Синтия отрезала:
— Нет! Я передаю свои права сэру Николасу только при условии, что все пункты контракта останутся неизменными.
— Хотелось бы выслушать мнение на этот счет нашего нового партнера. – Миньон испытующе смотрел на Фандорина. – Сомнение при взятии на себя соответствующих обязательств может трактоваться как неуверенность в реальности их осуществления.
— Нет у меня никаких сомнений, – хмуро молвил Николай Александрович.
Куда было деваться? Во что может вылиться “моральный ущерб”, предположить он не брался. Судя по казуистической физиономии француза и хищным повадкам джерсийца, скромного имущества магистра истории на удовлетворение их нравственных страданий никак не хватит. Оставалось лишь надеяться, что мисс Борсхед не бросит племянника в беде.
— Если стороны пришли по данному вопросу к полному согласию, вызываю нотариуса. С вашего позволения, мадам.
Миньон снял трубку с аппарата внутренней корабельной связи, натыкал четырехзначный номер.
— Это мистер Миньон. В люкс-апартаменте номер один вас ждут, сэр.
Через пару минут явился нотариус, манерами и костюмом напоминающий мажордома из Букингемского дворца. Устрашающий документ был зачитан вслух и подписан с соблюдением всех формальностей.
Выписав счет за оказанные услуги, нотариус удалился, пожелав леди, джентльменам и даже попугаю приятнейшего вечера.
Попугай на пожелание не откликнулся. Последние минут пять он сидел в кресле напротив телевизора и увлеченно долбил клювом по сиденью.
— Обсудим план дальнейших действий, – предложил Делони. – У меня все продумано. Только сделайте что-нибудь с вашей птицей. Она уже достала своим долбежом.
— Иными словами, нельзя ли призвать вашего пернатого питомца к порядку, – поддержал его Миньон.
— Это не наш питомец. Он прилетел из библиотеки.
— Плевать, откуда он прилетел. Он меня отвлекает! – Делони раздраженно вскочил. – Я знаю, как их угомонить, у меня в детстве был волнистый попугайчик. Надо просто накрыть его салфеткой, и он притихнет.
— Тогда это лучше сделаю я.
Если нервный попугай оцарапает или клюнет джерсийца, грубиян может накинуться на бедную птаху, подумал Ника.
С большой салфеткой в руках он приблизился к креслу – и остановился как вкопанный.
Попугай тащил из-под обивки что-то тонкое, черное, длинное. В первое мгновение магистру показалось, что это червяк.
— Что это? – спросила тетя. – Зачем в кресле провод?
Ника уже держал в руках крошечную металлическую коробочку. По роду занятий ему доводилось сталкиваться с подобными устройствами.
— Это миниатюрный “жучок”, – сказал Николас, холодея. – На литиево-ионном аккумуляторе. С флэш-памятью. Реагирует на частоту человеческой речи, в остальное время отключается.
Что тут началось!
Мисс Борсхед заохала, не в силах произнести что-нибудь членораздельное. Француз стал кричать о нарушении закона и об исках, которые следует предъявить “физическому либо юридическому лицу, совершившему это противоправное действие”. Но яростней всех бушевал экспансивный Фил, обрушившийся на “сукиных сынов”. Он желал знать только одно – кто именно приложил к этому руку: британская MI-6, американское ЦРУ или “русское Кей-джи-би”.
— Вряд ли тут замешана спецслужба, – возразил Ника. – Я немного разбираюсь в технике этого рода. Такой “жучок” может купить кто угодно. Профессионалы обычно пользуются более сложной аппаратурой.
Вдруг тетя перестала охать и прошептала:
— Если аппаратура любительская, это еще хуже. Значит, кто-то нас подслушивает не в казенных, а в личных интересах…
Все умолкли, нервно озираясь. Компаньонам пришла в голову одна и та же мысль: что если за ними еще и подглядывают?
— Первое, что я сделаю в порту – куплю прибор для выявления шпионской аппаратуры, – пригрозил Делони, обращаясь к люстре. – И пройдусь с ним по всем трем нашим каютам. Тому, кто устроил эту гнусность, не поздоровится! Это будет скандал на всю Англию!
— И Францию, – пообещал мсье Миньон, воинственно погрозив все той же люстре. – Несанкционированное вторжение в частную жизнь является нарушением целого ряда законов. А именно, согласно законодательству Французской республики…
Он стал перечислять какие-то статьи и параграфы, а мисс Борсхед шепнула Николасу:
— Выкати меня на террасу. Я должна тебе что-то сказать.
Когда они оказались снаружи, где дул ветер и шумели волны, тетя взяла его за руку. В ее глазах стояли слезы.
