От увиденного у Алексея пошла кругом голова. Кроме продавцов и покупателей, здесь толпилось огромное количество самых разных людей. Бывший сыщик уже знал, что в папахах ходят хивинцы и туркмены, а остальные народности носят чалму. Но в людской мешанине встречались казахи, киргизы, татары, евреи, индусы, дунгане, авганцы, персы, китайцы, маньчжуры, уйгуры, арабы… Последние пользовались особым уважением и разгуливали с высокомерным видом. Каждый мусульманин мечтает когда-нибудь совершить хадж. А все места, связанные с Магометом, – у арабов. Не дай Аллах кого-то из них обидеть – потом аукнется…
В толпе попадались самые странные персонажи. Бродячие монахи-каляндары строили гяуру Лыкову злобные рожи. Проповедники-маддахи что-то рассказывали, двигая руками. Гадальщики-палвуны бросали камешки и по их разлету предсказывали будущее. Акробаты-зангбазы вынимали глазницами монеты из чашки с водой. Дервишы в рваных халатах электризовали публику. Все вокруг кричало, зазывало и требовало денег.
Еще Лыкова удивили мальчишки. Они сновали повсюду с корзинами и тележками и подбирали конский навоз. Не сразу турист догадался, что навоз пойдет на изготовление кизяка…
Алексей присматривался к встречным женщинам. Делать это было трудно. Все они носили паранджу – наброшенный на голову халат серого или дико-зеленого цвета. А лица завесили чимбетом – сеткой из конского волоса. Рукава халата заброшены за спину и сшиты вместе. А из-под халата торчат штаны. Бывшему сыщику казалось, что сквозь сетку на него смотрят молодые и красивые глаза… Но кто знает, какая фурия скрывается там на самом деле? Скобеев рассказывал кое-что о туземных женщинах. Они говорят мужу «вы», в то время как тот тыкает. И по имени может не называть годами… По улице идут обязательно сзади. Ездят сидя в арбе, рядом с грузом, а повелитель – всегда в седле. При посторонних, даже у себя дома, женщины не смеют обратиться к мужу с вопросом. Никому не показываются, прячутся от гостей. В разговоры с незнакомцами не вступают. Чуть что – вот придет муж, с ним говорите, а я ничего не знаю… Притом очень любопытны. Несмотря на то что их никто не видит, сартянки – большие модницы. Любят красить ногти и брови, и то и другое – в зеленый цвет. Первые две недели краска держится, а потом становится черной…
Среди туземцев то и дело встречались люди в ветхих одеждах. Сарт не меняет белье, пока оно не истлеет на теле. Халаты полагается обновлять. Но если денег мало, человек покупает два куска материи и подшивает себе рукава. Такие голодранцы попадались Лыкову часто. А вперемешку с ними встречались богачи. Эти, несмотря на жару, прели в двух-трех халатах, демонстрируя свои капиталы.
Шалтай-Батыр водил русских со скучающим видом. Время от времени он с гордостью доставал из кармана томпаковые часы и щелкал крышкой.
– Где твой следующий дядя? – спросил Христославников. – Кушать хочется – спасу нет!
Джигит ответил:
– Нет, к дяде Рахиму не пойдем. Господин капитан велел быть к трем часам у Абду-Кадыра, он угостит вас туземным обедом.
– Пошли быстрее к Абдулке! В животе урчит, надоел этот содом!
Тут вдалеке раздался ружейный залп. Негоцианты встревожились, но Шалтай пояснил: войска дали салют над братской могилой. Значит, крестный ход закончился, и капитан Скобеев вот-вот будет в ашхане. Надо спешить.
Ашхана Абду-Кадыра располагалась на главной улице старого Ташкента, Гюльбазаре. Заведение было, по всему видать, дорогое. Посетители в шелковых халатах, сидят с важными и самодовольными лицами… Иван Осипович уже находился там. Он кивнул, и Шалтай-Батыр вышел на улицу. Подбежал хозяин и усадил гостей за европейский стол в углу за занавеской. Капитан молча показал ему четыре пальца и отвернулся.
– Быстро же вы освободились! – удивился Титус. – У нас в крестный ход общая полиция до ночи с ног валится…
– Так я же полицмейстер туземной части, – пояснил Иван Осипович. – Для моих сартов сегодня день, как день. Все трудятся. В шесть часов лавки закроются, люди разойдутся по домам, хозяйки станут готовить ужин. Представляете, что начнется? В туземном городе сорок три тысячи домов. Все очаги разом разожгут. Ташкент лежит в котловине, улицы узкие, кривые, ветра нет… Запахи – у-у! Представьте себе смесь ароматов жареного лука, бараньего сала и кунжутного масла! Европейцу и задохнуться недолго. Вот так каждый день. А все веселье будет у моего товарища, полицмейстера русской половины.
