– Учить так учить! Начинай.
Абнизов прицелился и пустил кулак. Лыков увернулся и угостил по корпусу. Ему показалось, что удар пришелся в кирпичную стену! Но белобрысый отскочил, потирая ребра.
– Однако…
Хук сбил ему дыхание. На Алексея между тем накатила холодная ярость.
– Не учили еще, говоришь? – вполголоса, раззадоривая сам себя, сказал он. – Что чужое брать нехорошо… Что людей убивать нельзя… Не учили? Ну так я сейчас дам урок!
Лыков налетел на врага вне себя от злости. Страх внутри уже прошел, как всегда бывало на задержаниях. Опасения, что он отвык и не справится, тоже улетучились. Остались чувство превосходства и желание наказать злодея. Они накрыли бывшего сыщика горячей волной. Дела дезертира стали плохи, он это почувствовал и побледнел. Но было уже поздно.
Лыков не церемонился. На соперника обрушился целый град ударов, очень сильных. И таких быстрых, что, пока тот защищался от одного, прилетали сразу два следующих. Никакого боя не получилось. Абнизов охал, раскачиваясь из стороны в сторону, а потом упал… Лыков поднял его, будто ветошь, и грозно спросил:
– Кто убил Христославникова?
– Не я… Он, Еганберды!
– Этот, что ли? Который с кинжалом бросился?
– Ага.
– А ты чем занимался, когда резали?
– Стремил[39] я… Не убивал, честное слово! Еще вот с вашей милостью сцепился. А резал Еганберды. Ему человека убить, что плюнуть…
Лыков разжал пальцы, и сразу городовые начали вязать дезертира. Делали они это с опаской, но тот не противился, только часто дышал отбитыми боками…
– Ну, Алексей Николаевич, вы даете! – воскликнул Скобеев. – Ну, удивительный вы человек! Абнизов, когда бежал из дисциплинарной роты, выворотил из окна решетку. Его тут все боятся! А вы ему наклали в загривок.
Раненого сарта перебинтовали и отправили в околоток при тюрьме. Извозчика и дезертира, связанных, усадили на стулья и приступили к обыску. Сразу нашли портфель доверенного и сорок три тысячи в нем. Убийство было раскрыто. Иван Осипович собрался на доклад к начальнику города и просил Лыкова поехать с ним – чтобы представить героя. Но тот отмахнулся:
– Какие доклады! Искать надо, искать. Мало ли что тут есть интересного?
Он осмотрелся, подошел к зеркалу в деревянной раме и снял его. К задней стенке зеркала был прилеплен пакет из прозрачной клеенки, какую используют для компрессов. Лыков развернул пакет и высыпал на ладонь золотые запонки и перстень.
– Смотрите, это шевальерка с родовым гербом.
– Как вы это делаете? – снова растерялся полицмейстер. Но взял перстень, внимательно рассмотрел его и воскликнул:
– Перстень штабс-ротмистра Тринитатского! Вот так дела…
– Кто этот Тринитатский?
– Топограф штаба округа. Помните, я сказал, что с начала года убили трех русских? Он был вторым.
Скобеев сел на стул, снял фуражку и начал в сильном волнении ворошить себе волосы.
– Вот, значит, как… Они же убили и штабс-ротмистра? Вероятно, весьма вероятно. То-то обрадуется Нестеровский. Ай да Алексей Николаевич! Как хорошо, что вы приехали к нам! По горячим следам, не зная города, не зная особенностей здешней преступности…
А Лыков между тем уже ходил по углам, пробуя сапогом половицы. В одном месте он нагнулся, колупнул пальцем. Подозвал городового и приказал:
– Оторви доску!
Городовой немедленно вынул шашку и поддел край половицы. Под ней оказался второй и последний тайник. В нем обнаружили револьвер с патронами, стопку золотых пятерок в зеленой упаковке и несколько записок с той же арабской вязью.
– Из какого банка золото? – спросил бывший сыщик.
– Банкирский дом Людмилы Степановны Карали и К°, – прочитал на бумажке городовой.
Скобеев приобщил находки к портфелю и сказал Лыкову:
– Карали! Карали – подставное лицо. А все дела в банке ведет ее муж Глинка-Янчевский. Первоклассный жулик! Взял подряд на строительство арыка в русский город, извел кучу денег, а вместо арыка сделал бесполезную канаву. Да еще удлинил ее на полверсты сверх проекта, чтобы поливать собственные сады! До сих пор город не может отсудить у пана потраченные деньги. Но как у убийц оказалось банковское золото? Разве они еще кого зарезали…
– Иван Осипович, Абнизова вы опознали сразу, по моему описанию. А этот… Еганберды на кого-нибудь походит по приметам?