— Прости меня, Ники. Я старая азартная дура! Думала: какое увлекательное приключение, а это, оказывается, совсем не игрушки. Я втравила тебя в скверную историю. Кто мог засунуть в кресло эту мерзость?
На этот счету Фандорина было несколько версий, но в данный момент его больше занимало другое.
— Кто бы это ни был, ясно вот что. Во-первых, этот человек или эти люди знают о сокровище и живо интересуются его поисками. А во-вторых, тому, кто прослушивал наши разговоры, известно, что мы с вами самозванцы и никакого ключа к тайнику у нас нет. Игра окончена. Нужно признаваться.
Синтия подумала немного, затрясла головой.
— Ничего подобного. Первое письмо, вспомни, ты читал глазами. А из второго прочел вслух лишь самое начало. Потом батлер привез чай, и мы переместились на террасу. Тот, кто нас подслушивал, не может знать, что мы блефуем. Когда мы вернулись в каюту, говорил в основном Делони, а мы с тобой больше слушали и демонстрировали, будто нам всё известно…
Она права, подумал Ника. Так и есть.
— Во что я тебя впутала! – пролепетала тетя. – Мне это не нравится, совсем не нравится! Я ладно, у меня никого нет, но у тебя семья… Хочешь, я вернусь в каюту и во всем сознаюсь? К черту сокровище! Тем более ты прав: мы все равно не знаем, как его искать. Вези меня к ним! Мы сходим с дистанции.
Магистр истории смотрел на линию горизонта, над которой розовыми перьями пушились облака, и не спешил соглашаться.
— …Нет, – сказал он наконец. – Если я сойду с дистанции, это будет терзать меня всю оставшуюся жизнь.
— Меня тоже! – прошептала старая леди. – Будь что будет, Ники. Британцы не отступают.
Она протянула ему свою костлявую, морщинистую руку, и Фандорин пожал ее.
— А русские не сдаются, – с тяжелым вздохом молвил он.
Весна 1709 г.
Глава первая ЖИЗНЬ И СУЖДЕНИЯ АНДОКУ-МИНХЕРА-КАБРОНА-ТРЮКА
Меня зовут Трюк. Большую часть своей долгой и грустной жизни я провел в странствиях.
Это имя я носил не всегда. “Трюком” нарек меня штурман Ожье, грешную жизнь которого я опекал как умел последние одиннадцать лет. До того я жил с лейтенантом английского флота Бестом и звался “Каброн”. Бест был неплохим малым, но очень уж азартным, никогда не умел вовремя остановиться. Я заботился о нем, как о родном, а он проиграл меня французскому штурману в карты, наврав, что я умею ругаться. Вот уж чего бы я ни в коем случае себе не позволил, даже если б устройство моем гортани позволяло имитировать человеческую речь! Учитель говорил: “Произносящий бранные слова отягощает свою карму”.
О чем бишь я? Ах да, об именах.
До Каброна я был Минхером и жил на голландском бриге “Святой Лука”. Он погиб со всей командой во время жестокого шторма близ Минданао. Никогда не забуду ужасной картины: обломок мачты среди вспененных гребней; несколько прицепившихся к нему людей. Один за другим, обессилев, они разжимали пальцы и уходили в пучину – кто с именем Господа на устах, кто с проклятьем. Первый из моих питомцев, капитан Ван Эйк, да упокоят его бедную душу Всеблагий Будда, Иисус Христос и духи предков, утонул молча. Потом еще два дня я просидел на куске дерева, готовясь к встрече с Вечностью, но судьба распорядилась иначе. Буря стихла, и меня подобрал английский корвет. Человек в синем камзоле протянул ко мне руки с кормы ялика и не рассердился, когда я из последних сил клюнул его в висок. “Cabron! – воскликнул он. – Да ты с характером, райская птица!”. Но лейтенанта Мортимера Веста я, кажется, уже поминал.
Осталось сказать, что первое мое имя было Андоку.
Конечно, я его носил не с самого рождения. Откуда взяться имени у птенца? Бедные мои родители были обыкновенные, скромные попугаи. Если б они и обладали способностью мыслить, нипочем бы не поверили, какая странная участь уготована их круглоглазому малышу, которою выдул из гнезда ураганный ветер, нередкий в моих отчих краях.
Будучи крохой, я, разумеется, ничего этого не запомнил, но Учитель потом рассказал мне, как всё произошло.
Он сидел под деревом гинкго, не обращая внимания на ярящийся тайфун и размышлял о глубинной сути вещей, когда на голову ему вдруг свалился маленький пищащий комочек. Учитель положил меня на ладонь и испытал сатори.