Хозяин принес бутылку водки, приборы на четверых, а затем набежали мальчики и заставили весь стол блюдами. Тут было несколько видов пилава, жареный фазан, шашлык из баранины, форель, манты, пироги с мясом. Появились даже раки! Скобеев пояснил, что они водятся в одном месте во всем Туркестане, в речке Карачик, притоке Сыр-Дарьи. На десерт притащили огромные красные вернинские яблоки[36], вишню, малину, бухарские сливы кок-султан и даже небольшую дыню хандаляк. Середина июня, а все уже вызрело!
– Мое веселье начнется завтра, – продолжил полицмейстер. – Пятница! После пейшина, полуденного намаза, сарты станут отдыхать. Весь ихний сброд явится в русский город пьянствовать. Бани, портерные, квартиры проституток будут забиты туземцами. Случаются и драки с поножовщиной… И хоть все это происходит у коллежского советника Аленицына, сарты-то мои! Так что спать не придется. Но хуже всего, как я уже говорил, в воскресенье. Тогда пьянствуют все поголовно. А нас раз-два и обчелся! Ноги не держат к полуночи…
Под такие разговоры они наелись до отвала. Все было очень вкусно и притом чисто. Оказалось, что сюда ходят обедать русские доверенные. Вокруг Большого базара учреждено уже несколько представительств торговых домов Москвы и Петербурга, и их управляющие столуются у Абду-Кадыра.
Когда Лыков полез за бумажником, Иван Осипович остановил его:
– Угощение за счет хозяина.
– Но здесь рублей на двадцать!
– Вам что за дело?
– Иван Осипович, вы же взяток не берете! – поддел собеседника Алексей.
Скобеев не обиделся и ответил в тон:
– То борзыми щенками, иногда допускается!
И добавил уже серьезно:
– Без меня он никогда бы не получил промыслового свидетельства. Был замешан в холерном бунте, сидел в тюремном замке. Но надо же кормить семью! У Абду-Кадыра семеро детей! И я пошел хлопотать. Добился ему разрешения и не взял ни рубля. Пусть теперь хоть гостей моих накормит!
Осоловелые, они отправились гулять дальше. Капитана везде знали, здоровались и демонстрировали уважение. Лыкову показалось, что вполне искреннее… Скобеев привел гостей в джумную мечеть Ходжи Ахрара в старейшей махалля Гюльбазар. Разрушенная землетрясением, она была восстановлена на деньги нынешнего государя. И стала с тех пор называться Царской. Мечеть была самым большим сооружением в Ташкенте и вмещала до пяти тысяч человек! Осмотрели они и медрессе Кукельдаш, с крыши которой раньше сбрасывали неверных жен. Зашивали в мешок, поднимали наверх и бросали с десятисаженной верхотуры. Медрессе была тогда трехэтажной и являлась самым высоким строением в Ташкенте. Последний раз это изуверство случилось уже при Черняеве. И он в наказание приказал разобрать два верхних этажа…
Больше всего Алексею понравилось в Хост-Имаме. Это необычное место находилось на севере, почти на краю города. Было приятно оказаться там, выбравшись из лабиринта глиняных улочек. Большая лужайка в окружении старых огромных карагачей. Журчащий арык. И относительное малолюдье. Мавзолей Абу-Бакара Каффаля, мечеть Тилля Шейха и медрессе Барак-хана чем-то даже напомнили изумительные самаркандские святыни, хотя и были много скромнее. Абу-Бакар-ибн-Исмаил-Каффаль-Шашский, со слов капитана, был насадитель ислама в Ташкенте. А его мавзолей – древнейшее здание во всем городе. Удивительнее всего то, что по четвергам здесь читает Коран один из прямых потомков святого! Рядом с могилой Абу-Бакара обнаружилось еще шесть надгробий одиннадцатого века. Особняком стояла мечеть Намазгох – «Место молитвы». Она используется один раз в год, в праздник летнего жертвоприношения, и молятся в ней только приезжие, оставившие свой дом – купцы, паломники, сарбазы.
Отдохнув в тихом уютном Хост-Имаме, негоцианты простились со Скобеевым. Тому пора было на службу, а им уже хотелось обратно в номера. Пока ехали, стемнело. Это позволило дяде Разаку доставить седоков прямо до места. Купцы сбросились по рублю, и сарт уехал счастливым. С его племянником туристы простились еще на мосту через Анхор, где пролегала граница между туземным и русским городом. Шалтай-Батыр со своими невинными детскими хитростями глянулся Лыкову. И он спросил:
– А что за имя у тебя такое странное? Ведь батыр означает «воин». А какой из тебя воин?
