– Погоди, – перебил его Лыков. – Тут мазар. А крестный ход идет на гузар. Объясни, что это такое? Я уже запутался!
– Гузар – это часть города.
– Часть города называется махалля!
– Правильно, – кивнул Шалтай-Батыр. – Можно сказать махалля, а можно – гузар. Это одно и то же. Махалля и гузары объединяются в даха. Даха всего четыре на весь Ташкент.
– Как полицейская часть, понятно. А мазар?
– Мазар – это могила святого. Место поклонения правоверных, вот!
– Ясно. Теперь давай про шейха.
– Может, сначала войдем в ворота? – взмолился джигит.
– Сначала про шейха, потом войдем! – отрезал Лыков.
– Хорошо, таксыр. Шейх Ховенди ат-Тахар был знаменитый суфий, мудрец и святой. Он умер еще в царствование Тамерлана. Давно, ай давно! Сразу же построили мазар. Люди назвали его Шейхантаур. По обычаю, вокруг начали хоронить знатных горожан. Быть похороненным возле могилы святого – большая честь! Потом рядом еще поставили мавзолей Юнус-хана. Великий человек! Знаете, кто он? У-у! Правитель Ташкента и дедушка самого Бабура, основателя империи Великих Моголов! Так получилось… по-вашему это будет кладбище. Ну, пошли?
И сарт провел русских внутрь. Там обнаружилась площадь с большим прудом посредине и какие-то строения.
– Это махалля Занжирлик. Ой, старая! И хауз Лянгор тоже старый. Пойдем дальше, смотреть мазар.
Но сначала им попалось дерево – толстое и очень древнее. Оно было сплошь увешано рогами животных.
– Священный карагач, – шепотом пояснил сарт. – В нем живет дух Кучкар-ата, покровителя мясников.
За карагачем уводила вдаль дорожка. Туристы пошли по ней и оказались на кладбище. Всюду виднелись холмики могил или целые склепы, выложенные из сырцового кирпича. По обеим сторонам дорожки стояли огромные старые чинары. Еще в глаза бросались диковинные деревья – черные, без листьев и веток, будто окаменелые.
– Шалтай, что это?
– О! Знаменитые сауры! Им тыща лет. Нет, больше! Когда уж здесь был Искандер Двурогий?
– Александр Македонский? – догадался Лыков. – Э-э… Две тысячи триста лет тому назад. Примерно.
– Вот! И саурам столько. В ту пору здесь бил священный источник. Искандер выпил из него воды, зачерпнув своим золотым двурогим шлемом. Там, где вода пролилась, выросли сауры.
Русские осмотрели мазар. Само место очень понравилось Лыкову: в нем было что-то подлинно величественное. Вряд ли тут действительно появлялся Александр Македонский. Туземцы любят связывать все с именами славных завоевателей… Однако определенная особенность – а может, и святость? – чувствовалась. На окаменевших деревьях свили гнезда аисты. Под ними ходили люди, тихие, благообразные, и говорили вполголоса. Сами мавзолеи – и шейха, и бека – не шли ни в какое сравнение с выдающимися памятниками Самарканда. Но здешнее население чтило своих святых истово.
Осмотрев все, купцы вернулись к дрожкам. Лыков сказал:
– Шалтай! Не пора ли нам к воротам?
Но сарт вцепился ему в рукав и стал канючить:
– Таксыр! Еще больше часа до появления там крестного хода! А ехать мало-мало. Окажите честь, посетите чайхану моего дяди по маме! Совсем рядом, вон там за углом и немного проехать. Мы успеем!
Парень собирался использовать свой шанс по полной. Ну что было с ним делать? Сердиться Алексею не хотелось, и он сказал:
– Зайдем. Только быстро!
Через пять минут Лыков впервые оказался в настоящей чайхане.
Она представляла собой небольшое помещение навроде летней веранды: стена, обращенная на улицу, отсутствовала. Внутри на особом столе красовался огромный самовар – символ заведения. Внутри шипела печка, на углях которой в нескольких чайниках булькал чай. (Оказалось, что сарты кипятят уже готовый чай заново.) Возле печи примостился гигантских размеров глиняный кувшин, в котором отстаивалась арычная вода. Расторопные мальчишки то и дело доливали туда новую порцию. А из корчаги так же регулярно лили воду в самовар – процесс фабрикации чая шел непрерывно.
Перед заведением, прямо на улице, было постелено несколько больших квадратов из кошмы. На них кучками сидели посетители. Как только русские разместились, к ним подбежал парнишка, весь в бородавках. Он схватил у Лыкова деньги, выслушал приказание Шалтая и тут же исчез. Сарт пояснил Лыкову:
– За две копейки тут дают чайник кок-чая и пиалу. Можно еще потребовать горсть изюма или одну лепешку. Это будет стоить дополнительно две копейки.
– Пусть принесут. Гулять, так гулять!
Городовой вернул мальчика и громко, чтобы все вокруг слышали, дополнил заказ. На них тут же стали оглядываться.
– Шалтай, – обратился к чичерону Лыков, – это правда, что в чайхане только пьют чай, а еды не дают?