– Походит, только не по приметам, а по делам. Есть один головорез, и он якобы убил в туземном городе несколько человек. Согласно агентурным данным.
– Что значит по агентурным данным? Так убил или нет?
– Трупов не было. А доноситель говорит, что людей резали. Выходит, тела куда-то спрятали. Приметами злодея мы не располагаем. Чует мое сердце – он это, Еганберды! Больше некому!
– Совсем нет никаких примет? Свидетели боятся говорить?
Скобеев посмотрел на лесопромышленника искоса и пояснил:
– Он не оставил живых свидетелей.
Лыкова передернуло.
– Вот сволочь! Ну ничего. Вечером надо будет допросить дезертира. Я этот тип людей знаю: получил взбучку и станет как шелковый. Все расскажет!
Обыск закончился. Полицмейстер еще раз позвал Лыкова к начальнику города, но тот отказался. Зачем? Надо шпалы продавать. Титус, поди, уже вернулся, а он здесь все убийц ловит…
Скобеев повез лесопромышленника в номера. По пути Алексей спросил:
– А где наши пленные из Джизака?
– В тюремном замке, где же еще!
– Надеюсь, они сидят по разным камерам? Юлчи вообще надо посадить в одиночку и следить за его перепиской.
Иван Осипович смутился:
– Там большая скученность… Одиночных камер вовсе нету. И… признаться, я об этом не подумал.
– Плохо. Надо отсадить плешивого, пока не поздно. Да, Еганберды тоже следует поместить отдельно.
– Он ранен! Его положат в госпитальный околоток при тюрьме.
– Чтобы он оттуда сбежал? Иван Осипович! Я нарочно пустил ему заряд под ключицу. Это легкое ранение, и перевязали его тут же, кровопотери особой не было. Пусть сидит под усиленным караулом!
– Куда ж его? – растерялся капитан. – Тюремный замок переполнен. В полицейских частях есть камеры для временного содержания арестованных, но и они всегда заняты!
– Суньте этого негодяя к военным, на батальонную гауптвахту, – посоветовал Алексей.
– Это я могу! Мне не откажут.
– И Юлчи-кусу туда же.
– Вы полагаете, между ними может быть связь? – быстро спросил Скобеев.
– Оснований для этого пока нет. Но дознание иногда выворачивает в такую сторону… В квартире извозчика ведь тоже обнаружены письма на арабском языке.
– И что?
– Не Захар же Талдыкин их читал! И не Абнизов. Это Еганберды, сукин сын; его переписка. Или того, кто стоит за ним.
– Того, кто стоит за ним? – все более заинтересовывался Скобеев. Но Алексей охладил его пыл:
– Ах, Иван Осипович… Я пока просто рассуждаю вслух. Но и письма Юлчи, и эти, нынешние, надо срочно перевести. Возможно, там есть для вас подсказки.
Скобеев высадил лесопромышленника возле номеров «Восток» и уехал, озадаченный. А Лыков с удивлением обнаружил, как у него резко улучшилось настроение. Словно живой воды выпил! Он был доволен собой. Показал урючникам, как надо убийства раскрывать! Разогретые мускулы играли, голова стала ясной. Сам шайтан не брат отставному надворному советнику! Э-хе-хе… Истосковался ты, Алексей Николаич, по сыщицкому делу… Поймал пару халамидников, и жизнь заиграла красками. Да, это не шпалы пристраивать.
С такой смесью грусти и довольства на душе Алексей вошел в комнату. Титус действительно уже был там. Он сразу накинулся на друга с расспросами. Пришлось все рассказать. И про первую схватку в коридоре, после которой у него до сих пор ныла губа. И о своей уловке с номером, которая помогла найти гайменников. И о том, что произошло в хибарке извозчика.
Титус выслушал, и первое, что он высказал, было сожаление:
– Эх! Жалко Степана Антоновича! Хоть и не без недостатков был, а все равно свой. Привык я к нему.
– Да. Чуток до круглой даты не дожил. Куда теперь булавку с жемчужиной девать? Яш, возьми ее себе, а? Будешь по Варнавину ходить, форсить. Память останется об Степане Антоновиче.
– А возьму, – кивнул управляющий. – Деньги уж дадены, не пропадать же им. Надо теперь телеграмму в Московское торгово-промышленное товарищество отправлять. Пусть распорядятся суммой. А хоронить придется здесь: по такой жаре не повезешь. Эх! Уехал человек в дальний край, там и сгинул! Ладно хоть бобыль, никто его не оплачет.
Христославников жил холостяком, семьи и родни не имел. Оставил в Москве пару любовниц, ну так то не семья. Теперь похороны сведутся к тому, что тело хлопкового торговца закопают. Больше возни будет с тем, как отослать в Москву сорок три тысячи, чем с самим погребением…
