего делать я стал разглядывать девиц, выбирая, которая из них симпатичней. Остановился в конце концов на третьей слева — фигуристая, с маленьким ротиком, но пухлыми губками, которые она старательно складывала бубликом, выпевая гласные.
— Чепуха, — сказал Чепурнин. — Чепуха.
Он с наслаждением выпускал клубы сигарного дыма. Потом подозвал официанта и заказал себе арманьяк.
— Брезгуешь моей водкой? — спросил Патрикеев.
Чепурнин помахал сигарой. Горн потянулся к графину Патрикеева, но тот мягко перехватил его руку и ласково сказал:
— Павел Иванович, погоди. Поешь давай.
Он навалил на тарелку закусок и пододвинул Горну. Но аптекарь только вяло потыкал еду вилкой, а потом отложил ее в сторону.
— Я так посижу, — сказал он тихо.
Время шло, девицы исполнили еще несколько песен. Потом Веретенников объявил антракт, и девицы скрылись за дверью, около которой сидела старуха Кобылина.
Официанты снова забегали между столами, загружая их новыми бутылками и тарелками с едой. Все это время Саша Фомичев неподвижно сидел за роялем и будто дремал.
Ознакомительная версия.
