Ознакомительная версия.
— Что увидишь впотьмах? Так. Ерунду одну. Только дело было не этой ночью, а еще прошлой. Пошел я до ветра — туда, подальше отошел, чтобы маэстро не видел.
— Значит, прошлой ночью он был в доме?
— Ага. Приперся вместе со своими клизмами и засел в хозяйском кабинете, как натуральный чирей на заду. В общем, я отошел туда, ближе к соседскому парку, — рассказчик неопределенно махнул рукой. — Смотрю, в траве что-то белеется. Пригляделся, рукой потрогал — камень! Статуй прям передо мной лежит. Я прошел дальше, потом слышу шорох, трава и листья зашуршали. Оглянулся, а там статуй как зашевелится! Пополз по траве, потом встал. Постоял и взлетел! Меня холодным потом прошибло — представьте, синьор — этот чертовый статуй завис промежду неба и земли. Всеми святыми клянусь, так и было. Я вернулся в дом, посидел маленько — думал, примерещилось. Выглянул в окно — он продолжает висеть. Жуткая картина! С перепуга я поднялся к маэстро, и прошу его — поглядите в окно — белеется там статуй или нет? А он мне, мол, у тебя от пьянства в мозгах… раст-расс… Видишь, чего нету, значит, скоро совсем свихнешься, если пить не бросишь. Вот змей!
Кучер подхватил кувшин с вином одним махом выпил не меньше половины, икнул, и просушил губы рукавом.
— Откуда вообще взялся этот «маэстро»?
— Откуда мы все. Мессир был человек беззлобный, пригрел его.
— Но каждого из прислуги мессир Бальтасар сперва вылечил.
— Точно.
— Маэстро он тоже лечил?
— Лечил, как же иначе.
— От какой же хворобы?
— Черт его разберет. Вроде паралич его разбил, или что другое, я не разбираюсь насчет болячек, но морду ему здорово перекосило. Потом отпустило, мессир выдал ему ступку и велел толочь коренья, с таким делом и дурак справится. Дальше больше — пристроил его в карантин, выгребать дерьмище. Он сразу возомнил о себе. Надувался как индюк, говорит, я преемник его милости. Он завещает мне свое дело, вот мессир ему и завещал…
Кучер сделал непристойный жест и громко расхохотался, но сразу посерьезнел.
— Такие дела, синьор. Я вот об чем переживаю.
Ежели каменный статуй обратился в натурального покойника, он запросто может вернуться.
— Ладно. Сейчас чего-нибудь подумаем. Давай, приятель, покажи, где именно статуя зависла между небом и землей?
Микеланджело уже успел догадаться, что изваяние действительно прятали где-то поблизости, а прошлой ночью при помощи лебедок переместили, подняли и каким-то образом втащил на виллу де Розелли. Если это так, в доме должны остаться следы от веревок и лебедок, по которым он сможет разыскать статую.
Кучер тяжело поднялся, подошел к окну и потыкал пальцем в стекло:
— Вот там, там — смотрите синьор, где сейчас мелькают огоньки.
Пятна света беспорядочно метались в окнах виллы де Розелли, похоже, там случился настоящий переполох, сердце скульптор сжали ледяные тиски — что если статую уже нашли? Он снова опоздает!
Отпихнув зазевавшегося кучера он бросился к двери. Мчался, не замечая высокой травы и мокрых веток, норовивших хлестнуть побольнее, отчаянно, всеми конечностями, заколотил в ворота. Ему надо было спешить, во Флоренции ровно в полночь у него была назначена серьезная встреча.
* * *
— Нет. Поводов для беспокойства нет уже никаких, — доктора Паскуале распирало от собственного успеха. — Синьора Косма поправится и проживет еще какое-то время, возможно продолжительное, если откажется от привычки доедать пищу своих нанимателей. Память об основательном промывании желудка гипертоническим раствором поваренной соли должна удержать ее от подобного соблазна. Дело в том, что синьора неосмотрительно допила остаток вина из бокала покойной хозяйки. Который со вчерашнего вечера так и стоял на столике у изголовья. Конечно, маэстро Ломбарди может сколько ему угодно грешить на миндальное печенье, которое стояло там же ик которому синьора Косма по простецкой привычке заела выпивку. Его мнение не имеет никакого значения, поскольку доктор Паскуале уже произвел необходимые экскременты как с содержимым желудка, так и с остатками вина, снятыми со стенок бокала, и достоверно установил — вещество находилось именно там. Доктор сознательно не использует определений «яд» или «отрава», потому что капли на основе красавки, известной образованным людям как «atropa belladonna» были рекомендованы синьоре де Розелли лично им, в качестве успокоительного и снотворного средства. После внезапной смерти сына синьора де Розелли испытывала тоску, бессонницу и приступы ужаса.
