силы и какой-то потусторонней глубины.
— Магия, которую нельзя выпускать наружу в обыденном месте. Мы собираем все доски в святилище, непосредственно перед обрядом, чтобы книга надоумила нас и подсказала верный путь.
— Верный путь — жечь людей? — сыщик откинулся в кресле.
— Если бы вы прочитали, то…
— Я прочитал.
— Враки! — громыхнул Заболоцкий, но потом стушевался и пояснил. — Мы больше двух лет разбирали текст, по слову, по крупице. За неделю прочесть… Ну, ничего себе!
Глебов толкнул его локтем в бок, чтобы не отвлекал от мысли, а заодно, чтоб лишнего не сболтнул. Сам же продолжил, подбирая слова с нарочитой осторожностью.
— Когда к нам попали эти дощечки, никто и не думал поклоняться идолам. Мы просто изучали книгу, как памятник древней письменности. Но чем больше погружались в историю, тем сильнее она нас цепляла. Мы начали выспрашивать друг у друга: «А что бы ты содеял, владея магией? Пусть даже и черной? Ведь не отказался бы ты от мудрости всеохватной? От жизни вечной?» Сначала, вроде как шутили. Но однажды поняли, что готовы попробовать.
— В сказку поверили?
— Не просто поверили. Захотели сделать былью!
— Бросьте! Вы же еще совсем мальчик, Евграф. Уверен, пару лет назад боялись засыпать в темной комнате, и умоляли оставить свечу. А потом вдруг собрали друзей и огорошили: «Сегодня устроим жертвоприношение?» — сыщик произнес это писклявым голоском, подчеркивая дикость ситуации. — Право, не понимаю, от какой нужды вы все это затеяли?
— Не понимаете? Конечно, вы не понимаете! — Глебов распалялся, как паровозный котел, пыхтел, шкворчал и, в конце концов, излишний пар ринулся в свисток. — Где вам понять? Жили вы у родной тетки, которая относится к вам, как к собачонке комнатной? Без любви или привязанности, так, время от времени погладит по голове и тут же отвернется, а стоит заскулить от тоски — ударит наотмашь. У богатой тетки, которая сводит с ума своей скупостью? Каждое воскресенье в церковь несет золотой червонец, а на Пасху и Рождество может три отдать, а может и десять! В зависимости от состояния своего здоровья. Чем ей хуже, тем больше денег жертвует. Слово-то какое! Жертвует! Настоящая жертва — это я. Мне с теткиных капиталов и рубля в неделю не перепадает. А она еще глумится: костюмы мне шьет на европейский фасон, да нарочно из такой ткани, чтоб чесотка от нее начиналась. И вот я каждый день хожу в ненавистном платье, в кармане ни гроша, а кожа зудит так, что хочется разодрать до кости… Понравилось бы вам такое? О, с каким наслаждением я срывал всю эту одежду в тайном святилище! И когда мы плясали вокруг костра, взявшись за руки, вот только в этот миг я чувствовал себя не болонкой дрожащей, с вечно мокрыми от слез глазами, а человеком! Даже больше, чем человеком. Я был внуком Сварога!
— Вот, очень кстати вы напомнили, — сыщик стряхнул излишний пафос тирады, как сигарный пепел, — почему вы назвались именно внуками? Не дети, не правнуки…
— Сварог был богом и породил солнце, его сын тоже был богом. А внуки — это люди, которые осмелились приблизиться к богам. Пошли по солнечному пути, переступили через Правь и Навь, поднялись выше Яви. Могучие чародеи, бессмертные мудрецы.
— Сверхчеловеки! — выкрикнул Заболоцкий.
На этот раз Евграф не стал его одергивать, а наоборот, обрадовался поддержке.
— Именно! Когда мы резали ладони, чтобы освятить каменный алтарь своей кровью, то понимали: с этого момента пути назад уже не будет. Мы поклялись страшной клятвой, что…
— Это мне абсолютно не интересно, — перебил Мармеладов. — Лучше расскажите, откуда у вас эта мраморная тумба и кто состряпал истукана?
Юноша закусил губу от обиды и отвернулся. Но его соратник сжал бородку в кулаке, дернул пару раз и горделиво сказал:
— Лики я вырезал. Такое увлечение с детства. Когда отец запирал меня в сарае, чтобы не мешал ему блудить, я научился выстругивать из дерева самые разные фигурки и узоры. Дуб спилил слуга Кондратий, оставшиеся ветки и чурбачки мы собрали для первого костра. Алтарь привезли из Архангельского. Там в усадьбе фонтан новый строили, от старого осталась…
— Умолкни, чумичка! — набросился на него Глебов. — Мы же поклялись чужих в тайны не посвящать.
— Слуг, однако же, посвятили, — хмыкнул сыщик.
— Они бы и так полянку нашу обнаружили, рано или поздно. Припугнули мужиков: кто тетке или кому из соседей сболтнет, того привидение каждую ночь мучить станет, пока в могилу не сведет.
— Ловко. Без их помощи вы бы не справились. Камень катить, символы на нем долбить, дорогу в реке мостить — это не для белоручек. Ну, ну, Евграф Павлович, не серчайте. Скажите лучше, откуда вы узнали, как капище должно выглядеть?
— Из летописи же, — снова встрял Заболоцкий. — В тех дощечках, что у меня, хранятся, детально расписано: Перун смотрит на восток, Свентовит на север, а…
— Да заткнись ты, чертова борода! — юный язычник влепил болтуну пощечину и повернулся к Мармеладову. — Отдайте книгу и мы уйдем.
— Куда? Очередную жертву искать?
— А это уже не ваша печаль! — отрезал Глебов.
— Верно, не моя. Печалиться придется только вам, когда после дюжины костров вы не превратитесь в бессмертных колдунов, а так и останетесь голозадыми идиотами, пляшущими вокруг резного чурбана. Ведь эти деревяшки насквозь фальшивые.
— Как вы смеете?! — вспыхнули щеки под щенячьим пушком. — Если не верите сами в записанные истины, то не оскорбляйте веру других. Пусть даже их идеалы и стремления кажутся ложными…
— Я не про идеалы, — сыщик сунул револьвер в карман и вышел на середину комнаты, сжимая в руках деревянную страницу. — Сама летопись — подделка.
— Не может быть! — ахнули оба в один голос.
— Я докажу вам прямо сейчас.
Он поднял табличку повыше, а затем с хрустом переломил ее о колено.
— А-а-а-а-а! Что вы натворили?! — взвыл Евграф, а его приятель от ужаса потерял дар речи.
— Смотрите сами, — Мармеладов протянул каждому по половине доски. — Сверху нарочно состарена, а сердцевина еще смолой пахнет. Эту сосну обстругали года три назад.
Внуки Сварога потрясенно молчали, но их носы, словно против воли хозяев, стали принюхиваться.
— Глебов, вы сами
