вердикт вынесла Любава Мефодьевна, когда по достижению пятидесяти лет ее попросили уволиться. Ее место уже с нетерпением ждала блондинка с раздутыми гелем губами, чья-то то ли дочь, то ли жена. От воспоминаний о такой несправедливости у женщины который раз встал ком в горле, обида не проходила, и она попыталась себя успокоить.
«Не ной, Любава, ведь сейчас стало даже лучше, интереснее. Вот иди и работай так, чтоб остальные облезли от зависти».
С этой мыслью она встала с кровати, на которой изображала болеющую, взяла с собой все, что привезла в чемодане с двойным дном, и направилась выполнять свои прямые обязанности.
На сегодняшний день перед ней стояло две задачи. Первое — поставить маленькие камеры в лучших точках парка. Второе — связаться по уговоренной ранее связи с напарником, так как телефоны здесь не ловили сигнал.
С первым в полной мере справиться не получилось, потому как Любава Мефодьевна быстро вычислила, что охрана и есть обслуживающий персонал. Повара, официанты, электрики и даже администратор — все они были одновременно и охранниками. У всех под спецодеждой скрывались бицепсы, и абсолютно все очень цепко наблюдали за округой, практически не оставляя неподконтрольного им пространства. Любава Мефодьевна не смогла ни на секунду оказаться одна, будь то подворотня между Большим театром и цирком, или площадка около Екатерининского тронного зала, который готовили к концерту, устанавливая там какую-то странную аппаратуру. Возле Любавы всегда кто-то находился, и этот кто-то не был к ней, что называется, равнодушен. Иногда замаскированным, а чаще простым и наглым взглядом люди отслеживали каждое ее действие, не давая осуществить ее план. В конечном итоге женщина успела поставить лишь одну камеру, и то, как ей казалось, не туда, куда надо.
— Привет, мам, — услышала она тихий голос за спиной и чуть не обернулась, испортив все.
Они договорились, не зная, что их ждет в парке развлечений, встретится в тридцати метрах от входа — на лавочке, в кафе или где-нибудь еще. По стечению обстоятельств, местом встречи оказался фонтан Большого театра, который, как и все находящиеся здесь здания, присутствовал в уменьшенной версии.
— Привет, — тихо и не поворачиваясь ответила Любава Мефодьевна. — Как у вас?
— Все тихо, — отозвался сын неуверенно, — но клиент очень нервничает. Ты знаешь, мам, мне кажется, что у нас с тобой не вся информация, и нас используют втемную.
— Может быть, — подтвердила Любава Мефодьевна расплывчато. — Мне тоже здесь не все нравится.
— Как твои новые коллеги? — спросил он, и Любава подумала, какой у нее вырос заботливый мальчик.
— Забудь, — отмахнулась она. — Одним словом, дилетанты. Установи камеру в номере заказчика, — велела она, возвращаясь к главной задаче.
— Мам, так нельзя, камера в номере — это нарушение всех этических правил и норм, да еще и без согласия, — возмутился сын, и она даже почувствовала, что он повернулся в ее сторону, нарушив инструкции.
— Цыц! Сядь, как сидел, и не мамкай, — зашипела она, вставая и собираясь уходить. Их встреча уже затянулась и может вызвать подозрения. — Сам говоришь, врет, значит, мы должны себя обезопасить.
Уже удаляясь, Любава Мефодьевна переживала, не слишком ли была строга к собственному дитятке, но уже через пять минут все мысли вылетели из головы, потому что ей на встречу шла Зина с бледным лицом.
— Ольга пропала, — сказала девушка испуганно. — Она давно уже должна была вернуться, но ее до сих пор нет.
— А откуда она должна была запускать мини-коптер? — спросила Любава Мефодьевна.
— Да вот отсюда и должна была, он миниатюрный, никто бы его не заметил. — Зина была действительно взволнована, но почему-то Любаве показалось, что дело не только в Ольге.
— Пойду поищу ее за воротами, может, она инициативу решила проявить и снять весь Акон, — предположила она.
— Будьте осторожны, — очень серьезно предупредила Зина, и Любава Мефодьевна укрепилась в мысли, что Ольга — это только часть проблемы.
— Не переживай, Зина, да что с этой ущербной сделается-то, — постаралась снять напряжение она, но начальница не поддержала легкого тона.
— Здесь все не так, как кажется на первый взгляд, и все не те, за кого себя выдают, — проговорила она, и Любава мысленно с ней согласилась.