Тайна смерти Франчески де Розелли крылась в ней самой!
Почтенная синьора относилась к дозировке лекарственного средства без должной осмотрительности. Доктор Паскуале извлек из-под ее подушки пустой флакон от капель. Какой концентрации в нем было средство, он затрудняется сказать, ведь синьора пренебрегла его советом приобретать лекарство исключительно в той фармацеи, где эскулап проводит консультации и, соответственно контролирует производство каждого лечебного препарат!
Микеланджело неприметно ухмыльнулся — и доктор Паскуале и маэстро Ломбарди были одинаково плохими медиками, однако, еще не делало их преступниками. Он испросил разрешения проведать синьору Косма, наскоро заглянул в комнаты, шкафы и закутки, где, по его разумению можно было спрятать статую. Но повсеместно обнаруживал пустоту, из которой аккуратно вымели паутину, пыль и малейшие признаки мусора — ведь экономка была дамой опрятной, и требовала аккуратности от прочей прислуги. Шансы, что таинственный Некто успел спрятать статую в солидный тайник вроде замурованной ниши, тайного этажа или спустил в подвал и оттащил далеко в подземелье, невелики. Слишком мало времени было у похитителя. Но и у самого Микеланджело в распоряжении имелось не более получаса, глупо пытаться обыскать огромную виллу за такое время. Вместо трудоемких механических действий надо понять, как думает Некто и где такой человек может устроить тайник.
Лучший аккомпанемент для размышлений — цокот копыт. Сославшись на позволение отца Джироламо, он выбрал себе коня среди имевшихся в стойлах, велел оседлать, и во весь опор поскакал к городским воротам Флоренции.
* * *
Синьор Буонарроти оставил взмыленного скакуна у коновязи, заглянул в таверну, только за тем, чтобы выскочить через другую дверь, отшагал пару кварталов и слился с темнотой у стены напротив Баптистерия Сен-Джовани, дожидаясь условленного часа. Площадь напротив здания была пугающе пуста, только серебряный лунный диск вместо света проливал вниз тоску и холод. Недавний дождь смыл все запахи, теперь прозрачный безвкусный воздух обнажал любое движение. Вот что-то шевельнулось рядом с грудой золы и мусора — толстая крыса пресекла брусчатку и исчезла в сточной канве, махнув напоследок голым хвостом. Где-то на соседней улице загромыхал доспехами ночной дозор. Испуганные голуби встрепенулись и зашуршали крылами под карнизом здания, прямо над его головой. Легкое перышко упало вниз и медленно проплыло мимо его лица. Он продолжал стоять на площади совершенно один, даже призраки мертвецов из базилики Санто-Кроче не спешили скрасить его одиночество.
Его гость запаздывал.
Никакой уверенности, что его записка попала по назначению, не было.
Когда ночь задребезжала от боя часов, Микеланджело невольно вздрогнул — алхимический барк пустоты и лунного света превращали любой звук в гулкое, многократное эхо. Но как только тишина вернулась, на его плечо легла рука в тонко выделанной лайке, источавшей запах модных благовоний. На безымянном пальце синьора, прямо поверх перчатки, был надет перстень. Печать на нем изображала державу — сферу мироздания, увенчанную короной и крестом, над которой помещались семь негасимых звезд — герб картезианского ордена.
Лицо незнакомца скрывал плотный капюшон, плащ был темным и сдержанным, но не монашеским, а речь выдавала в нем человека хорошо образованного и еще не старого.
— Спасибо, что не убоялись известить орден о случившемся, синьор…
— Того требовала справедливость. Матушка сохранила мою жалкую жизнь.
Они зашагали рядом, держась в тени высоких строений, прибавили шагу, Микеланджело свернул к недостроенному зданию, напоминавшему остов гигантского животного. С недавних пор доносительство во Флоренции было возведено в ранг христианской добродетели, мест для приватной беседы вдали от чужих ушей почти не осталось. Он шагал сквозь лабиринты строительных лесов, недостроенных колон и стен, упиравшихся в самое небо — даже днем мало кто решался заглянуть в это заброшенное место. Его спутник настороженно посмотрел вверх.
— Я лично проектировал эти конструкции, как деревянные, так и каменные. Они абсолютно надежны, синьор… — он заколебался, как следует обращаться к собеседнику. Кольцо с орденской печатью предполагало высокий статус в монашеской общине, и неуверенно пробормотал: — Простите, ваша… ваша святость.
Ознакомительная версия.
