Терлецкий отпустил Савелия.
– Не густо узнали, – покачал головой генерал.
– А какую лошадь вы для нее оседлали? – задал вопрос Тоннер.
Савелий изумленно уставился на доктора.
– Илья Андреевич, зря вы ему выкаете, – снова встрял Угаров. – С подлым народом только на ты. Иначе уважать не будут. Или за дурака сочтут!
– Юноша! Вам, кажется, осмотр поручили, а вы вновь в разговоры встреваете. Доложите лучше, что обнаружили. – Инициатива все время уплывала у Киросирова из рук.
– Да ничего. Мышка там под кроватью. Прогрызла дырку из гардеробной и бегает туда-сюда.
– Какую запряг лошадь? – "перевел" Савелию вопрос доктора Никодим.
– Чагравого мерина, какую еще? Самая лошадь спокойная. Султаном кличут.
– Чагравый – это каштановый? – уточнил у генерала-кавалериста Тоннер.
– Что вы? – удивился Веригин. – Каштановый – это каурый, а чагравый – он пепельного оттенка.
– Кроме вас, то есть тебя, княгиню сегодня кто-нибудь видел? – задал новый вопрос Тоннер.
– Вряд ли! Спали все после вчерашнего, – сказал Савелий.
– Понятно! О чем ты с ней разговаривал?
– Ни о чем, – ответил Савелий и удивленно переспросил: – А о чем ей со мной разговаривать?
– Она же должна была приказать тебе лошадь оседлать, – не унимался Тоннер.
– Да, – с готовностью согласился конюх. – Она так и сказала, седлай, мол, Савелий, лошадь.
– Знала, как звать тебя? – уточнил Терлецкий. Все-таки Елизавета Берг Северской стала только вчера, дворню могла по именам и не знать.
– Меня тут все знают, – гордо ответил Савелий. – Пятнадцать лет при конюшне.
Все молчали. Допрос конюха ничего не прояснил.
– Что ж, ступай на свою конюшню, – поспешил распорядиться Киросиров. Савелий начал было кланяться и креститься, но адъютант вытолкнул его и Никодима взашей.
– Николай! – окликнул Тоннер. – Опросите-ка слуг, может, кто еще утром видел княгиню?
– Слушаюсь, вашебродие.
– Дело ясное, – решил подытожить Киросиров. – Утром княгиня собралась к себе в имение. Князь ехать вместе с ней не захотел. В спальне было прохладно, он подкинул в печку дров, задвинул ненадолго вьюшку, но тут вдруг пришла его полюбовница. То да се, про задвижку забыли и угорели. – И, бросив взгляд на голого князя и полуодетую Настю, добавил: – Можно сказать, от любви.
– А ваше мнение, Илья Андреевич? – Терлецкому хотелось выслушать Тоннера. В незаурядных умственных способностях доктора он уже не сомневался.
– Никаких внешних признаков насилия я не наблюдаю. Угар или нет, скажу после вскрытия.
– После чего, простите? – Киросиров решил, что ослышался.
– После вскрытия. – Тоннер изобразил рукой движение скальпеля.
– Человека, словно, курицу потрошить?
– Примерно так. Инструментарий и реактивы у меня с собой.
Киросиров с надеждой взглянул на Терлецкого. Доктор – явный басурманин. Фамилия одна чего стоит. Но этот, из Третьего, вроде наш! Не допустит надругательства над православными!
– Вы настаиваете? – спросил у Тоннера Терлецкий.
– Да, – ответил Илья Андреевич.
– Да на каком основании? – Голос урядника вновь стал из громкого очень громким.
– А на таком! – спокойно ответил ему Тоннер. – Вы давеча угоревшую козу вспоминали, так?
– Да, – удивился Киросиров. – Она-то тут при чем?
– При том, друг мой, при том. Животные, как и люди, погибают от воздействия угарного газа. Правда, безо всякого волшебства. И трупы остаются. А вот Денис Кондратович только что видел вполне живую мышь.
– Что вы хотите этим сказать? – Киросиров никак не мог понять, куда клонит эскулап. Но чувствовал, что к вскрытию!
– Хочу сказать, что князь и Настя могли быть отравлены или…
– Отравлены? Кем? Княгиней? Это невозможно! – возмутился генерал.
– Я никого пока не подозреваю. Отравить себя, а заодно князя могла и Настя. Сейчас важно установить сам факт. Угорели или отравлены? Необходимо вскрытие. А выводы сделаем позднее. – Немного помолчав, Тоннер добавил: – После разговора с княгиней. Ее надо срочно допросить.
– Да! Давайте найдем ее сиятельство, переговорим, а потом решим, вскрывать или нет, – предложил Киросиров. – Я лично уверен, что это угар! А мышь могла откуда угодно прибежать.
– Могла. – согласился генерал. – Я тоже не верю в отравление. Но если Настя и совершила такой грех, она уже на Божьем суде! Нам это дело ворошить незачем.