Ведь она, Любава Мефодьевна, самый лучший тому пример. Она сама не та, за кого себя выдает.
За «сушеную воблу» вдруг стало страшно. Неприспособленная она какая-то, пропадет еще, а Любаве этот грех на себе потом нести.
Она и сама не заметила, как в первый раз подумала о своей напарнице с теплотой.
Нет некрасивых женщин, есть женщины не знающие, что они красивые.
Ольга лежала на земле и то открывала, то закрывала глаза, вглядываясь в бездонное синее небо. Как в детстве, когда они с отцом с трудом отпросили Ольгу у мамы и поехали вместе сюда, на Алтай, на раскопки. Как же тогда было хорошо, как же уютно и просто! Ольга была счастлива просто так, от того, что небо голубое, а трава зеленая, от вкусной печеной в костре картошки и от запаха, дурманящего запаха Алтая, которого больше нет нигде на свете. Перед глазами встал отец, такой добрый, теплый и мягкий человек, которому всегда веришь. Интересно, что бы он ей сейчас сказал.
Наверное, что-то наподобие: 'Эх, ты, Лелька, все-то у тебя не слава богу. Мужа не удержала, позволила увлечься другой, сыновей воспитала так, что плевать им на мать. А все почему, милая? Да потому что растворилась ты в них полностью — в муже, в детях — и любить им стало просто некого. Нет тебя, кого им любить-то, тень свою? Каждый человек на эту землю приходит личностью, и терять этого никак нельзя.
Ольге захотелось крикнуть:
«Я уже поняла это, пап. Но как исправить, как вернуться в точку принятия решения?»
— А ну-ка, приходи в себя, дура малохольная! — услышала Ольга и, словно с разбега, вернулась в сознание, так что даже дыхание сперло.
Над ней, склонившись, стояла Любава Мефодьевна и ехидно улыбалась.
— Вы сейчас меня ударили? — уточнила Ольга, не понимая, ей больше обидно, что она лежит на земле у ног этой ненормальной, или звонкая пощечина вынужденной коллеги.
— Я, между прочим, тебя спасла, — деловито сказала Любава Мефодьевна и начала поднимать Ольгу с земли. — Вот что ты тут разлеглась? К вечеру замерзла бы, а ночью тебя бы волки съели.
— Разве здесь есть волки? — удивилась Ольга. Это обстоятельство почему-то заинтересовало ее больше всего.
— Не знаю, — буркнула Любава Мефодьевна, поднимая Ольгу с земли, — но проверять у нас времени нет. Вот сделаем дело, приедешь сюда — и экспериментируй, сколько захочешь. А сейчас у нас куча дел, мы с Зиной все должны делать что ли? Нет уж, милая, распиливать у нас Феликс научился пока только тебя, мои формы ему не по плечу. Так себе, конечно, достижение, сильно-то не гордись, — ответила на торжествующую улыбку Ольги Любава Мефодьевна, — но отлынивать от работы я тебе не дам.
Голова болела нещадно, но под треп Любавы Мефодьевны они потихоньку дошли до номера Зины. Ольга была благодарна за то, что напарница не задает сейчас вопросов, потому как она еще не могла собрать в кучу все мысли, чтоб отвечать. Дверь открылась еще до стука, и было видно, что Зина их очень ждала.
— Вот и все в сборе, — объявила начальница, оглядывая Ольгу со всех сторон. — Ну что, обменяемся информацией.
Сказано было для всех, но участники собрания как по команде посмотрели на Ольгу.
— Я понимаю, что из-за шишки на затылке у всех сложилось впечатление, будто у меня больше всех новостей, но это не так, — проговорила она, боясь разочаровать новый коллег.
— Да нет там никакой шишки, — то ли подбодрила, то ли укорила ее Любава Мефодьевна.
— У меня все, как в «Бриллиантовой руке» — упал, очнулся, гипс. Шла снимала с коптера, вдруг резкая боль, потом склейка и тяжелая затрещина от Любавы Мефодьевны, — она потрогала все еще горящую щеку. — Вот и вся хронология.
— Даже никого рядом не видели? — уточнила Зина.
— Нет, — виновато и тихо ответила Ольга.
— Так, может, вы просто оступились и упали, ударившись головой о землю, — предположил Феликс.
— Нет, — вздохнула Любава Мефодьевна, сходу отметя такую простую, но такую желанную для всех версию, — пропал коптер и его пульт управления.
— А это говорит о том, что неудавшиеся похитители
