низко наклоняясь к ее рукам, проникновенно говорил: «Целую ручки, ясновельможная пани Эльжбета».
В один прекрасный день, а день и воистину был прекрасным, потому что на дворе была поздняя весна и стояла чудесная теплая погода, еще не перешедшая в летнюю жару, на улицах уже появились обросшие щетиной традиционные тифлисские «цветочницы» — крестьяне из близлежащих сел с охапками садовой сирени и букетиками лесных фиалок и цикламенов, ближе к вечеру, поскрипывая, к дому подъехали две подводы, на которых привезли вещи нового жильца и трое мушей, надев куртаны, и взгромождая на себя гору из картонок, ящиков, тюков, чемоданов и сундуков, быстро перетащили все в дом.
И еще через несколько дней дорожный экипаж, скрипя рессорами, взбирался по мостовой к дому. Экипаж был сильно запылен и забрызган дорожной грязью. По его разбитому виду было видно, что путникам, приехавшим в нем, пришлось проделать долгий путь. Экипаж остановился возле подъезда и из него вышел молодой человек лет сорока, закутанный в дорожный плащ, ниспадавший мягкими складками. В руке он держал шляпу. Молодой человек остановился возле подъезда и стал разглядывать дом, запрокинув голову. Пока он созерцал этот немного странный дом, из экипажа вылез еще один мужчина, по всей видимости слуга, и стал с помощью кучера вынимать дорожные вещи и заносить их в дом. Звали молодого человека Николай Александрович де-Кефед-Ганзен, или просто Ник, как звали его домашние и близкие друзья, и в его подорожной было сказано, что приехал он из Петербурга временно служить в канцелярии тифлисского губернатора чиновником по особым поручениям. Кроме того, у него с собой были рекомендательные письма, из которых следовало, что Николай Александрович де-Кефед-Ганзен будет заниматься на Кавказе научными изысканиями в области этнографии.
Ник вошел в подъезд. Обширный вестибюль, выложенный мрамором, лестница с дубовыми перилами, которая вела на второй и третий этажи, стеклянный фонарь вместо потолка над лестницей, все было гармонично и говорило об изысканном вкусе строившем дом архитектора. Ник взбежал по лестнице к себе на второй этаж. И тут все удовлетворяло самый взыскательный вкус. Ник прошелся по комнатам — гостиная, столовая, кабинет, небольшая спальня. Коридор с комнатой для прислуги. В коридоре стенные шкафы для хранения самых разнообразных вещей — от зимней одежды до медных тазов для варки варенья. Ванная комната с прекрасной чугунной английской ванной. И самое главное, что было оговорено при переписке, когда Ник подбирал себе квартиру, вода. Ник наклонился к ванне и покрутил медный, начищенный до солнечного сияния, кран. Из него упругой струей полилась вода. Ник удовлетворенно хмыкнул и подставил руку под кран. Вода была холодная, даже слишком. Он наклонился, набрал воды в ладонь и отпил. Она была необычайно вкусная и такая холодная, что тотчас же заныли зубы.
Ник вернулся в комнаты. По всем комнатам были разбросаны вещи. Петрус, так звали слугу, который был на шесть лет старше Ника, разбирал коробки и пакеты. Приставленный к нему еще чуть ли не в младенческие времена, Петрус был в начале товарищем его детских игр, так что обоих связывали крепкие дружеские узы. Сейчас он возился с замысловатым замком самого большого, высотой в половину человеческого роста, окованного сундука. Огромный ключ из кованого железа никак не поворачивался в замочной скважине. Ник присел рядом с ним и в этот момент крышка сундука распахнулась с мелодичным звоном. В сундуке лежали любимые вещи, с которыми Ник не хотел расставаться во время своих длительных путешествий и жизни на случайных квартирах. Они несли в себе признаки домашнего тепла и уюта. Это был фламандский гобелен, на котором была изображена сценка сельской пирушки, и другой, с изображением пира Валтасара. Замысловатые бронзовые часы, мелодично отбивающие каждые четверть часа, белый с голубым голландский фарфоровый сервиз, несколько картин и скульптур. Все эти вещи были связаны с детством, домом и были дороги его сердцу.
Остаток дня Ник и Петрус провели в разборке вещей, раскладывании их по шкафам, развешивании картин, гобеленов и ковров. Меблировка комнат тоже была оговорена заранее — вся мебель была добротной и изящной, орехового дерева. К вечеру комнаты приобрели уже жилой вид и наскоро поужинав привезенной с собой провизией, Ник и Петрус отправились спать. С наслаждением растянувшись на тонких голландских полотнянных простынях, Ник заснул сном праведника.
Ранним утром его разбудили крики, доносившиеся с улицы. В этой симфонии выделились две основные партии — крики муэдзинов с минаретов двух мечетей, шиитской и суннитской, призывающие правоверных к утренней молитве и истошные вопли продавцов воды, «тулухчи», по утрам разносящих воду из Куры по домам. Водопровод в Тифлисе был редкостью и роскошью, и им могли наслаждаться только несколько домов в центре города, куда вода подавалась по гончарным трубам из той же Куры под действием водяного насоса. Но горожане к этому нововведению относились с поразительным недоверием — ссылаясь на местные медицинские авторитеты, они считали, что вода из водопровода плохая, невкусная, и вообще опасна для здоровья. Зато та вода, которую приносили «тулухчи» из Куры, набирая ее в свои меховые мешки неподалеку от армянского Ванкского собора, была выше всяких похвал — прохладная, вкусная и, главное, чистая, несмотря на то, что где-нибудь выше по течению могло купаться стадо буйволов. Зная из переписки с канцелярией губернатора об этих особенностях тифлисского водоснабжения, Ник и поручил подыскать себе квартиру с водопроводом. Но тот дом, который ему подыскали, был особенным. Архитектор Джакомо разыскал в скале над домом родник, устроил возле него небольшую пещерку с водосборником, откуда вода по гончарным трубам поступала в дом в любом количестве и была, поистине, неиссякаемой.
Наскоро позавтракав остатками вчерашнего ужина, который хранился в холодильнике — тоже изобретении Джакомо, — шкафе на кухне с двойными металлическими стенками, между которыми непрерывно текла холодная родниковая вода, Ник вышел на улицу и стал подниматься к Эриванской площади. Было еще пустынно, только дворники-курды мели улицы и обрызгивали их водой из громадных леек, да крестьяне погоняли осликов, тяжело груженых хурджинами, ковровыми переметными сумами, с глиняными банками мацони — необыкновенно вкусным и полезным кислым молоком, которое по утрам покупали почти в каждом доме.
По Эриванской площади, мимо караван-сарая, время от времени прогромыхивала конка. Воробьи, стайками слетая с лип, платанов и акаций, росших вдоль тротуаров, устраивали ожесточенные драки возле лошадиных яблок на пути конки. Кухарки с пустыми корзинками спешили к Солдатскому базару за провизией.
Ник прошел мимо Дворцового сада, откуда веяло утренней свежестью, прохладой влажного мха и ароматом фиалок