– Ай, таксыр, кто вам такое сказал? Платите деньги, и все принесут! Место, где кушают, называется ашхана. Если чайхана есть везде, в каждой махалля своя, и еще на рынках, то ашхана только на рынках. Там, где много приезжих, им всем кушать надо, вот там ашхана. Но если вы хотите, дядя Шукур пошлет мальчика, и через пять минут тут все будет!
– Дядя Шукур? А это как переводится?
– Шукур означает «благотворитель». Ну, послать за едой?
– Нет, – решил за всех Лыков. – Мы спешим. После крестного хода пообедаем.
– Ай, хорошо! – обрадовался джигит. – На базаре Чорсу держит ашхану дядя моей тетки… по мужу брата… ну, не помню точно, как это по-русски. Там покушаем. А здесь пьем чай, вот!
Лыков отхлебывал из грязной-грязной пиалы и присматривался. Капитан Скобеев говорил, что чайхана для сартов – то же, что клуб для русских. Действительно, туземцы сидели на войлоках группами, беседуя кто тихо, а кто и в полный голос. Чай им подносили по особому ритуалу.
Мальчик подходил к компании и выслушивал заказ. Потом быстро приносил чайник и одну чашку и вручал их тому, кто заказывал. Тот наливал чашку наполовину и с поклоном вручал самому почтенному в кружке. Аксакал брал посуду за донышко и делал один глоток. Потом изящно колыхал пиалу, отхлебывал еще раз и передавал чашку соседу. Тот повторял церемонию.
Так же и кальян. Его приносили один на всех. Туземцы курили по очереди, не вынимая чубука изо рта. Делали залпом несколько глотков, так, чтобы кружилась голова, и передавали по кругу.
Вдруг среди посетителей появился необычный мальчик. Он был в ярком халате и с подведенными бровями, на ногах щелкали друг о друга браслеты. Сарты оживились, а Шалтай-Батыр мгновенно покраснел.
– Ой, дядя Шукур! Зачем он это делает? Подведет меня… под медрессе?
– Скорее под монастырь.
– Да, вот. Туда! Я сколько раз просил его не показывать бачу! Хорошо, их высокоблагородие не видят.
Но тут среди посетителей раздались приглушенные возгласы «Иван-тюря! Иван-тюря!». Как черт из коробочки, откуда-то выскочил Скобеев и погрозил самоварчи пальцем:
– Шукур! Патента лишу!
Бача, подбирая полы халата, убежал во внутренние комнаты, а держатель заведения уже подобострастно нес капитану чашку кок-чая.
– Как вы нас нашли? – удивились негоцианты.
– Ничего сложного! Ясно, что этот хитрец повел вас по всей своей родне. Но, господа, если вы хотите занять возле Камеландских ворот хорошие места, пора выдвигаться!
Иван Осипович сел в свою пролетку, купцы – в дрожки дяди Разака. Шалтай-Батыр не посмел нарушить правила на глазах у начальства и бежал рядом, придерживая шашку. Через три квартала капитан сжалился над ним и взял к себе в экипаж. Воспитывает парня!
Возле подремонтированных ворот уже собралась толпа туземцев. Полицмейстер принялся наводить порядок, чтобы начальство могло пройти к часовне. А негоцианты отправились сразу туда.
Братская могила находилась за городской стеной. Над ней выстроили часовню с высокой бронзовой сенью. Внутри по стенам висели доски черного мрамора, на них золотыми буквами были высечены имена павших. Всего двадцать пять фамилий, исключительно нижних чинов, и дата – 15 октября 1865 года. Перед часовней особняком лежала надгробная плита. Надпись на ней гласила, что тут покоится тело подпоручика Рейхарда, смертельно раненного при неудачном штурме города. Он скончался 2 октября 1864 года и первоначально захоронен в Чимкенте. По углам плиты были выложены из старых ядер четыре пирамидки. Рядом топталось несколько старичков с медалями. Это оказались ветераны, которые двадцать девять лет назад под командой Черняева брали Ташкент. Лыков растрогался и вручил каждому инвалиду по трешнице.
Когда наконец голова крестного хода приблизилась к воротам, стало тесно и неуютно. Алексей велел Шалтай-Батыру отвезти их на Большой базар.
Азиатский торг накрыл туристов с головой. Большой базар объединяет три главных площади туземного города: Чорсу, Хадра и Эски-Джува. И это единственное замощенное место в обеих частях Ташкента. Огромное, больше версты длиной пространство было сплошь уставлено лавками. Четыре с половиной тысячи лавок! Джигит повел купцов по главным рядам: крыч-базар – хлебный, кун-базар – кожевенный, чужи-ряста – мясной, махта-базар – хлопковый, бакал-базар – зеленный и так далее. В каждом ряду имелся и свой караван-сарай для оптовых торговцев. Лавки все на одну колодку: маленькие и тесные, внутри едва помещается хозяин, а покупатели всегда толпятся на улице. Хорошо хоть есть сплошной, бесконечно длинный навес, дающий тень…