Тоннер увидел, что в его поддержку хочет вставить слово Угаров, и сделал юноше умоляющий знак: не лезь! Все смотрели на Терлецкого. Решение было за ним.
Не будь здесь Тоннера, с чистой совестью Федор Максимович согласился бы с Киросировым. Нож в спине не торчит, значит, не убийство. А что покойников двое, так и поболе встречалось. Угар – дело такое. Но откажешь во вскрытии, а вдруг Тоннер нажалуется в Петербурге! Согласиться? А не дай Бог, действительно отравление? Самое поганое преступление! Свидетелей никогда не бывает, кто ж отраву на людях кидает? Раскрыть можно, только если преступник раскается и придет с повинной. А начальству все равно! Признал убийством – вынь да положь виновного. В общем, куда не кинь, всюду клин.
– Надо найти Елизавету Северскую и сообщить ей о смерти мужа. Генерал! Позвольте поручить это вам. – Терлецкий еще размышлял, но склонялся к вскрытию. Чутье подсказывало: доктор прав. Эх, была не была!
– Сейчас вместе с Николаем и отправлюсь. – Веригин щелкнул каблуками, как в юности, когда был молодым и лихим офицером. Давненько ему не отдавали приказаний!
– Николая оставьте здесь. Пусть охраняет покои князя. Нет времени все осматривать, а вдруг понадобится. А мы займемся вскрытием.
– Вскрывать без согласия вдовы нельзя, – нашел новую зацепку Киросиров.
– А мы пока Настю вскроем. Одного трупа, думаю, будет достаточно, – парировал Тоннер.
– А вдруг ее родственники против?
– А где их искать?
– Я здесь.
В проеме стоял управляющий Северских Петушков.
– Вызывали?
– Вы что, родственник Анастасии Романовны? – удивился Терлецкий.
– Дядя. Доигралась девка! – Петушков бросил быстрый взгляд на пол, где лежала племянница, и сокрушенно покачал головой, будто всегда знал, что именно так Настина жизнь и оборвется.
– Не возражаете против вскрытия? – решил взять быка за рога Тоннер.
– Вскрывайте. Ей без разницы… – Петушков тяжело вздохнул.
– Когда вы ее в последний раз видели? – поинтересовался Терлецкий.
– После фейерверка в анфиладе встретились. Она к Анне Михайловне шла, а я в кабинет князя.
– Понятно. Распорядитесь насчет гробов.
– Видите ли, – немного помявшись, начал Петушков, – уволили меня вчера.
– Кто?
– Хозяйка новая. Сказала, не подхожу. Думаю, из-за Насти. Узнала, что я ей дядей прихожусь, и выгнала. Я уже и вещи собрал…
– Поместье покидать никому нельзя. Займитесь гробами, ну и прочим, сами все знаете…
– Что ж, как прикажете, – ответил Петушков. Тяжело шаркая, он пошел отдавать распоряжения.
– Здесь еще балбес рвется. – Николай еле сдерживал Данилу, битый час пытавшегося передать барину альбом с карандашами.
– Пропустить балбеса, – скомандовал Терлецкий. – Угаров, зарисовывайте побыстрей. Николай, зови слуг! Будем Анастасию Романовну выносить!
– А что с вороной делать? – спросил Денис.
На протоколе валялась мертвая птица.
– Как что? Выкинуть! – Глазьев взял беднягу за лапки, намереваясь швырнуть в кусты.
– Не стоит. – Тоннер надел кожаные перчатки. – Прикажите слугам, чтоб закопали. А то съест какая-нибудь борзая – и поминай как звали!
Слуг поблизости не было, и Антон Альбертович так и остался стоять с птицей в руке.
"А не эта ли ворона вчера Сашке жизнь спасла?" – подумал Денис. В череде сегодняшних событий он на время позабыл про Тучина. Сашка, Сашка! Интересно, вернулся ли он со своих амуров? Наверняка расстроится, что пропустил анатомический театр. Страсть как любопытен до этаких зрелищ. А так ему и надо! Меньше задирайся да за юбками волочись, тогда везде успеешь.
Денис предполагал, что Тоннер желудок обратно к кишкам пришьет, а доктор просто бросил орган в чрево, как в помойное ведро, взял в руку иглу наподобие портновской, вдел туда толстую нитку и начал крупными стежками стягивать живот.
"Шов больно некрасивый получается, – почему-то расстроился Угаров. – Впрочем, зачем теперь Насте красота?"
Глазьеву надоело держать ворону, и он бросил ее на другой конец стола.
– Птиц летать учите? – сострил подошедший Веригин.
Глазьев хихикнул:
– Отлетала свое. – И пояснил генералу: – Еще одна жертва отравления!
– Все-таки отравление? – обратился Павел Павлович к Тоннеру. Тот кивнул. – Вот черт!
– Осмелюсь спросить, ваше высокопревосходительство, – откашлялся Терлецкий, – как восприняла княгиня известие о смерти мужа?
