Зажигалка, мигнув, потухла. Темнота ослепила его. Он ответил, вглядываясь в неясную фигуру стоявшего перед ним человека.
— Какой–то хулиган напал на комиссара ВВА, товарища Афанасьева. Но он уже оправился и пошел к своему племяннику, Тришатному. Должно быть, уже спит.
— Как, Афанасьев? Знаменитый летчик? Вот так штука! А я только сегодня хотел с ним говорить. Так он сейчас не у себя дома?
Удивленный настойчивыми расспросами незнакомца, Козлов осветил его неверным огоньком зажигалки. Перед ним стоял маленький невзрачный человечек в потрепанном дождевике, с круглыми роговыми очками на беспомощном птичьем носу.
Человечек вздрогнул при виде обезображенного лица Козлова, но как будто узнав курсанта, обрадованно и суетливо заговорил:
— Товарищ Козлов, кажется? Герой гражданской войны! О, я вас знаю! Я счастлив познакомиться с вами.
Козлов почувствовал раздражение против этого назойливого субъекта.
— А вы кто такой? — спросил он сухо.
—Я? Я — Пайонк, Осип Пайонк к вашим услугам, сотрудник Минской газеты… Пожалуйста… вот мое удостоверение личности… вот. — Он вытащил бурый бумажник и стал рыться в нем лихорадочно дрожащими пальцами, роняя какие–то бумажки на землю.
— Не надо мне ваших документов, гражданин, — ворчливым тоном сказал Козлов. — Я не милиционер. Подбирайте ваши бумажки и катитесь дальше. Не мешайте мне.
— Я сейчас… сейчас… — заволновался Осип Пайонк, сотрудник Минской газеты. — Он торопливо шарил по земле, подбирая бумаги и испуганно поглядывая на Козлова.
Курсанту стало стыдно своего резкого тона.
— Идите, идите, — сказал он уже мягче. — Вы мне тут все дело испортите!
Журналист зашуршал бумажником, вздохнул и ушел, пригибаясь к земле, как побитая собака.
—А, черт, — выругался Козлов. — Теперь тут ничего не разберешь! Вся земля истоптана!
ВХОДИ, ДЯДЯ.
Подойдя к крыльцу, Афанасьев столкнулся с племянником. Он прерывисто дышал и зябко кутался в резиновый <плащ>.
— Ты это откуда? — странным голосом спросил военлет.
— А, дяденька!.. Да вот, мотоциклетку чинил… В сарае холодно, сыро, боюсь, как бы не простудиться.
—Наташа дома?
—Дома. Входи, дядя!
Тон его был не очень любезен, но Афанасьев с блаженством погрузился в раскрывшуюся ему навстречу теплую, светлую тишину.
ЗМЕИНЫЙ ШИП.
— Побольше лимону, дядя Володя… Пожалуйста, пей и не разговаривай.
— Славная у меня племянница, — умиленно подумал, допивая четвертый стакан чая, Афанасьев.
Припадок пошел на убыль. Теперь он согрелся, и больше всего на свете хотел спать.
Николай Иванович раздраженно ходил из угла в угол, глотая язвительные слова, срывающиеся с его губ.
— В толк не возьму, — сказал Афанасьев, — кому это вздумалось меня по темечку тюкнуть. Вероятно, простое хулиганство… Милое наследие прошлого.
Николай Иванович не выдержал:
— У нас, кажется, и своего хватит, без наследства. Порядочки… Милиция тоже хороша! Такие номера почти среди бела дня! Прямо стыд! Что ж ты, дядя, не закричал, не побежал за ним?
Афанасьев насмешливо взглянул на племянника.
— Вот ты уж, наверное, побежал бы… от него. — Николай Иванович вспыхнул, хотел ответить, но суровый взгляд жены заставил его промолчать.
— Ты прекрати; знаешь, — продолжал Афанасьев, — что хулиганство — это несчастье, которое нельзя изжить сразу. У нас недостаточно средств, чтобы осветить и охранять все окрестности Москвы. Брось ныть, Николай Иванович, свою интеллигентскую печень испортишь…
Он встал и потянулся.
— Спать хочу. Если бы не Козлов, я, вероятно, и сейчас бы еще валялся
в парке. Жаль парнишку — как его исковеркало!
— Разве он не всегда был такой? — спросила Наташа.
РАССКАЗ АФАНАСЬЕВА О КОЗЛОВЕ, В ПЕРЕДЕЛКЕ АВТОРА.
Года три тому назад, в самое пекло гражданской войны, Козлов был в N-ой армии. Он числился летчиком–наблюдателем и готовился перейти в военлеты. В то горячее время особых специальных знаний не требовалось, каждый летчик был дорог, а Козлов, парнишка способный, ухитрился на практике основательно изучить летное дело. Было ему тогда не больше 19 лет. Так вот, получает штаб этой армии радиотелеграмму от командующего юго–западным фронтом, такого содержания:
«Последние дни противник широко применяет самолеты в бою с кавалерией, таким способом восполняя свои слабые силы. 16 и 17 августа отряды противника, в числе 9 самолетов кружились над наступающими частями Красной армии. Войска, атакованные не менее чем 3 раза в день, понесли большие потери в людях и конях.
Прошу распоряжения о немедленной высылке в мое подчинение одной противосамолетной батареи и одного истребительного патруля, в составе не менее пяти самолетов».
Значит, лоб в лоб! Что там противосамолетная батарея, самолеты — вот это так.
Собрали несколько аппаратов (гробы, старье), отрядили в штаб Юго- Западного фронта комиссара корпуса с инструкциями и очень важными документами.
Была осень. Август месяц. Ранний листопад, яблоки, холодок… Впрочем, к рассказу о Козлове это не относится.
Командовать патрулем назначили Яновского, бывшего офицера, опытного тактика.
Эта был лояльный человек, с красным военным стажем, ничем не запятнанный и очень приятный в общении. Один Козлов его недолюбливал.
Раненько утром отправились.
Комиссар сел к Яновскому на «Бреге», отбитому у белых, с приличным по тому времени мотором.
Итак, впереди летит Яновский, вторым летчик Угрюмов с наблюдателем Козловым, и далее еще два паршивеньких допотопных «Эльфауге».
Все шло благополучно. Стали уже приближаться к фронту, где предстояло сесть у штаба.
Но вот над местечком С., откуда рукой подать до польской границы — Яновский загибает крутой вираж и летит на запад. Весь отряд покорно следует за ним.
Козлову не по себе. Тут что–то неладно! На кой черт ведущему менять намеченный в штабе маршрут. Он следит за Яновским и старается понять, что бы это все значило. Вдруг, на глазах у замершего от изумления Козлова, «Бреге» начинает «развлекаться». Он ни с того, ни с сего делает крутую петлю. Из его фюзеляжа выпадает какой–то темный предмет и камнем летит на землю.
— Комиссар выпал, — кричит Угрюмов. — Забыл пристегнуться, черт его…
Но Козлов мгновенно соображает:
— Предательство! Яновский сбросил комиссара и собирается удрать в Польшу с документами нашего штаба.
—Догоняй паршивца, — орет он благим матом. — Дело нечисто!
Окончив мертвую петлю при выключенном моторе, Яновский постепенно набирает скорость, но это дает возможность Угрюмову подлететь к нему совсем близко.
Вдруг — над фюзеляжем «Бреге» беленькое облачко … еще… еще…
Будто горох барабанит по крылу… еще дымок… еще… и Угрюмов, с простреленной головой, сползает со своего сиденья.
— Хорошо, что перед полетом установили добавочное
